Карла Суарес «Я хочу летать»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Карла Суарес

Я хочу летать

Перевод с испанского Петра Когана

* * *

Они думают, я не понимаю. Думают, я не заметил изменений. Я смотрю в окно и веду себя так, будто ничего не происходит. Делаю то же, что и всегда: поливаю цветы и дышу, как будто и в самом деле не происходит абсолютно ничего. Я притворяюсь, иногда даже насвистываю одну чудесную мелодию, почесывая живот. Лишь бы они не поняли, что уже несколько недель назад я стал замечать: потолок сдвинулся с места.

Я знаю, было бы абсурдом спрашивать у моей соседки, не заметила ли она, что потолок в ее квартире сегодня ниже, чем вчера. Она станет оглядываться по сторонам, широко раскроет глаза и скажет, что я сошел с ума. Потом ее взгляд изменится, она поспешит к себе: только бы я не заметил капли пота, сбегающие по ее лицу. И бьюсь об заклад, через пять минут после моего вопроса она в страхе падет на колени перед фигурой своего любимого святого и станет спрашивать себя, о боже мой, почему в ее доме опускается потолок. Ясное дело, своим смятением она со мной не поделится: лучше сделать вид, что ничего не происходит. Так они все и делают и думают, что я этого не понимаю.

Сеньор сверху, например, уже давно не может как следует спать. Я знаю об этом, потому что всю ночь напролет слышу непрекращающиеся шаги. Подозреваю, он не может найти логичных ответов на свои вопросы и это лишает его спокойствия. Это, должно быть, ужасно. На днях мы столкнулись на лестнице, и я заметил ушиб у него на лбу. Я спросил, не упал ли он, он сказал, нет. Я стал спрашивать настойчивее, и тогда он посмотрел на меня широко открытыми, полными тревоги глазами. Но в итоге только прибавил, что ударился о лампу.

— Лампу? — переспросил я. — Лампа, которая на потолке, вы имеете в виду?

Тогда он взглянул на меня смущенно. Он чуть было не заговорил. Его глаза заблестели, но он проглотил то, что хотел сказать, и нервно улыбнулся.

— Что вы говорите? Лампа на потолке? Полно, юноша, не паясничайте, не так уж я стар.

Он попрощался и ушел, бормоча что-то себе под нос. Он не так стар, это точно, но я убежден, что лампа на потолке каждый день все больше приближается к его макушке. Будь оно иначе, разве заметил бы я, как он переживает, ходит с таким взволнованным лицом? Заметил бы я, как изменилось его отношение ко мне? А ведь с того дня сосед сверху избегает меня. Я заметил, как он пробегает мимо моей квартиры или замирает каждый раз, когда моя дверь приоткрывается. Он не хочет, чтобы я его видел. Наверняка подозревает, что я уже обо всем догадался и хочу обсудить это. Кто знает, что он там способен себе вообразить. Я, во всяком случае, веду себя как ни в чем не бывало. Продолжаю себе насвистывать и поливать цветы.

Единственная проблема в том, что потолок каждый день опускается на сантиметр, и я начинаю беспокоиться. Иногда мне снятся ужасные кошмары. Во сне я вижу, как просыпаюсь, а потолок уже в миллиметрах от моего носа. Мне не хватает воздуха, я не могу дышать. При этом я с ужасом наблюдаю за тем, как расстояние сокращается и сокращается, и просыпаюсь ровно в ту секунду, когда пол и потолок сливаются воедино, чтобы раздавить меня. Я поднимаюсь весь в поту, с чувством чудовищного удушья. Мышечные боли, даже озноб. Потом целую ночь не могу заснуть, гляжу в потолок. Я размышляю о том, что, если мой взгляд поймает тот самый миг, когда потолок становится ниже, вопрос будет решен. Но так не происходит. Это просто уловка, которую я придумал себе, чтобы усмирить страх и суметь заснуть. Меня постепенно клонит в сон, а на следующий день просыпаюсь, и бац! Потолок ниже, чем прошлой ночью.

