Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Жан-Ипполит Марьежоль. Религиозные войны во Франции. СПб.: Евразия, 2024. Перевод с французского М. Ю. Некрасова. Содержание
Роль адмирала
Он [Людвиг] оставил в Париже адмирала, чтобы тот поддерживал дело протестантов, организовывал набор подкреплений и добился публичной поддержки со стороны Карла IX. Это была трудная задача, ведь король был молод, впечатлителен, переменчив, королева-мать — ревнива и напугана, двор расколот, а народ достаточно ненавидел гугенотов, чтобы аплодировать успехам испанцев. Предполагалось, что в борьбу с Испанией вступят военные силы протестантской партии и увлекут за собой этот еретический авангард католической нации. В жертву этой благородной иллюзии Колиньи принес волю, сердце и жизнь.
Первые трудности
Внезапный захват Монса и Валансьена вселил в него чрезмерные надежды. Возможно, он рассчитывал привлечь на свою сторону саму Екатерину Медичи. Встретив в передней королевы-матери, в Сен-Клу, Брантома и Строцци, он воскликнул: «Благодарение Богу! Все идет хорошо, и скоро мы изгоним испанца из Нидерландов и сделаем нашего короля их государем либо все умрем и сам я первым, и я не пожалею своей жизни, если потеряю ее ради этой благой цели». Но первые успехи развития не получили. Валансьен был потерян почти сразу после захвата, а в Монсе Людвига Нассауского блокировали испанцы. Адмирал хотел было пойти ему на выручку; король, начавший пугаться, запретил ему выступать. Екатерина надоедала сыну своими тревогами. Смерть Жанны д’Альбре 4 июня лишила протестантов лучшей опоры при дворе — королевы с мужским сердцем, поставившей на службу партии авторитет, сына, королевство. В 1569 г. умер д’Андело, 14 февраля 1571 г. — кардинал де Шатийон. Екатерина и Колиньи остались наедине. Карл IX уже перешел к трусливым отречениям. В письме г-ну де Вюлькобу, послу в Вене, от 16 июня он квалифицировал агрессию Людвига как злополучную затею и назвал ее исход «справедливым судом Божьим над теми, кто восстает против власти своего государя».
Тем не менее Колиньи настоятельными просьбами добился, чтобы король собрал советников от «дворянства шпаги» и поручил им рассмотреть нидерландское дело.
Обсуждение предприятия в Нидерландах на Королевском совете
Герцог Анжуйский и его наставник Таванн представляли партию католиков и партию королевы-матери, совместно выступавшие за то, чтобы не переходить к действиям. Адмирал с его привычкой к резким словам однажды уже пригвоздил Таванна: «Тот, кто препятствует войне с Испанией, — не добрый француз и тайно носит красный крест» (испанский). Сторонники мира опасались какого-нибудь грубого окрика при всем Совете. Таванн, «сославшись на глухоту», предложил свести дебаты к зачитыванию заранее записанных мнений. Адмирал заявил, что завоевание Фландрии даст возможность объединить верующих обеих религий общей акцией. Предприятие нетрудное — города Нидерландов ждут только повода, чтобы восстать. Герцог Анжуйский, возражая, сослался на разорение населения, на малочисленность личного состава тяжелой кавалерии, на плохое состояние крепостей, на клятвенные союзы, которые надо сохранять, не нарушая обещаний, данных «людям отчаявшимся и изгнанным из своих владений». Таванн смело выдал секрет, почему католики не приемлют этого замысла. Успех не гарантирован, и даже победа чревата опасностями. Могущество гугенотов станет столь велико, что, «как только умрут или сменятся те, кто ведет их с добрым намерением... король и его королевство навсегда окажутся в чужих руках, и гораздо лучше не иметь Фландрии и прочих завоеваний, чем постоянно быть подвластными» (26 июня).
