Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Марк Фишер. Посткапиталистическое желание. Последние лекции / Под редакцией и с предисловием Мэтта Кохуна. М.: Ад Маргинем Пресс, 2024. Перевод с английского Дмитрия Безуглова, Лены Сон. Содержание
Переходим ко второму вопросу: исчезновению рабочего класса. На следующей неделе мы с вами обратимся к состоянию, предшествующему исчезновению рабочего класса, но еще не исключившему его. Предполагается, что это наше нынешнее состояние. Теперь нам все время твердят о классе, хотя до этого годами уверяли, что он вообще-то несущественен. Теперь уже не услышишь, что Мы все теперь средний класс. Возможно потому, что они хотят сделать белый рабочий класс козлом отпущения. (Усмехается.) Нас пичкают речами про класс с целью спихнуть все на этнически очерченную социальную группу…
Думаю, это отчасти отражает трудности капитализма, в котором отсутствует простое отношение между владением средствами производства и доминацией, существовавшее прежде. Капитал сегодня отвязан от производства. Это больше не У меня фабрика, там производят обувь, — сейчас все по-другому, не так, как у Маркса. Теперь, когда за дело берется капитал, обувь будет ценна не только тем, что ее можно реализовать на рынке, а тем, что она опять ведет к самому капиталу… Да, это непросто понять… Но от нас и не ждут понимания, это все равно что пытаться понять, как была устроена Римская католическая церковь в Средние века. Вы и не должны понимать! Экономика — это теология! Или иначе: экономика — это наука овеществления.
Случившееся можно воспринимать под несколькими углами. Так называемый постфордизм, в котором мы себя обнаруживаем, по крайней мере на «глобальном Севере», — это отступление от модели производства, в которой мужчины-рабочие отдают сорок лет жизни на сорокачасовую рабочую неделю с девяти до пяти, к прекарности, гибкости, аутсорсу производства в страны третьего мира… Возможно, это происходит, чтобы предупредить дальнейшее развитие классового сознания, потому что оно обретало силу! Оно было сильным, проявляло себя. Люди воспринимали себя в этой системе и добивались перемен, значительных перемен. Следовательно, капитал почувствовал необходимость перевернуть эту ситуацию. И напустил такого тумана, что исчезло само понятие «класс»! Это было немыслимо! Просто немыслимо для Британии или США (а также других стран, но про них я не могу говорить с равной уверенностью). В 1970-е невозможно было даже предположить, что класс как базовая форма самоопределения исчезнет всего через двадцать лет. Но это случилось и продолжалось какое-то время. О чем это нам говорит?
У класса есть как минимум два уровня. Есть класс, мыслимый как форма сознания, и есть класс как форма доминации. Формы доминации сохранились, притом что формы сознания оказались разломаны. Мне кажется, что вы как раз описываете ловушку, которую установил капитал. Словно капиталисты читали эти же тексты… Впрочем, они действительно их читали. Они понимают, как вырабатывается классовое сознание. Его легче создавать, когда есть физическое соседство, взаимодействие, когда разделяют общий опыт и могут обсуждать его, — это ведет к росту сознания. Вот почему рабочим запрещают говорить друг с другом! Я как-то работал в программе дополнительного образования, и глава HR-отдела, которую раздражало формирующееся классовое сознание подчиненных ей преподавателей, прямо заявляла: «Вы не можете бесцеремонно сидеть в пабе и говорить друг с другом!» (Смех.) Она действительно так говорила. Словно ей пришлось озвучить негласное правило: от вас такого не ждут. Вы можете пойти в паб и трепаться о всякой ерунде, но не можете обсуждать условия вашей совместной работы. Вам такое нельзя! (Смеется.)
Посмотрим на это с точки зрения капитала? Что капитал вынужден делать всегда? Капитал всегда, если мы вернемся к Маркузе, должен предотвращать развитие сознания, предупреждать появление мысли о том, что порядок может быть другим, что у каждой и каждого есть возможность контролировать свою жизнь. Капитал вынужден противиться этому постоянно. Капиталисты слезно жалуются на тягостный труд — и он действительно тягостный! Он никогда не заканчивается, потому что идет постоянная превентивная работа.