Это настораживает. Или точнее, вызывает большие подозрения. Пространство будет каждый день становиться все меньше. Наши телодвижения будут более скованными. Когда потолок коснется книжного шкафа, я буду вынужден избавиться от него. Потом я, что вполне логично, стану передвигаться внаклонку, потом на коленях, а потом и вовсе ползать по полу. Мой организм наверняка приспособится к новым условиям жизни. Человек — такое животное, которое привыкает ко всему, и я, если привыкну к тому, что происходит, в конце концов стану пресмыкающимся.

Представляю себе лицо соседки, когда я выгляну на балкон и скажу ей: «Здравствуйте, будущая ящерка!» Много бы я дал, чтобы посмотреть на ее лицо. Но она, конечно же, сделает вид, что ничего не происходит. Будто она ничего не понимает. Будто она вынуждена продолжать жить так, спокойно ожидая, когда потолок упадет и раздавит ее.

Что до меня, то я, обдумав это явление и его возможные последствия, решил спасаться. Я прекрасно понимаю, что моих объяснений никто не станет слушать. И я также знаю, что надо и дальше вести себя так, будто ничего не происходит. Я тем временем буду готовить побег. Я стану птицей. Именно так. Научусь летать и каждую ночь буду взмывать над городом, всякий раз улетая все выше и выше, пока не окрепнут крылья. И когда произойдет то, что должно произойти, я смогу в последний момент поднять свое тело в воздух и просочиться наружу сквозь какую-нибудь маленькую щель. Если они не хотят понять, что пространство будет уменьшаться и дальше, пока их не раздавит, то я поймать себя в ловушку не позволю. Я стану птицей.

Так я стал упражняться в полетах. Сначала я часами сидел на балконе, глубоко вдыхая, наполняя тело воздухом и вскидывая руки все выше и выше. Соседка смотрела на меня и тут же бежала к своему святому. Потом, когда я понял, что ветер стал частью моей среды обитания, пришел час встать на перила. С закрытыми глазами, на цыпочках я ходил от одного края к другому. Каждый раз я широко расставлял руки в попытках найти равновесие. К тому времени потолок уже доходил до притолок, из-за чего двери не закрывались.

Двери в доме стояли нараспашку, а люди входили в них и выходили как ни в чем не бывало. Многие, однако, поменяли свои привычки. Вместо того чтобы складывать одежду в огромные, набитые ящиками шкафы, они теперь раскладывали ее на полу. А вместо больших страшных люстр, свисавших с потолка, стали использовать свечи. Так было красивее. По крайней мере, так утверждал сеньор сверху в последний раз, как мы с ним встретились на лестнице.

— Вам помочь?

Он утомленно шагал, взвалив на плечи тяжелую сумку. Услышав мой голос, он резко отвернулся, пряча лицо, и сумка упала на пол. Оттуда выпала груда свечей. Я опустился на колени, чтобы помочь ему поднять их, и увидел синяки на его лице. Я не стал ничего говорить.

— Спасибо, юноша, спасибо вам за помощь. Я ведь уже стар, да, я довольно стар, и вот вдруг пришло в голову использовать свечи. Так красивее, понимаете?

Я помог ему поднять сумку и не мог не спросить, не случилось ли чего: быть может, он упал? Он в бешенстве посмотрел на меня.

— Да что же вы все дурака валяете, юноша? Ничего со мной не случалось, слышите? Ничего! Со мной не случилось ровным счетом ничего.

Он забрал свои вещи и поспешил вверх по лестнице, бормоча что-то себе под нос. Я смотрел на него, стоя у двери одной покинутой квартиры. Здесь жила пара, но теперь они, похоже, решили съехать. Люди меняют свои привычки, это точно. Поэтому вряд ли мои новые ночные упражнения должны были кого-то удивлять. По крайней мере, я так думал. Заметив однажды, что, стоя на перилах, я задеваю головой балкон сверху, я положил поперек балкона доску. Своего рода трамплин в пустоту — здесь я мог балансировать и упражняться. Однажды ночью, когда я с закрытыми глазами стоял на кончиках пальцев и, еще мгновение, — взлетел бы, — я услышал чей-то голос.

— Эй, эй, юноша!

