Что такое идентичность? Как, кем, на основе чего и зачем формируются социальные тождественности? Какие виды общностей существуют в истории и как они определяются? Представленные в книге исследования отвечают на эти и многие другие вопросы, отражая совершенно новый уровень развития современной исторической науки. В ней отражено несколько временных кластеров всемирной истории, в которых содержится целый ряд исследовательских стратегий прошлого. Они позволяют читателю выявить разнообразные модели конструирования родовой, этнической, культурной, религиозной, политической, государственной общности. Познание механизмов идентичности иных во времени и пространстве обществ безусловно необходимо для понимания собственного «я», своего времени и места истории в нем.
* * *
Исторические сочинения никогда не были и, по-видимому, никогда не будут непредвзятым описанием объективной реальности, не важно, идет ли речь о безыскусной фиксации конкретных фактов или об их обстоятельном научном анализе. Они неизменно представляют собой интерпретацию, более или менее сознательно созданную конструкцию, моделирующую отдельные фрагменты действительности, описывающую их в соответствии с определенными экономическими, социальными, политическими, культурными, ментальными установками и ценностными ориентирами историка. Последний зачастую предлагает такую трактовку прошлого, которая отвечает не только его персональным представлениям, но и разделяется более широким кругом людей. Они — его аудитория, именно к ним он апеллирует прежде всего, с их стороны с трепетом ожидает соответствующей реакции. В этом смысле каждое историческое сочинение является, по сути, не чем иным, как способом установки обратной связи со «своими», инструментом персональной и коллективной самоидентификации. Особенно отчетливо данная особенность историографии прослеживается в период до начала Нового времени. Позднее история, стремясь подражать естественным наукам, начала адаптировать для себя новые методы анализа, позволяющие ей претендовать на получение «объективного» результата. Однако даже в начале XXI в. она ни в коей мере не перестала быть социально ориентированным, предельно актуализированным и, как следствие, весьма субъективным знанием. Многочисленные попытки в очередной раз переписать историю, заметно активизировавшиеся в последнее время, служат тому наглядным подтверждением.
Если обратиться к Средневековью, то картина окажется несколько более сложной. Разумеется, исторические сочинения неизменно демонстрировали свою «коллективную» природу и отражали взгляды и представления определенных социальных групп. Однако средневековое общество было значительно более дробным в социально-правовом плане, нежели новоевропейское. Речь идет не столько о разветвленной сословной структуре, сколько о многочисленных локальных микрогруппах, ориентированных на определенный институт (монастырь, кафедральный собор, городская коммуна и т. д.) или конкретного носителя власти (король, епископ, аббат, сеньор и т. д.). Потенциальная аудитория отдельных текстов оказывалась, как правило, довольно ограниченной и порой могла насчитывать всего несколько человек. Здесь следует упомянуть о двух хорошо известных особенностях средневекового общества. Во-первых, оно сознательно ориентировалось на традицию. Во-вторых, обладало весьма ограниченным, прежде всего в количественном отношении, интеллектуальным багажом. В таком контексте становится понятным то огромное внимание, которое уделялось всему написанному. Даже самые незначительные сочинения бережно сохранялись и переписывались, благодаря чему они, собственно, дошли до нас. Однако с течением времени — и этот процесс носил вполне объективный характер — их потенциальная аудитория менялась. Локальные микрогруппы, интересы которых они поначалу отражали, эволюционировали или исчезали вовсе. Отдельные произведения сплошь и рядом оказывались в чуждой им социальной среде. Их дальнейшее существование, или, если угодно, перманентное перечитывание и переписывание, должны были предполагать их актуализацию, т. е. адаптацию, хотя бы частичную, к интересам новых читателей. Так вместе с аудиторией постепенно изменялись и тексты. […]
* * *
«Анналы королевства франков» — одно из самых известных в IX в. исторических сочинений. Речь идет о продукте официальной политической пропаганды, который не только формировал совершенно определенный образ недавнего прошлого и настоящего, но и активно популяризировался при непосредственной поддержке центральной власти. Исследователи единодушны в том, что Анналы представляют собой наиболее яркий пример официозной придворной историографии, призванной исторически оправдать действия Каролингской династии. Они создавались при дворе на протяжении нескольких десятилетий и отражали прежде всего интересы придворной аристократии, ближайшего королевского окружения, которое принимало самое непосредственное участие в отправлении власти. Однако в 810-х гг., особенно со смертью Карла Великого и воцарением Людовика Благочестивого, довольно существенные изменения претерпела не только политическая доктрина, но и персональный состав двора. Анналы зафиксировали данную эволюцию. Наиболее отчетливо она прослеживается как раз в контексте проблемы самоидентификации их анонимных составителей.
