В мае 1981 года, ненадолго заехав в Амстердам, я потерял (или у меня вытащили в трамвае, поскольку и в Голландии шарят по карманам) бумажник, в котором было мало денег, но много разных документов и удостоверений. Я заметил это только в аэропорту перед вылетом и осознал, что остался без кредитной карты. За полчаса до вылета бросаюсь узнавать, куда обращаться в случае утери документов, через пять минут оказываюсь перед сержантом полиции аэропорта, который на хорошем английском языке объясняет мне, что это дело вне его компетенции, поскольку бумажник пропал не в аэропорту, а в городе, однако соглашается заполнить на машинке бланк моего заявления и заверяет, что ровно в девять, когда начнется рабочий день, самолично позвонит в American Express. Таким образом, с голландской стороны мое дело было улажено за десять минут. Вернувшись в Милан, звоню в American Express, номер моей карты рассылается по всему миру, назавтра мне выдают новую. «Как хорошо жить в цивилизованном мире», — думаю я.
Затем я подсчитываю, сколько документов пропало, иду в полицию и подаю заявление: это занимает десять минут. «Как хорошо, — думаю я, — наша полиция не хуже голландской». Среди украденного был и членский билет союза журналистов, дубликат которого мне удалось получить через три дня. Как хорошо!
Увы, я остался еще и без водительских прав. Эта проблема показалась мне наименее серьезной из всех. Это относится к автомобильной индустрии, в будущем у каждого будет «форд», мы живем в стране автострад. Звоню в автомобильный клуб, мне говорят: вам надо только назвать номер ваших прав. Выясняется, что номер прав у меня не был записан нигде, кроме как на самих правах; спрашиваю, нельзя ли установить номер по имени и фамилии владельца, но, по-видимому, это невозможно.
Но без машины мне не обойтись, это вопрос жизни и смерти, поэтому я решил сделать то, чего обычно не делаю: пойти недозволенным путем, использовать мои связи и знакомства. Обычно я не делаю этого потому, что мне не хочется надоедать друзьям и знакомым и я ненавижу тех, кто надоедает мне; и потом, я живу в Милане, где человеку, если ему нужен документ, необязательно звонить мэру, а лучше сначала прийти в мэрию и занять очередь к окошку, за которым тебя ждет чуткий и исполнительный сотрудник. Тем не менее, когда дело касается автомобиля, все мы становимся немного нервными, и вот я звоню в Рим, одному Важному Человеку в автомобильном клубе, который связывает меня с одним Важным Человеком в миланском автомобильном клубе, который поручает своей секретарше сделать для меня все, что в ее силах. Увы, в ее силах, как выясняется, очень немногое, хоть она и чрезвычайно любезна.
Она подает мне кое-какие полезные идеи, советует найти копию старой квитанции на аренду машины, на которой можно разглядеть номер прав, помогает выполнить предварительные формальности за один день и уточняет, куда мне надо пойти — в отдел водительских прав префектуры полиции, громадный зал, где в панике мечется потная, грязная толпа, как на вокзале в Нью-Дели в каком-нибудь фильме про восстание сипаев, куда просители, рассказывающие жуткие истории («я сюда хожу еще со времен войны в Ливии»), приносят с собой термосы и сандвичи. А когда наконец настает их очередь, окошко закрывается: кончился рабочий день. Так случилось и со мной.
В любом случае, должен признать, в очереди вам придется простоять всего несколько дней, но, когда вы наконец подходите к окошку, всякий раз обнаруживается, что вы заполнили не тот бланк или наклеили не ту марку госпошлины и вам надо снова становиться в очередь, но ведь это, как мы знаем, в порядке вещей. Все нормально, сказал я себе, вернусь сюда через две недели. А пока буду ездить на такси.
Через две недели благодаря тому, что несколько человек, стоявших в очереди впереди меня, не выдержали и упали в обморок, я успел подойти к окошку до закрытия. И узнал, что водительских прав под номером, который я нашел в копии квитанции из фирмы по аренде автомобилей, никогда не существовало: то ли машинистка ошиблась, то ли копирка попалась бракованная, то ли документ был поврежден. В общем, пока я не найду правильный номер, они ничего не смогут для меня сделать. «Ладно, — говорю, — вы, конечно, не можете разыскать номер, который я вам не назвал, но зато можете найти в списках водителей человека по фамилии Эко: напротив фамилии должен быть номер». То ли из пакости, то ли из-за нежелания взваливать на себя лишнюю работу, а может, потому, что водительские права регистрируются только по номерам, а не по фамилиям владельцев, но мне было отказано. Попробуйте обратиться в полицию города, где вы когда-то получили права, то есть Алессандрии, сказали мне. Возможно, там сумеют найти их номер.