В один миг моя концентрация рассеялась и мне пришлось спешно искать равновесие, чтобы не упасть. Я повернулся всем телом и заметил лицо соседки, выглядывавшее из двери. Я не видел ее уже несколько дней: очевидно, уровень потолка был так низок, что она уже не могла выбираться на балкон. Она огляделась по сторонам и заговорила почти шепотом:

— Не делай этого, юноша, оно того не стоит.

Я подошел ближе и тоже шепотом спросил, чего именно мне не следует делать.

— Бросаться. Ты ведь хотел броситься, да? Но не надо, оно того не стоит.

Я улыбнулся, решив, что она наконец-то готова к разговору. Мы могли бы довериться друг другу и вместе найти выход. Я даже мог бы научить ее азам летного дела. И мы бы летали вместе. Мы бы спаслись. Я вздохнул и подался назад.

— Я не собирался сбрасываться, сеньора, не беспокойтесь. Я просто-напросто тоже начинаю терять спокойствие. У меня тоже уже болит спина, и времени у нас осталось мало — сами видите, как низко опустился потолок. Если мы не поспешим — дело плохо. Расскажите, есть ли у вас какое-нибудь решение, а я расскажу вам про свое.

Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза.

— О чем ты, сынок? Болит спина — сходи к врачу и завязывай с этой ерундой на балконе.

— Потолок, сеньора, я говорю про потолок.

— Ох… делай как знаешь. И чего я беспокоюсь: вы, молодежь, все время придумываете какую-то чушь. Послушай моего совета, сходи к врачу, потому что у тебя, наверное, и святого своего нет! Ох… В общем, делай что хочешь, я пойду спать…

Ее лицо снова исчезло в двери, а я остался один глядеть на звезды. Без сомнения, мне нужно было спешить. То, с какой скоростью сокращалось пространство вокруг, вызывало у других людей невероятный страх. Страх, который крепчал внутри и лишал дара речи. Я спрашивал себя, почему все в ужасе бегут от одного упоминания слова «потолок». Люди широко раскрывали глаза и как можно скорее меняли тему разговора, отчего я чувствовал себя идиотом. Это слово было как будто исключено из обихода, а его исключение означало отсутствие проблемы. Но проблема с каждым часом становилась все больше, или, точнее говоря, все ближе, потому что потолок опускался и опускался.

Для меня самым важным в то время было научиться летать. С пользой провести оставшееся время и однажды взмыть в небо, пусть и совсем одному. Комната стала мне неудобна, боли в спине давали о себе знать. Но, чтобы летать, нужно быть в форме. Поэтому я стал заниматься спортом. Каждый вечер я выходил на пробежки и бегал по несколько километров до парка. Там — перерыв, чтобы подышать, прыгая на носочках, и бегом обратно.

Прогулки часто получались познавательными: благодаря им я мог не только бороться со скованностью в теле, но и оценить состояние крыш других домов. Тогда же я заметил, что многие люди покинули свои жилища и теперь целыми группами жили в парке. На траве они раскладывали кучи матрасов, а линиями из камней делили пространство на участки. Дома стали низкими, а высотные здания походили на пчелиные соты: люди там ходили нагнувшись, и только обладатели балконов на последнем этаже могли выпрямиться во весь рост. Все это было престранно. Словно кукольный дом, с той лишь разницей, что куклы не умеют разговаривать. А я умею — и тяжелее всего было то, что вокруг не находилось собеседников. Тогда я решил быть благоразумнее. Я избегал общения с людьми, а если кто-то начинал со мной разговор, старался не заводить речь о потолке. Уж лучше так.

— Тебе нравится воздух в парке, да?

Услышав голос за спиной, я обернулся и увидел перед собой девушку, которая некоторое время назад съехала из моего дома. Я ответил, что мне нравится дышать свежим воздухом и делать небольшие упражнения, что это полезно для тела и ума. Она улыбнулась.

— Да, я видела тебя, ты тут каждый день… А мы теперь живем здесь: тут лучше дышится и видно небо, этот большой общий потолок…

Услышав это слово, я почувствовал, как меня передернуло. Она снова улыбнулась и поприветствовала своего молодого человека: он только что подошел. Юноша протянул мне руку, спрашивая, как я поживаю, как там дом и соседи. Я оглянулся по сторонам, немного подался вперед и заговорил шепотом:

— Каждый день он все ниже, это ужасно. Мы уже ползаем на коленях, и я не знаю, сколько нам осталось. У вас есть план?