В создании Анналов принимало участие довольно много людей. Это хорошо видно по тому, как меняются принципы отбора фактов, способы их интерпретации и, наконец, терминология, описывающая одни и те же политические институты. Однако самое существенное влияние на процесс составления текста оказали только два автора-составителя. Первый около 788 г. переработал сообщения annales minores и, обогатив их собственным материалом, создал весьма концептуальный рассказ о событиях 741–788 гг. Второй трудился уже после 814 г. и написал заключительную часть, которая охватывает 807/808–829 гг. Остальные составители, продолжавшие Анналы на протяжении полутора десятилетий, в теоретическом отношении тяготели либо к одному, либо к другому.
Наиболее полно идеологическая концепция первого составителя раскрывается в рассказе о первых десятилетиях правления Карла. Здесь доминирует одна единственная тема — последовательная и непримиримая борьба за веру, за распространение христианства и укрепление позиций Церкви, которую ведет сын и преемник Пипина. Смысл политики Карла заключается в реализации некоего высшего плана, а за любым его действием угадывается рука Господа.
Многочисленные военные походы короля франков представлены как составные элементы одной непрерывно ведущейся священной войны, направленной на внешнее расширение и внутреннее сплочение христианского пространства. Автор не забывает упомянуть, что побед на поле брани Карл добивается непременно с Божьей помощью (Deo auxiliante, Domino auxiliante, Deo largiente). Высшая сила позволяет королю взять верх в борьбе с саксами (772, 775, 776, 778, 779, 783, 784 гг.), аварами (788, 791 гг.), норманнами, арабами, славянами (789 г.), но также и бретонцами (860 г.), гасконцами (769 г.), баварами (787 г.), византийцами (788 г.), лангобардами (773, 788 гг.). Чаще всего Господь являет свою волю в подлунном мире через франков, но иногда и самым непосредственным образом вмешивается в происходящее. Подняв очередной мятеж, саксы вознамерились захватить крепость Сибург. Сначала они применили камнеметные машины, но «по Божьей воле» (Deo volente) нанесли значительно более серьезный урон самим себе, нежели защитникам крепости. Затем они приготовились к штурму. Однако внезапно произошло знамение: на крыше церкви, расположенной в лагере осажденных, появились два красных щита — таким образом явило себя величие Господне (manifeste gloria Dei). Потрясенные увиденным, язычники поспешно обратились в бегство, и в суматохе многие из них погибли от рук своих же товарищей. Еще долго высшая сила карала саксов ради спасения христиан. Чем больше страх охватывал язычников, тем больше славили христиане Всевышнего, который явил силу свою верным рабам своим. Готовясь к войне с аварами, франки три дня служили молебны в Энне, чтобы получить утешение Господне и помощь Христа в предстоящем сражении. Когда авары увидели приближающееся франкское войско, Господь нагнал на них такого страху, что они без боя покинули свои укрепления.