Но у меня нет времени ехать в Алессандрию, особенно без машины, поэтому я опять пошел недозволенным путем: позвонил однокласснику по лицею, который стал Важным Человеком в финансовых кругах нашего города, и попросил его позвонить в инспекцию автомобильного транспорта. Но мой одноклассник принимает совсем уж бесчестное решение и звонит напрямую Важному Человеку в инспекции автомобильного транспорта, который говорит ему, что такие сведения они вправе сообщать только карабинерам. Думаю, читатель вполне представляет себе, какой опасности подверглись бы устои нашего общества, если бы номер моих водительских прав сообщали каждому встречному и поперечному; Каддафи и КГБ только этого и ждут. Разумеется, такие сведения надо держать в строжайшей тайне.
Снова заглядываю в прошлое, нахожу другого одноклассника, который стал Важным Человеком в одном ведомстве, но предупреждаю его, чтобы не обращался к важным людям в автотранспортной инспекции, потому что дело это небезопасное и для его расследования могут образовать специальную парламентскую комиссию. Лучше бы, как мне кажется, обратиться к какому-нибудь не очень важному человеку, например к ночному сторожу, который, если удастся его подкупить, возможно, согласится ночью покопаться в архивах. К счастью, Важный Человек в одном ведомстве сумел найти в автотранспортной инспекции человека средней важности, который согласился помочь ему совершенно безвозмездно, поскольку регулярно читает журнал «Эспрессо» и единственно из любви к культуре решился оказать эту небезопасную услугу своему любимому обозревателю (то есть мне). Не знаю, что предпринял этот смельчак, но на следующий день я узнал номер моих водительских прав. С позволения читателей я не буду разглашать этот номер — у меня семья.
Получив номер (который я теперь записываю на всем, что попадется под руку, и храню в сейфе на случай возможной кражи или утери) и отстояв еще несколько очередей в миланскую автотранспортную инспекцию, я предъявляю его недоверчивому чиновнику; а тот с улыбкой, в которой уже не осталось ничего человеческого, сообщает мне, что, помимо номера самих прав, я должен еще предъявить входящий номер папки, где был указан номер прав, когда в далекие пятидесятые годы власти города Алессандрии переслали его миланским властям.
Я в очередной раз обзваниваю бывших одноклассников, и в итоге бесстрашный человек средней важности, который однажды уже многим рискнул для меня, снова берется за дело, совершает десяток-другой преступлений и добывает информацию, столь вожделенную для карабинеров, — входящий номер папки (который я тоже не намерен разглашать: как известно, и у стен есть уши).
Опять иду в инспекцию и, потратив всего пару-тройку дней на стояние в очереди, узнаю, что через две недели мне вручат некий документ, заменяющий права. И вот, уже в середине июня, я наконец-то получаю бумажку, в которой сказано, что мною подано заявление на получение водительских прав. Очевидно, у инспекции нет специального бланка для документа, временно заменяющего утерянные права и я, садясь за руль, должен брать с собой эту бумажку. На всякий случай я решил сначала показать ее офицеру дорожной полиции и спросить, разрешено ли мне теперь водить машину. Этот симпатяга огорчил меня, дав понять, что, если он поймает меня за рулем с этой бумажкой, я пожалею, что родился на свет.
Я и в самом деле пожалел об этом, вернулся в инспекцию и, проведя в очереди еще несколько дней, узнал, что выданная мне бумажка была, так сказать, всего лишь прологом; теперь мне надо ждать получения следующей, в которой будет сказано, что мне, утерявшему права, разрешается водить машину до получения новых прав, поскольку городские власти установили, что раньше права у меня действительно были. Собственно, этот факт известен уже всем, от голландской полиции до итальянской, и даже самой автотранспортной инспекции, только она не хочет сказать об этом ясно и четко, хочет сперва хорошенько все обдумать. Заметьте: все, что инспекция могла бы пожелать узнать, — это ровно то, что она уже знает, и, сколько бы она ни думала, ничего нового ей узнать не удастся. Ладно, ничего не поделаешь. В конце июня прихожу опять, спрашиваю, как там дела с бумажкой номер два, но, похоже, подготовка такого документа — процесс весьма трудоемкий, и в какой-то момент я готов был в это поверить, потому что у меня потребовали массу документов и фотографию: очевидно, эта бумажка должна быть вроде паспорта, на бумаге с водяными знаками и всякое такое.
