Возле комнаты Кошечки в доме «Благоуханный лотос» шла игра в «голых островитян». Пять куртизанок третьего разряда из числа подопечных старой Кувшинной Рожи танцевали под резкие ритмичные удары ручного барабана и отрывистые звуки струн сямисэна. Когда музыка прекращалась, женщины застывали на месте, и, если какая-либо из них шевелилась, она должна была скинуть с себя что-нибудь из своих одежд.
По мере того как чаши рисового вина пустели и молчаливые слуги вновь наполняли их, танцовщицам становилось все труднее оставаться неподвижными, когда умолкал барабан. У ног женщин лежали, как сверкающие воды разноцветного озера, их шелковые верхние и нижние одежды и длинные парчовые пояса. Жесткие белые хлопчатобумажные носки с широкими верхами скользили по волнам этого озера, будто утки.
Игра дошла уже до того момента, когда в нее включаются гости. Один из них, кажется, танцевал, набросив нижнюю одежду куртизанки себе на голову. Кошечка слышала хихиканье хозяйки этого наряда, которая пыталась вернуть похищенное.
Кошечка сидела на коленях и смотрела на своего умирающего гостя. Она воспринимала звуки веселья, словно шум далекого водопада или урагана. Куртизанка все еще не сняла с себя шелковое платье цвета лаванды и тяжелый парчовый пояс. Поверх платья был накинут плотный сатиновый плащ цвета сливы, по которому бродили павлины и летали малинового цвета кленовые листья, — этот плащ защищал Кошечку от прохлады одиннадцатого месяца. Свисавшие до пола тяжелые рукава плаща были аккуратно сложены крест-накрест, как у важной гостьи на чайной церемонии.
Мягкий свет напольной лампы выхватывал из мглы длинную наклонную линию шеи Кошечки — подъем к блестящим черным петлям и крыльям ее прически. Воротники ее одежд, откидываясь к спине, открывали самую соблазнительную часть женского тела — чувственный изгиб у основания шеи. Лицо Кошечки, своей изящной формой напоминавшее семечко дыни, ярко блестело. Огонь лампы отражался золотистыми точками в ее темно-карих глазах.
Это были «глаза ласточки» — длинные и с косым разрезом. Черные брови Кошечки, расширяясь на кончиках, как два пера, изгибались симметричными дугами, словно усики бабочки-шелкопряда. Ученые, определявшие характер человека по его внешности, считали, что такие брови бывают у людей, которые сами принимают решения и всегда выполняют их. Узкий нос с высокой переносицей и полные маленькие губы отбрасывали тень на белоснежную щечку.
Кошечка была столь же образованна, сколь и красива. Она являлась тайной дочерью князя Асано и его «жены вне дома» (то есть младшей жены), с малых лет изучала музыку, литературу и другие искусства и никогда не думала, что ей придется совершенствовать свои таланты в «доме выбора» в веселом квартале Эдо. Ужасная трагедия навлекла немилость властей на ее родителей.
Год назад Кошечка, настоящее имя которой было Кинумэ — Золотая Слива, — пришла сюда пешком: в Ёсиваре, веселом квартале Эдо, паланкины были запрещены. Она пряталась под полосатым дорожным плащом и широкополой плетеной шляпой из осоки. Два бывших носильщика сундуков ее покойного отца плелись за ней, таща на палке большой плетеный короб. В нем находились шелковые платья и пояса Кошечки, ее любимые книги и свитки, набор лакированных косметических принадлежностей и несколько дорогих ей безделушек и вещиц.
Кошечка сама подписала контракт с хозяйкой гостиницы «Карп», где решила поселиться. К тому времени, когда убитая горем мать узнала, что натворила дочь, было слишком поздно что-либо менять.
Когда высокие деревянные сандалии девушки застучали по синевато-серым плиткам, устилавшим пол прихожей «дома выбора», ее вдруг охватил такой ужас, что она чуть не повернула обратно. Но характер, доставшийся Кошечке от отца, не позволил чувству возобладать над рассудком. С той поры страх, горе и одиночество надежно таились под маской спокойствия на ее очаровательном лице.
В тогдашней Японии был распространен обычай принимать новое имя, начиная важное дело. Дочери князя, вынужденной скрывать свое происхождение, этот обычай играл на руку. Куртизанка по прозвищу Ржанка стала называть свою подругу Конэко — «Кошечкой».
Ржанка произносила это новое имя нежно, и оно прижилось. Другие девушки заведения стали звать Кинумэ Кошечкой, потому что она была изящна, держалась в стороне ото всех и была непредсказуема в своих поступках. Но печаль Золотой Сливы так и не отлегла от сердца, не ушла вместе с прежним именем, поэтому все, что могла позволить себе Кошечка, — это лишь встречать удары судьбы без ропота и жалоб, как и положено отпрыску благородного рода.
Кошечка исполняла свои обязанности в доме выбора «Благоуханный лотос» с изяществом и сдержанностью, присущими женщинам ее происхождения и воспитания. Она уже получила здесь второй разряд, но предпочитала играть роль таю — куртизанки высокого класса. Молодая женщина поражала гостей глубиной ума, вела себя церемонно, говорила мало, и мужчине нелегко было понравиться ей.