Большое внимание уделяется актам крещения и обращения язычников. Автор-составитель не упускает случая рассказать об этом, причем трактует данные события как признание варварами могущества христианского Бога в лице короля франков, своего представителя на земле. После чуда со щитами и позорного бегства множество саксов вместе с женами и детьми приняли крещение в одной из франкских крепостей на Липпе. На следующий год большая толпа саксов крестилась в Падерборне. При этом они поклялись «сохранять верность христианству, королю Карлу, его сыновьям и всему народу франков». Еще через несколько лет в христианство обратились мятежные вожди саксов, Видукинд и Абби, «вместе со своими приближенными», что для автора автоматически означало полное подчинение Саксонии. Впрочем, сила франкского оружия являлась достаточно убедительным аргументом в пользу истинного вероисповедания и для других народов — в частности, славян и норманнов.
Под пером составителя этой части Анналов все враги Карла, даже те, кто прошел обряд крещения, предстают прежде всего в образе безбожников. Главная их вина заключается в том, что они наносят огромный ущерб Церкви. А богоизбранный народ франков, ведомый своим королем, неизменно становится на ее защиту. По призыву папы Карл развязывает войну против лангобардов «во имя службы Господу, для защиты прав св. Петра и для утешения Церкви». Поводом для очередного похода за Рейн становится то, что саксы «жгут церкви в святых местах». Аналогичным образом аргументируется и необходимость войны с аварами. Герцог Беневента вызывает осуждение автора прежде всего тем, что разоряет епископства и монастыри в своей стране. Жена баварского герцога Тасиллона, с чьей подачи было организовано очередное нападение аваров, объявлена «зловредной и безбожной». Во имя сохранения единства тела Церкви Карлу даже позволяется «пройти огнем, смертью и разорением» (in incendiis aut homicidiis vel in qualecumque malitia) собственно христианские территории, в частности, Баварию. Причем данное деяние не считается грехом.
Целостность Церкви Карл поддерживает и на идеологическом уровне. Он созывает церковные синоды для обсуждения и осуждения догматических расхождений с официальной доктриной, а также организует борьбу с ересями.
В таком контексте сознательная позиция составителя обозначать любые типы публичных собраний термином synodus представляется более чем логичной и выглядит совершенно естественной. Он стремится подчеркнуть, что и ежегодные съезды знати, на которых, главным образом, принимаются решения о военных мероприятиях, и сборы церковных иерархов, где обсуждаются сугубо идеологические проблемы, служат одной великой цели — укреплению Церкви и расширению границ христианского мира, а в конечном счете количественному увеличению «христианского народа» (populus christianus) (который и составляет подлинное тело Церкви!), избранного к спасению. В этом смысле для составителя нет никакой разницы между собраниями духовенства и светских магнатов. С большой долей уверенности можно предположить, что человек, взявший на себя труд переработать разрозненные сообщения ранних анналов, а затем дополнить их собственным текстом, был очень близок к той идеологической доктрине, которая создавалась в окружении Алкуина. По всей видимости, он и сам принимал активнейшее участие в ее разработке.
С середины 790-х гг. задача продолжения Анналов легла на плечи других составителей. Скорее всего, это было связано со смертью первого автора. Иначе трудно было бы объяснить, почему человек, создавший столь целостный в идеологическом плане текст, оказался отстранен от работы. Правда, к концу столетия трансформировался и сам алкуиновский кружок, что было связано с отъездом его лидера в Тур. Новые люди привнесли в сочинение собственное понимание того, как нужно писать историю, и отличия эти явно бросаются в глаза. Прежде всего, изменения наметились в трактовке образа Карла, а шире — места и роли правителя в политической жизни страны. Так, военные победы больше не приписываются только королю. Да и вообще война перестает быть исключительно королевской прерогативой. В боевых действиях активное участие принимают герцоги и графы. Они совершают военные предприятия и персонально стяжают славу победителей. Герцог Фриуля Эйрих направил своих людей в Паннонию и приказал разграбить аварский Ринг. Операция закончилась весьма успешно: франки захватили огромную добычу, большую часть которой герцог отправил Карлу. Видо, маркграф Бретонской марки, собрав графов, вторгся в Бретань и покорил страну. Также франки сумели организовать защиту Балеарских островов от набегов арабов. А захваченные в сражении пиратские знамена были торжественно переданы королю. Карл, старший сын короля, удачно сражается на восточных окраинах империи. Конюший Бурхард командует флотом у берегов Корсики.