Они молча переглянулись. Молодой человек прокашлялся и немного отошел назад.

— Нельзя сказать, что это план. Это скорее проект. Мы предлагаем стиль жизни, более близкий к природе, предполагающий уважение и заботу о ней. Поэтому мы начали с себя. Переехать в парк для нас — способ вести общество к гармонии с природой, растениями, чистым воздухом и все такое.

Сначала я толком его не понял, но потом снова подался вперед и стал шепотом говорить: нельзя же всем переехать в парк, это не решает проблемы, потолок все равно будет опускаться ниже. Они снова молча переглянулись, и он сделал еще один шаг назад.

— Я тебя не понимаю.

— Как это не понимаешь? — пробормотал я в негодовании. — Вы уехали из дома, когда потолок стал опускаться. А сейчас я говорю тебе, что мы ползаем на коленях, и никто ничего не может с этим поделать, и нас всех скоро раздавит, и все умрут.

Он сделал странное движение ртом, а она, улыбнувшись, добавила:

— Мы переехали, потому что принадлежим к группе любителей природы. Я тоже не понимаю, о чем ты говоришь, так что лучше занимайся дальше своим спортом, это полезно для тела… и для ума.

Они развернулись и ушли, переговариваясь. А я почувствовал страшную беспомощность и пустился бежать. Мне нужно было тренироваться. Я бегал и делал большие прыжки. Я должен был сделать свое тело легким, даже невесомым. А потом — поднять его и перенести в другое место. Нужно бежать как можно скорее. Я должен лететь и завоевать небо — этот большой общий потолок.

Придя домой, я услышал громкое бормотание. Голоса, проникавшие через квадратные отверстия, в которых раньше помещались двери. Я сильно устал и хотел немного отдохнуть перед ночными упражнениями, так что опустился на колени, чтобы войти в квартиру. Тогда я услышал, как меня зовет соседка.

— Юноша, юноша, ты тут?

С балкона ее было практически не видно, поэтому я встал на четвереньки и так пробрался в соседнюю квартиру. Она лежала на низком, в японском стиле, диване.

— Входи, не стесняйся, дверь открыта.

Я поблагодарил ее за любезность и — все так же на четвереньках — приблизился.

— Господи, какое несчастье! — сказала она. — Да ты ничего не знаешь, тебя же не было дома. Сеньор сверху… какое несчастье, о боже мой!

— Что произошло? — спросил я с любопытством.

— Сегодня вечером его забрали. Говорят, умер еще вчера. Его нашли двое мальчишек, которые играли на лестничной площадке. Говорят, он лежал на полу гостиной, весь окоченевший. Видимо, упал. Наверное, ударился головой обо что-то, кто же знает. Он ведь был уже очень старый.

Соседка закашлялась и достала из кармана таблетку. Я спросил, не принести ли ей стакан воды, но она сказала, чтобы я не утруждался. Все необходимое она любит держать под рукой. Она взяла с пола литровую бутылку и глотнула воды.

— Какое несчастье, боже мой! Настоящее горе. Старики не должны жить одни…

— Не такой уж он был и старый, — сказал я раздосадованно. — Может быть, он обо что-то ударился? Вы тоже должны быть осторожны, потому что все мы здесь однажды можем удариться, вам не кажется?

— Ах, сынок! Господи боже мой! Что ты такое говоришь? — ответила она взволнованно и проглотила еще одну таблетку.

Улыбнувшись, я попрощался. Развернулся и на четвереньках пополз в свою квартиру. Не успев войти, я снова услышал ее голос.

— Не закрывай дверь, сынок, пускай немного проветрится.

Определенно, времени было мало. Мои соседи и дальше будут себя гробить, а некоторые будут упираться до конца, пока их не раздавит. Я до сих пор не научился летать, и это ужасно меня пугало. Я ни в чем не мог быть уверенным. Я боялся, что буду спать в тот самый момент, когда потолок сойдется с полом. В то же время переехать в парк не казалось мне хорошим решением. Там было много людей, а природные ресурсы — плоды с деревьев, вода из пруда — постепенно подошли бы к концу. Что они станут делать тогда? Кроме того, сама идея примкнуть к ним и полагать, будто я вхожу в группу экоактивистов, казалась мне слишком нелепой. Все прекрасно понимали, что происходит, но ни в какую не соглашались признать это. Было даже смешно.