Было известно, что Кошечка часто отказывала мужчинам в своей благосклонности — эту роскошь позволяли себе только таю. И гостям Кошечки всегда приходилось долго ухаживать за ней, прежде чем она соглашалась развязать свой пояс. Так случилось и в этот вечер. Однако, похоже, сама судьба избавила ее от необходимости высокомерно, но вежливо отказать сегодняшнему гостю.
Скромно подобрав ноги под себя так, чтобы одна обтянутая белым чулком ступня лежала на другой, Кошечка сидела, откинувшись на пятки. Холодные тугие переплетения толстых и жестких циновок-татами, покрывавших деревянный пол, слегка прогибались под давлением ее ступней и колен. Кошечка едва заметно наклонилась вперед, чтобы как следует рассмотреть гостя.
Сначала она с облегчением подумала, что он напился до беспамятства разбавленным водой сакэ старой Кувшинной Рожи. Это было бы совсем неплохо: гость оказался одним из тех мужчин, у которых беспамятство являлось самым желанным для окружающих состоянием.
Кошечка подумала оставить его там, где он лежит, развалившись на трех толстых тюфяках, положенных друг на друга. Пусть этот урод проспится и проснется на следующее утро с головной болью, приступами тошноты, разрывающей желудок, словно там ворочается клубок осьминогов или медуз, и горьким сознанием, что ему придется уплатить немало денег за возможность чувствовать себя так плохо.
Плотная, подбитая ватой одежда из желтой хлопчатобумажной ткани, помеченная знаком дома «Благоуханный лотос», смялась под гостем в складки, открывая кривые волосатые ноги, широко раскинутые в небрежной позе. Слюна сочилась из полуоткрытых губ, пузырясь, как пена, и стекала тонкой струйкой с подбородка. Пучок, в который были собраны жесткие черные волосы, сбился набок, глаза открыты.
Не вставая с колен, Кошечка пододвинулась ближе и коснулась горла гостя двумя бледными тонкими пальцами с безупречным маникюром. Ничего: ни малейшего следа биения сердца. Душа посетителя покинула его не отличавшееся красотой тело и никогда не вернется назад. Те, кто займет ее место, будут маленькими, белыми и безногими. Дерзкая муха, прилетевшая из отхожего места, уже заинтересованно летала вокруг.
Кошечка почувствовала, как панический страх охватывает ее, поднимаясь откуда-то из-за пупка, из того места, где, по представлениям японцев, обретается душа человека, и сделала несколько глубоких вдохов. Она должна быть спокойной. Она должна подумать. Скоро сторож отметит ударами своей трещотки начало часа Крысы — полночь, а в полночь Сороконожка закроет дверцу в Больших воротах и запрет мертвеца рядом с Кошечкой до часа Петуха.
Теперь Кошечка была уверена, что гость ее убит изощренным орудием убийства, вернее, тем, что от него осталось и сейчас лежит на лакированном подносе. Плохо очищенная рыба.
На подносе красовался лишь один ломтик этой рыбы, которую японцы называют фугу. Он был тонким, как бумага, и таким прозрачным, что Кошечка видела сквозь него рисунок на фарфоровом блюде — синие волны. Одной капли яда, который содержится в печени фугу, достаточно, чтобы убить человека, если рыба не очищена правильно.
Когда паралич постепенно охватывал тело гостя, этот человек оставался в полном сознании, но не мог говорить. Он, должно быть, понял, что умирает, ведь у него сначала отнялись руки и ноги, и лишь потом перестали работать легкие и мышцы сфинктера.
«Кира, — подумала Кошечка. — Он не успокоится, пока не убьет меня».
Завтра четырнадцатое число. Этим числом завершался очередной месяц со дня самоубийства ее отца, а князь Кира Кодзуке-но сукэ Ёсинака был виновником его смерти. Возможно, Кира опасался мести со стороны Кошечки, а может, князь просто решил уничтожить ее, как будущую мать еще не появившихся детей, которые станут угрожать ему по прошествии времени.
Кошечка кольнула палочкой для еды последний ломтик фугу. Не часто смерть появляется в такой элегантной упаковке. Прозрачные ломтики бледного рыбьего мяса были артистически уложены в форме летящего журавля. Журавль символизировал долголетие, и этот иронический жест был вполне в духе Киры. К тому же фугу считалась еще и мощным средством для повышения мужской силы, именно поэтому гость ел ее так жадно. Щепотка смерти была приправой и к еде, и к греховным желаниям.
Кошечка жалела о смерти гостя лишь из-за сложностей, которые могли у нее возникнуть. Этот человек недавно получил наследство и сорил в Ёсиваре деньгами, как соломой. Он служил государственным чиновником в финансовом ведомстве, на военной службе числился знаменосцем и был невероятно честолюбив. Его дыхание плохо пахло, лицо походило на горшок для солений, а стихи были надуманными сочетаниями банальных фраз. Кошечке он казался теперь чем-то вроде слизняка, который прополз через ее комнату, оставляя за собой липкий след. Его останки навлекут большие неприятности на Кувшинную Рожу, «тетушку», то есть хозяйку «Благоуханного лотоса», но все-таки не о ней надо сейчас думать. Важно одно — князь Кира пытается убить Кошечку.