В конце июня, истратив кучу денег на такси, я решил сделать еще один ход конем. Обратился в редакции газет и журналов с письмом, в котором описал мою ситуацию и спросил, не может ли кто-нибудь мне помочь: ведь я, между прочим, разъезжаю на машине не просто так, а для общей пользы. С помощью редакций миланской газеты «Репубблика» и журнала «Эспрессо» мне удалось связаться с пресс-секретариатом префектуры полиции; там я нашел одну милую даму, которая изъявила желание заняться моим делом. Эта милая дама даже не подумала звонить по телефону, ей достало мужества собственной персоной явиться в инспекцию и проникнуть в святая святых, куда простым смертным доступ закрыт, в лабиринт кабинетов и стеллажей, переполненных папками, которые валяются там с незапамятных времен. Не знаю, что сделала эта дама (я слышал приглушенные крики, стук падающих папок, из-под двери выползали тучи пыли). Наконец дама выходит, держа в руке бланк из желтой бумаги, очень-очень тонкой, как на квитанциях о штрафе, которые парковщики подсовывают под «дворники», форматом девятнадцать на тринадцать сантиметров. На бланке нет фотографии, он заполнен от руки, перьевой ручкой, дешевыми чернилами, которые оставляют кляксы, волоски и расплываются на рыхлой бумаге. Там есть моя фамилия и номер утерянных прав, а также стандартный текст на машинке о том, что настоящий документ заменяет «вышеупомянутое водительское удостоверение», однако срок его действия истекает двадцать девятого декабря (дата явно выбрана с таким расчетом, чтобы жертву можно было застигнуть врасплох на зимнем курорте в Альпах, на дороге, вьющейся по горному склону, желательно в снежную бурю, вдали от жилья, чтобы дорожной полиции было легче произвести арест и применить пытки).
С этой бумажкой я могу водить машину в Италии, однако я подозреваю, что у заграничных полицейских она вызовет недоумение. Ну да ладно. Теперь хоть можно сесть за руль. Коротко говоря, к декабрю мне так и не выдали новые права, попытка продлить действие временной бумажки вызвала сопротивление, я снова обращаюсь в пресс-секретариат префектуры полиции и в итоге получаю ту же самую бумажку, на которой корявым почерком написано то, что я мог бы написать сам: действие временного удостоверения продлено до июня (дата снова выбрана неслучайно: меня хотят застать врасплох, когда я буду мчаться по приморскому шоссе); а также меня ставят в известность, что, в случае если дело с получением постоянных прав опять затянется, действие бумажки будет продлено. Мои товарищи по несчастью, с которыми я познакомился в очереди, осипшими голосами говорят мне, что некоторые дожидаются постоянных прав по два-три года.
Позавчера я наклеил на бумажку годовую марку госпошлины; продавец марок советовал мне не гасить ее, потому что, если потом мне дадут права, придется покупать еще одну. Однако, не погасив марку, я, кажется, совершу преступление. По этому поводу хотелось бы сделать три замечания. Первое: если мне удалось получить временную бумажку всего за два месяца, то только потому, что благодаря определенным привилегиям, обусловленным моим положением в обществе и моим воспитанием, я смог задействовать Важных Людей из трех городов, шести государственных ведомств и частных фирм, а также газету и журнал, известные всей стране. Если бы я был владельцем бакалейной лавки или рядовым служащим, мне пришлось бы купить велосипед. Чтобы водить автомобиль, имея права, надо быть кем-то вроде Личо Джелли [скандально известный итальянский бизнесмен].
Второе замечание: если бумажка, которую я так бережно храню в бумажнике, на самом деле никакой не документ и ее ничего не стоит подделать, это значит, что по дорогам моей страны ездит множество водителей, личность которых установить очень сложно. Незаконная практика в таких масштабах, по сути, означает, что законность не более чем фикция. Третье замечание. Пусть читатели напрягут память и мысленным взором увидят водительские права. Поскольку теперь их выдают без обложки (которую вы должны покупать сами), это просто книжечка из двух-трех страниц, на низкосортной бумаге, с вклеенной фотографией. Но ведь эти книжечки не печатаются в Фабриано по старинной технологии, как книги Франко Мария Риччи [известный итальянский дизайнер], и не выходят из-под ручного пресса какого-нибудь искусного мастера, их можно изготовить в любой захудалой типографии, со времен Гутенберга западная цивилизация научилась за считанные часы производить многие тысячи таких книжечек (хотя, говорят, китайцы придумали ручные наборные литеры гораздо раньше).
Что предполагается делать с тысячами таких книжечек после того, как в них будут вклеены фотографии жертвы? Может, они будут выскакивать из автоматов, как жетоны для механической прачечной? Какие тайны скрываются в лабиринтах автотранспортной инспекции?
Все мы знаем, что террорист из «Красных бригад» способен за считанные часы сфабриковать десятки поддельных водительских удостоверений. Заметьте: изготовить поддельное удостоверение гораздо сложнее, чем оформить настоящее. Если мы не хотим, чтобы граждане таскались по подозрительным кабакам, ища знакомства с людьми из «Красных бригад», у нас остается только одно решение: нанять раскаявшихся террористов на службу в автотранспортную инспекцию. Сейчас у них уйма свободного времени, так пусть применят свое «ноу-хау»: как известно, труд перевоспитывает, к тому же в тюрьмах освободятся десятки камер, а люди, у которых вынужденный досуг мог бы снова пробудить опасные мечты о мировом господстве, будут приносить пользу как гражданину на четырех колесах, так и собаке о шести ногах.
Возможно, однако, что это было бы слишком просто: а я вам скажу, что за этой историей с правами мне видится рука одной иностранной державы.