Перенос центра тяжести рассказа о военно-политической активности франков с Карла, как организатора вооруженной борьбы, на его окружение сопровождался и другими, не менее любопытными изменениями. Так, в описании боевых действий и военных успехов франков постепенно исчезает упоминание о Божьей помощи, а там, где таковое сохраняется, оно приобретает достаточно маргинальный характер и больше не увязывается персонально с Карлом. Вместе с тем в образе последнего появляются новые штрихи. Составители все больше акцентируют внимание на внешнеполитическом триумфе императора. В погодных записях увеличивается количество сообщений, которые рассказывают о том, как правители соседних королевств спешат выразить Карлу свое почтение и признать его неоспоримое первенство. Ко двору прибывают многочисленные посольства из Ватикана (796 г.), от византийского императора (797, 798, 802, 803 гг.), от короля Астурии и Леона (798 г.), от арабских правителей (797, 799, 801, 807 гг.), от венецианских дожей (806 г.), от аварских каганов (805 г.). Папа Лев отправляет в Аахен ключи от гробницы св. Петра и знамя города Рима (796 г.). Патриарх Иерусалима вручает Карлу ключи от Гроба Господня (800 г.). Ключи от своего города, в знак крайнего уважения, отдает и мусульманский правитель Уэски (799 г.). Король Астурии, разграбив Лиссабон, преподносит ему пленных мавров вместе с доспехами и мулами (798 г.). Персидский халиф в знак уважения дарит ему белого слона Абулабаза (802 г.) и т. д. Сам император франков начинает играть роль мирового арбитра и вершителя судеб соседних народов. Один аварский каган просит у Карла выделить его народу место для поселения (805). А другой, приняв крещение, «вручает ему себя и свой народ». Римский папа только за Карлом признает право высшего земного суда (800 г.).
С середины 790-х гг. прекращается использование термина synodus для обозначения общегосударственных собраний. Упоминания о них становятся вообще крайне редкими, и, кроме того, они лишены лексического единообразия: по одному разу используются термины placitum (795 г.), concilium (791 г.) и contio (800 г.). Последний вообще встречается лишь однажды во всем тексте Анналов. Это изменение следует отметить особо. Можно предположить, что продолжатели не разделяли концептуальных установок своего предшественника — члена кружка Алкуина — и отказались от активной пропаганды представлений о единой природе церковных и светских государственных собраний знати. Во всяком случае, не акцентировали его явно. С другой стороны, у продолжателей появляется новый аспект в интерпретации событий политической истории. Они начинают подавать их как результат столкновения «наших» с другими: термин «наши» (nostri) впервые появился именно в этой части Анналов. Так, префект Барселоны Затун возвращает «нам» мятежный город. А жители Балеарских островов, уставшие от бесконечных набегов пиратов, обращаются «к нам» за помощью и получают ее в обмен на признание «нашей» власти.
С очередной и последней сменой составителя манера повествования изменилась еще больше. Прежде всего, в изложении материала появились обстоятельность и фактическая детализация, не встречавшиеся ранее. Различные события внутренней и внешней политики описываются, порой, с чрезмерной подробностью. Таковы, например, рассказы о подавлении восстания ободритов (819 г.), об улаживании споров славянских князей (823 г.), о многочисленных военных походах франков, обмене посольствами и государственных собраниях. В заключительной части отдельные погодные записи занимают несколько страниц, в то время как в предыдущих разделах на одной странице нередко помещались сообщения за два, три и даже четыре года. Степень детализации большинства сообщений очень высока, так что не остается никаких сомнений в хорошей личной осведомленности автора в происходящем, более того, в его персональном участии во многих событиях.