Та же работа идет и в университетах. Университеты называли «инкубаторами коммунистов». Появление рыночной логики в их стенах продиктовано отнюдь не желанием получать прибыль. Вовсе нет! Это способ уничтожить условия для развития определенных форм солидаризации, классового сознания. Студенты — это молодежь, временно изъятая с рынка труда, освобожденная от рыночных императивов и располагающая временем, а росту сознания требуется время. В этом-то и сложность.
Представьте, вы работали весь день и возвращаетесь домой. Пойдете ли вы куда-то еще, учитывая двойную смену: после рабочего дня вас ждут еще домашние хлопоты, которыми до сих пор, увы, занимаются больше женщины. Захотите ли вы после всех трудов пойти развивать свое классовое сознание? Звучит неплохо, но… я что-то устал… (Смех.) Мы можем посмеяться, но мы так и живем. Это как со здоровым питанием. Мы знаем, что это лучше для организма, но почему-то выбираем нездоровое. Знать — не значит действовать в соответствии со знанием. Но и порицать себя не стоит. Мизерный бюджет времени — наша реальность. Они это сделали. В этом их цель — нехватка времени! Маркузе говорил, что к настоящему моменту мы все могли бы работать значительно меньше, но мы находимся в плену безумия, форменного безумия капиталистической системы! Они искусственно создают нехватку времени, чтобы производить действительную нехватку естественных ресурсов. Именно это и происходит. Производство бессмысленных товаров, которые никому не нужны, вроде тапочек с крокодильими мордами… Представьте весь этот хлам и объем усилий, вложенных в его создание и затраченных на его перевозку из мест производства в Люишем, где эти тапочки и фунта не стоят, да и никому не нужны…
Капитализм обязан постоянно сдерживать возможности сознания, и до сих пор ему это отлично удавалось, ведь основой средств производства всего на свете является время! Нам кажется, что в современном мире, как в какой-то сказке, есть волшебная комната с волшебной золотой машиной, которой под силу изготовить все, что только захочется. Машина не покидает комнату, но у вас никогда не хватает времени туда зайти. Вы можете владеть этой потрясающей, самой удивительной машиной на свете, но если у вас нет времени ей пользоваться, то нет и разницы, существует ли она. Мы находимся в этой точке. Именно так обстоят дела с человеческими возможностями, с возможностями объектов, созданных человечеством, и с потенциалом человеческой агентности в использовании собственных изобретений. Эти факторы не совпадают.
Почитайте интервью CEO крупных компаний, что они говорят о своей работе. Они не похожи на старорежимных эксплуататоров, толстых огров в цилиндрах, жующих сигары и попирающих черепа рабочих. Они не такие, да и были ли? Их образец — капиталистический класс. Только у них странная форма зависимости — от работы. (Марк переходит на высокопарный тон.) Да-да, я встаю в четыре тридцать утра, просматриваю двести электронных писем, затем на полчаса отправляюсь в спортзал, пятнадцать минут провожу с детьми, потом на работу, работаю до восьми вечера, перекусываю, работаю, ложусь, и потом снова за работу. Я даже не издеваюсь! Они примерно это и талдычат.
Именно так в общих чертах выглядит нехватка времени. И конечно, ни о каком росте сознания в таких условиях говорить не приходится. Сознание — вещь неавтоматическая и не является непосредственно. Непосредственность — лишь иное название для автоматического. Сознание склонно возвращаться к уже овеществленным категориям, исходящим из непосредственности. Ему нужно время, чтобы постоянно утверждать себя заново.
Капитализм идеально заполняет наше время. Представьте, если бы кто-то изобрел нечто подобное, что бесконечно бы отвлекало нас, — в любой точке времени и пространства вы бы оставались в зоне досягаемости капитализма… Просто представьте себе такой объект! Как он мог бы выглядеть?