В ту ночь мне пришлось поработать как следует. Несколько недель назад я забросил свой трамплин — к нему теперь было не подобраться. Балкон по сути дела стал закрытым ящиком с маленькой щелью, через которую проникала тонкая струйка света. Я перенес свои упражнения на крышу. Понятное дело, попасть туда тоже стоило больших трудов, потому она и была пуста. Я должен был на корточках подняться по лестнице и только там, наверху, мог вытянуться во весь рост. Здесь все перила были в моем расположении, и я упражнялся на них свободно. В ту ночь я тренировался до изнеможения. Мои руки качались в воздухе, плавно рассекая его. Закрыв глаза, я мог ощутить, как ветер шевелит волосы у меня на теле. Я услышал, как где-то рядом бьются птичьи крылья, и улыбнулся, представив на месте птицы себя. Чтобы достичь чего-либо, нужно первым делом сконцентрироваться на этом. Создать образ. Представить, как ты паришь над городом, как твое тело летит, выписывает пируэты, и поднимается, и опускается, и ничто не может ему помешать.

Я был очень счастлив в ту ночь, и время прошло незаметно. Когда я открыл глаза, был уже день. Я стоял на перилах, только на другой стороне крыши. Я оглянулся по сторонам и стал смеяться как сумасшедший. Как настоящий безумец, я начал прыгать по крыше. Мне хотелось расцеловать самого себя. Я взлетел. Вне всякого сомнения, этой ночью я смог подняться в воздух. Мое тело было готово к движению. Теперь оставалось только научиться делать то же самое с открытыми глазами и поработать над чувством ориентации. Я не знаком с правилами движения по воздуху, так что начать следовало с ознакомительных полетов: прогулки по району, короткие вылазки — все по воздуху. Это чувство невозможно описать. Я был счастлив.

Я решил отдыхать весь день, чтобы набраться сил. Единственная проблема была в том, что, когда я подошел к дверце на крыше, чтобы спуститься домой, пространство сократилось еще больше. Я не смог протиснуться, даже стоя на коленях. Пришлось лечь на пол и ползком пробираться через маленькую щель. Спуск по лестнице дался мне тяжело: я должен был как следует упираться локтями, чтобы не удариться подбородком о ступеньки. Я весь обливался потом, во рту пересохло. Но я спускался дальше. Добравшись до своего этажа, я прошел мимо квартиры соседки.

— Сеньора! — прокричал я. — Сеньора, как ваше самочувствие?

Она молчала несколько минут, а потом ответила:

— Чего тебе?

— Я спрашиваю, как ваше самочувствие?

— А с какой стати мне плохо себя чувствовать? Мне было очень хорошо, пока ты не разбудил меня своими воплями. Лежу себе в постели, а ты дай мне спокойно провести сиесту, сынок.

Я не ответил и устало вполз к себе. Учитывая, что я и так уже лежал, растянувшись по полу, мне нужно было только перевернуться с боку на бок и отдышаться. Потолок был уже меньше чем в метре от моего носа. Помещение не проветривалось, а балконное отверстие было полностью завалено балконом сверху. В комнате совсем не было света. Нам — мне и моему страху — было суждено уснуть здесь и не проснуться никогда. В последнее время я был так занят своими упражнениями, что не заметил, насколько ускорилось приближение потолка. К счастью, из-за чудовищной усталости в ногах желания выйти пробежаться или заняться растяжкой у меня не возникало. В тот момент мне хотелось только лежать, в тишине и в темноте. И я лежал, хотя всем телом чувствовал, что что-то не в порядке. Своего рода скрытая клаустрофобия. Мое сердце билось с бешеной скоростью. Мне хотелось верить, что от усталости, но это была не усталость, а страх. Чудовищный ужас.