Страхи Екатерины
Другой шанс на успех давала Колиньи нерешительность Екатерины. «Королева колеблется между миром и войной, страх перед гражданской толкает ее ко внешней... как женщина она хочет и не хочет, меняет мнение и вмиг возвращается к прежнему». Но надо всем доминировал страх. «Здесь, — писал 4 июля Петруччи, — спорят, переносить ли военные действия во Фландрию или нет. Многие ратуют за войну и хотели бы ее, но король и королева ее не хотят, потому что уже устали от барабанов и труб». 5 июля Екатерина написала папе, что ее сын мог бы начать войну с Филиппом II только под принуждением и под давлением.
Ревность Англии
Осторожность королевы оправдывали настроения протестантской Европы. Англия просчитывала преимущества и невыгоды интервенции и из ревности к Франции отказывалась действовать совместно с нею. Миддлмор, тайный агент Елизаветы, 10 июня заявил самому адмиралу: его правительство не потерпит, чтобы Франция завладела Фландрией. По мере того как отношения между Карлом IX и Филиппом II становились все напряженнее, с Испанией сближалась Елизавета. В том же месяце (апреле), когда она подписала с Карлом IX договор об оборонительном союзе, она публично объявила в Лондоне о возобновлении торговых связей с Нидерландами, долгое время запрещенных. Ее брак с герцогом Анжуйским сорвался из-за религиозного вопроса, как она и хотела. Екатерина немедленно предложила кандидатуру своего третьего сына, герцога Алансонского, который, чтобы стать королем, был готов на любые уступки. Елизавета попросила месяц на раздумье. Лорд Берли (Сесил) написал в Париж, что есть шанс преодолеть ее нерешительность, если королева-мать вместе с юным принцем передаст Кале. Сделать это предложение Уолсингем поручил Колиньи; король и королева-мать отказались даже рассматривать его.
Равнодушие протестантской Германии
Протестантские князья Германии проявляли в служении протестантскому делу не больше рвения. Судя по инструкциям, составленным для Шомберга, который собирался к ним, к 10 августа 1572 г. Франция еще ничего не добилась. Со своей стороны епископ Дакса 31 июля писал, что не надо рассчитывать на Великого Государя [султана], «пока он будет вести войну одновременно с венецианцами и с испанцами». Напав на Испанию, Франция осталась бы в одиночестве.
Вмешательство папы и Венеции
О том, чтобы не допустить войны, хлопотали католические державы. Новый папа Григорий XIII старался вновь снискать симпатии королевы-матери, которую прежде раздражали упреки Пия V за ее гугенотскую политику; он делегировал к ней нунция Сальвиати, зная его как persona grata. Венеция отправила в Париж чрезвычайного посла, чтобы добиться мира. Козимо Медичи, прежде тайно плативший Людвигу Нассаускому на ведение войны с герцогом Альбой, теперь ссудил двести тысяч дукатов герцогу Альбе на победу над Людвигом. Филипп II закрывал глаза на открытое нарушение договоров и, не угрожая, ограничивался укорами: мол, снисходительность французского правительства к гугенотам грозит подорвать союз обеих корон.
Поражение Жанлиса
Несмотря на отступничество Англии, апатию Германии и враждебность католической Европы, Колиньи настоял на своем. Он использовал весь авторитет, какой имел в глазах Карла IX, чтобы в условиях величайшей секретности провести набор войск. 12 июля Брикмо и Жанлис выступили к Монсу с четырьмя тысячами солдат, но этот отряд был захвачен врасплох испанской армией и почти истреблен — к 17 июля лишь нескольким сотням удалось добраться до Монса. Это стало страшным ударом для дела протестантов. Весть об этом, — сообщает очевидец, — пронзила сердце Колиньи как острый нож. Окружающие его дворяне издали яростные крики. Телиньи, столь мягкий, столь сдержанный, воскликнул, что сердца испанцев надо съедать. Адмирал якобы передал Диего де Суньиге, испанскому послу, что тот заплатит своей жизнью за жизнь Жанлиса.