Принадлежность автора заключительной части к ближайшему императорскому окружению проявляется и в другом. В отличие от всех своих предшественников, он не только обстоятельно описывает происходящее, но иногда сопровождает рассказ своеобразным оценочным комментарием. Сыновья датского конунга Готфрида обратились к императору с просьбой о помощи в войне против Хериольда, взамен пообещав сохранять мир. Однако их слова представляются составителю обыкновенным лицемерием, которому не надо верить. Очередной мятеж ободритов имел одну единственную причину: их князь Склаомир не желал делить королевскую власть с сыном умершего правителя. Хериольд разделил власть с двумя сыновьями Готфрида, а еще двоих изгнали из королевства. Это произошло, «как полагают», вследствие заговора. Можно думать, что автор воспроизводит здесь расхожее мнение, сложившееся в окружении императора. Отметим и специфическое использование термина «наши», дающее дополнительный материал для понимания социальной самоидентификации автора. Только в заключительной части Анналов о мирном договоре говорится, что он подписан «между нами и королем Испании Абулазом». Трудно усомниться, что последний составитель принадлежал к очень знатной аристократической фамилии, тесно связанной с двором.
Наконец, следует отметить, что этот человек обладал несравненно более широким политическим кругозором, чем любой из его предшественников. В его поле зрения находится не только империя франков. Довольно подробно описывается все, что происходит за ее пределами в соседних государствах. Составителя в равной степени интересуют Скандинавия и Испания, славянские земли и Италия, Византия и Британия. Он как бы обобщает все важнейшие политические события, произошедшие в мире за истекший год.
Не менее обстоятельным и хорошо структурированным становится рассказ о внутренней жизни королевства. Здесь выстраивается довольно устойчивая схема. Во внутренней политике обзор событий начинается с упоминания о государственных собраниях и принятых на них решениях, затем настает очередь «внутренних войн» и мятежей, и, наконец, рассматриваются поручения, которые император дает отдельным представителям высшей аристократии. Во внешней политике основное внимание уделяется принятию и отправке посольств, затем — войнам.
Заключительная часть Анналов превращается в обстоятельную летопись событий, имевших место в пределах мира, известного франкам. Такое смещение акцентов повествования привело к тому, что фигура короля, вокруг которой прежде неизменно выстраивался рассказ, почти целиком отходит на задний план. Это неизбежно снижает, так сказать, «прокоролевский» заряд сочинения, особенно его первого раздела. В заключительной части окончательно исчезает представление о внешних войнах как непрерывной священной войне, направленной на расширение границ христианского мира. Победы франков уже не приписываются Божественному покровительству. Они объясняются, скорее, личными способностями тех, кто организует военные предприятия. В описаниях последних все чаще встречаются сообщения о поражениях франков. Открытой апологии военных талантов императора мы тоже не встретим. Разумеется, до известной степени такой характер нарратива соответствовал реальному положению вещей. Император Людовик практически перестал совершать заграничные походы. А в тех, что имели место, не принимал личного участия, отдавая предпочтение молитве и пению псалмов. Однако только этого вряд ли было бы достаточно для появления столь существенных изменений в официальной хронике империи. В данных инновациях можно усмотреть проявление более общей тенденции, характеризовавшей политическую жизнь королевства: высшая аристократия — и в первую очередь придворная — отчетливо доминирует в сфере власти, поднимается до уровня императора и рассматривает себя в качестве соправителей последнего, принимая участие в ministerium regis. В тексте всячески подчеркивается роль разного рода собраний короля и знати при выработке соответствующего политического курса, принятии важнейших решений, а также для сохранения консенсуса между различными политическими силами. Весьма показателен и выбор автором термина для описания государственных собраний. В заключительной части они неизменно именуются conventus. Таким образом, здесь можно видеть прежде всего отражение интересов придворной части франкской элиты, которая стремилась играть ведущую роль в политической жизни страны. Более того, пыталась отстоять свое исключительное право на власть перед лицом региональных элит.