Я начал делать упражнения для расслабления. Глубокое дыхание. Я должен был успокоить свои инстинкты: час решающего полета был близок, и я не мог позволить себе переутомляться. Так, в размышлениях, я закрыл глаза. Расслабил веки. Вытянул все мышцы. Напряжение ушло. Я заснул.

Я проснулся от того, что муха щекотала мне лоб. Моей реакцией, и вполне логичной, было отмахнуться от нее, но, подняв руку, я сильно ударился. Я попытался пошевелиться и, хотя ничего не видел, чувствовал, что потолок уже здесь, чуть ли не дышит мне в лицо. Я попытался вытянуть руку, но смог выпрямить ее только по локоть. Это был конец. С большим трудом я попробовал повернуться. Мои плечи касались потолка. Паника овладевала мной. Невозможно было представить, что после стольких трудов мне суждено умереть раздавленным. Умереть просто так, будто я так ни о чем и не догадался. Я снова стал дышать, пытаясь успокоиться, и сжался, насколько это было возможно. Невероятным усилием я поджал плечи, чтобы перевернуться навзничь. Я пополз вслепую, не останавливаясь ни на секунду. Мне нужно было добраться до крыши. За пределами квартиры тоже ничего не было видно. Я коснулся стены и понял, что нахожусь у квартиры напротив. Задыхаясь, я прокричал:

— Сеньора! Сеньора! Это конец, потолок скоро будет на полу!

С той стороны слышалось бормотание. Cоседка молилась.

— Сеньора! Вы не хотите улететь со мной? Не хотите спастись?

Она прекратила молитву и откашлялась:

— Улететь? Ты с ума сошел, сынок. Летают только ангелы… или педики…

Она вернулась к своим молитвам. Мне хотелось смеяться, но я не мог терять времени.

Ползком, опираясь на локти, я стал подниматься. Капли пота текли у меня по рукам. Иногда я врезался головой в потолок, и в ушах у меня страшно звенело. Так, сначала упираешься руками, потом толкаешь тело. Я считал ступеньки, тяжело дыша. Впервые лестница показалась мне такой длинной, но этот раз должен был быть и последним. Там — крыша, а за ней — небо. Я старался сосредоточенно думать. Я пытался сохранять спокойствие, хотя паника всецело поглотила меня. Мучительно и тревожно одновременно. А это было именно мучительно. Как ступенчатый туннель, по которому я должен был передвигаться как пресмыкающееся. Я улыбнулся. Пресмыкающееся, которое станет бабочкой.

Уже наверху, ближе к цели, я увидел свет, пробивающийся сквозь щель, и почувствовал облегчение. Я стал карабкаться быстрее, хотя руки у меня болели. Я не хотел смотреть вперед, чтобы не потерять надежду. Я проталкивался все дальше и дальше. Почти не дыша, я оттолкнулся еще раз и выглянул наружу. Сильный ветер подул мне в лицо. Еще один толчок, и мое тело вышло из сумрака. Я перевернулся и увидел небо. Я почувствовал, как ветер осушает мой пот. Я расставил руки в стороны. Подышав пару минут, я улыбнулся небу — нашему большому общему потолку.

Немного передохнув, я встал. Нельзя было терять времени. Я сглотнул, закрыл глаза и поднялся на перила на крыше. На самом деле это была уже не крыша. Одного прыжка хватило бы, чтобы оказаться на улице, и это меня позабавило. Я воздел руки, поднявшись на носочки, и сделался легким. Я взмахнул руками. Я стал невесомым. Я поднимался выше, выше… Я открыл глаза: я летел. Мой дом остался далеко внизу. Соседка и ее святой остались под завалами, парк и экологи — далеко внизу. Я ускользал. Я летел над городом с чувством, что так было всегда. Как будто никогда не было никакого потолка. Как будто остальные всегда были правы. Как будто не о чем было беспокоиться. Я поднимался все выше, как вдруг ударился головой и упал. Удар немного оглушил меня, поначалу я отказывался понимать, что происходит. Я приподнялся, глядя вверх, и невольно улыбнулся. Почесывая затылок, я стал свистеть как ни в чем не бывало. И в самом деле, я только заметил. Я расхохотался. Небо сдвинулось с места: оно опускалось.

* Фото в начале материала: Ariel Arias