Екатерина против Колиньи
«Королеву обуял страх перед испанским оружием». Адмирал, и так ненавистный, становился опасным. Она везде на своем пути натыкалась на него: как вождь партии он нанес поражение всем вооруженным силам королевства; как советник короны он толкал ее сына на рискованную авантюру. И в качестве друга, и в качестве врага его следовало опасаться. Должно быть, именно тогда у нее появилась мысль об убийстве. Флорентийский посол сообщал, что как раз 23 июля состоялись переговоры Екатерины с госпожой Немурской, матерью Гизов.
Колебания Карла IX
Карл IX вновь «поколебался». Вести, приходившие из Фландрии, приводили его в отчаяние. Герцог Альба, захвативший письмо Карла IX от 27 апреля и под пыткой заставивший Жанлиса говорить, открыто упрекнул Мондусе, резидента Франции в Брюсселе, за двуличие его повелителя. Узнав об этом, молодой король побледнел: «Вы знаете, — сказал он, — что герцог Альба меня обвиняет?» Гугеноты воспользовались этим приступом гнева, чтобы еще раз воздействовать на Карла. Он поклялся Колиньи, «что хочет совершенно открыто вести войну и сдержать обещание принцу Оранскому». Королева, выехавшая навстречу своей дочери Клод Лотарингской, узнав об этом крутом повороте, поспешила вернуться; ей удалось остановить его. На аудиенции, данной чрезвычайному посланнику Венеции, король заявил о своих миролюбивых стремлениях. Королева попросила посла написать Синьории, «что не только на словах, но и на деле ее сын и она будут выказывать все больше решимости».
Новое обсуждение предприятия в Нидерландах
Чтобы позволить Карлу IX освободиться от слова, данного Колиньи, в первые дни августа было созвано два чрезвычайных совета. Похоже, это дело впервые рассматривали советники в длинных мантиях. Адмирал поручил одному молодому протестанту, Дюплесси-Морне, изложить в пояснительной записке, насколько справедливо, уместно, просто будет отвоевать Нидерланды. Бывший хранитель печатей Жан де Морвилье ответил как мудрый человек, который опасается авантюр, боится нескончаемой войны с Испанией и у которого настроения и ресурсы восставших вызывают сомнения. Его аргументация стала неопровержимой, когда он оспорил обоснованность дорогой протестантам надежды на иностранное содействие. Он показал, что королева Англии «не рассматривает и не желает усиления этой короны», а протестантские князья Германии, даже если ненавидят испанцев, так и не решились ни объявить им войну, ни «внести свой вклад в расходы, каких таковая потребует».
Еще один совет с участием «людей шпаги»
Герцог Анжуйский и королева-мать посоветовались также с командирами армии — Монпансье, Невером, Коссе, может быть, с Таванном. Очень сильную речь произнес Колиньи. Совет «людей шпаги» еще раз единодушно осудил его политику. Распалившийся от жаркого спора и уязвленный этим дружным неодобрением, Колиньи обратился к королеве-матери. «Сударыня, — сказал он ей, — король отказывается начинать войну; дай Бог, чтобы его не застала другая, уклониться от которой он не сможет». Это были неосторожные слова, которые отражали только опасения и которые рьяные католики истолковали как угрозу.
Постоянство Колиньи
Несмотря ни на что, Колиньи проявлял упорство. Он собирался пойти на помощь принцу Оранскому с двенадцатью тысячами аркебузиров и тремя тысячами конных (судя по письму от 11 августа). Поддержать тех, кто, поверив ему, бросился в эту авантюру, от него требовала честь. Может быть, если бы он попытался пойти на попятную, ему не дал бы это сделать кошмар гражданской войны; по его словам, он предпочел бы, чтобы его труп проволокли по улицам Парижа, чем возобновлять кампанию. Его влияние на Карла IX оставалось настолько сильным, что, несмотря на официальные заявление, набор солдат производился почти открыто. Совет осудил его интервенционистскую политику; что ж, — говорили гугеноты, — надо бы сменить состав Королевского совета! Иностранные послы начали опасаться новых волнений.