Студент № 10: Как мобильник?..
МФ: Да, именно! (Смеется.) Теперь понятно, почему рынок предлагает нам телефоны практически за бесценок. Можно, конечно, представить и другие сценарии использования телефонов, но, кажется, их функция в современности именно такая: убедиться, что мы привязаны… Здесь же прямая инверсия, видите? Нам все время говорят, как важно выстраивать связи, поддерживать коммуникацию… Это же не сложно, черт возьми! Я сейчас говорю с вами. Но это очень сложно, когда нет времени.
Поэтому в первую очередь они создают впечатление, что коммуникация трудна. И для общения нужно это. (Марк указывает на телефон.) Нам нужен капитал, чтобы говорить с другими людьми; нужен товар, который связывает нас друг с другом. Это, конечно, ведет к тому, что никакой действительной связи не происходит или, по крайней мере, не происходящей непосредственно, если мы вообще можем говорить о чем-либо непосредственном в нашем лукачевском мире… Но это также значит, что связи всех со всеми проведены через капитал. Капитал внедряется как паразит, об этом мы будем говорить, когда обратимся к операистам и Антонио Негри. Они считают, что капитал — это паразитическая надстройка над человеческими отношениями. И мы, определенно, в этом живем.
Такое и во сне не привидится! Точнее, может, конечно… благодаря уровню доминации, с какой капитал вторгается в умы. Но еще тридцать — сорок лет назад это невозможно было себе представить. Происходит отступление от фордистской модели. Вы постоянно на работе. Опять-таки, это проблематично и интересно с точки зрения гендера, это показывает, как капитал обращается с равенством. Раньше говорили, что только женщины работают в «две смены», но теперь так или иначе это делают все. Мужчины, возможно, по-прежнему редко занимаются домашними делами, но и они не свободны от капиталистического императива по вечерам после основной работы. Нет! В фордистские времена мужчины-рабочие отправлялись после работы домой. Да, они были включены в системы социального воспроизводства, полезные как им самим, так и капитализму в целом, но капитал не настигал их дома. Произошла качественная перемена в жизненных стилях. Вряд ли те времена были классными — множество гендерно окрашенных проблем всех видов… Но сейчас у нас с вами просто нет шанса укрыться от требований капитала. В то же время мы вроде бы добровольно этим требованиям подчиняемся, и получается, что одно противоречит другому… Никто же не заставляет вас покупать телефон. И если вы его покупаете, никто не заставляет вас регистрироваться в социальных сетях. Но, как только вы попадаете в соцсети, вы начинаете работать на капитал.
Студент № 11: Зачастую, когда откликаешься на вакансию, они смотрят твои соцсети. Ты вроде как должен их вести.
МФ: Да, они необходимы. Часть вашей ответственности за себя состоит в том, чтобы курировать собственную субъективность. Однако, курируя, вы еще и производите. Без вас не существует соцсетей. Некоторые спорят о том, можно ли считать это производством капитала в строго марксистском смысле, но если не придираться к словам, то очевидно, что соцсетям требуется наше участие. И оно свободное — на пользователя никто не давит и ему никто не платит.
Как раньше люди тратили свободное время? Рабочий класс мог ходить в вечернюю школу, например при профсоюзе. Модно было посещать профсоюзные семинары, и многие ходили на такие встречи, где читали тексты вроде эссе Лукача.
Сейчас ситуация с досугом усложнилась сразу на нескольких уровнях.
В The Guardian выходила хорошая статья Гэри Янга, посвященная Трампу. Гэри, проведя месяц в типичном американском городке, пишет: стоит вам убрать профсоюз и фабрику, и вы уничтожаете сети неформальных связей, выросших вокруг них. Это ведет к своего рода автоматизации: люди вынужденно возвращаются в свои частные, личные пространства. Вспомните одну из крупных тем на последних американских выборах президента — наркопотребление, количество молодых наркоманов. Это был один из ключевых факторов, повлиявших на выбор избирателя, и Трамп привлекал тем, что говорил об этой проблеме.