Сергей Штырков. Религия, или Узы благочестия. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2021. Содержание
Religio на службе государства
В своих поздних сочинениях Цицерон последовательно изложил свое понимание идеальной римской religio. Он считал, что она приносит пользу государству и его гражданам. Ведь когда люди верят в то, что существует бог, который оказывает им покровительство, они становятся социально ответственными.
Идея полезности religiones была очень важна для Цицерона. В трактате «О дивинации», посвященном, как мы знаем, осуждению предсказаний, прежде чем перейти к своему основному вопросу, он оговаривается: «Я утверждаю, что из уважения к государству и общественной религии (causa rei publicae, communisque religionis) к гаруспициям (гаданиям по внутренностям животных, то есть одному из видов мантики. — С. Ш.) следует относиться с почтением».
Представления о гражданском долге каждого римлянина придерживаться государственной религии не мешают автору неоднократно и последовательно демонстрировать свой личный скепсис по отношению к тем же практикам, а вернее, к вере в них. Цицероновская фраза о предсказателях-гаруспиках: «Кажется удивительным, что один гаруспик может без смеха глядеть на другого» вполне ясно выражает его мнение как частного лица, а не государственного деятеля по поводу многих римских обычаев.
Но его собственное умение сдерживать усмешку при исполнении обязанностей жреца государственного культа подразумевало готовность пожертвовать личным мнением ради общественных интересов. И это весьма показательно. Публичная критика религии, основанная, например, на идее о том, что религия выдумана мудрыми для подчинения простодушных, представляется Цицерону социально опасной: «А те, которые утверждали, будто все эти представления о бессмертных богах были измышлены мудрыми людьми в интересах государства с той целью, чтобы религия приводила к выполнению своих обязанностей по отношению к государству тех, на кого не могут подействовать доводы рассудка? Разве они не разрушили религию до основания?»
Идея ответственности государственного мужа перед обществом предполагала, что этот муж, будучи аристократом духа, публично следует установленным порядкам. Но когда он принимает решения, касающиеся общественной пользы, им руководит не страх, мешающий любому здравому рассуждению, а исключительно не замутненный никакими эмоциями рассудок. Высокородный римлянин участвует в государственном культе из соображений самодисциплины и социальной ответственности, но другие должны делать то же самое из соображений страха перед богами, как в других случаях они держат себя в рамках правил из страха перед вполне земным наказанием. Ведь «жизнь честных мужей свободна от страха, забот, тревог и опасностей; напротив, бесчестных мужей всегда гнетет забота, у них перед глазами всегда суд и казнь».
Следует отметить, что Цицерон, создавая новое значение religio, не выказывал себя последовательным традиционалистом. Он, неоднократно выступавший против введения чужеземных культов, не особенно заботился при этом о сохранности реально существовавших в римском пантеоне богов и богинь. Он был готов избавиться от нелепых, с его точки зрения, римских алтарей Горячки и Злой Судьбы, заменив их почитанием «желательных качеств — Здоровья, Чести, Благоденствия, Победы, так как ожидание всего хорошего укрепляет дух».
Главное, чтобы все это происходило по инициативе или хотя бы под контролем римских жрецов и магистратов. Ведь как старые, так и новые religiones должны работать на благо государства. Все они должны направлять индивидов, преследующих собственные интересы, к выполнению общих задач, которые ставят перед ними сенат, магистраты и жрецы. Religio не была частным делом. Поэтому Цицерон не относил к этой категории те формы благочестия, которые были направлены на достижение личных целей, а также любые спонтанные всплески набожности, контрастировавшие в своей нерегулярности с установленным порядком государственного культа. Все это относилось к территории superstitio — пространства хаоса, в котором царят индивидуальные желания, тревоги и измышления. В каком-то смысле эта область была близка к тому, что мы сейчас ассоциируем с областью колдовства со всеми его порчами, приворотами и снятием венцов безбрачия.
***
Созданная Цицероном «религия», как мы можем видеть, в некоторых отношениях далека от того, что мы обычно понимаем под этим словом. Она не была противопоставлена сфере политики и не предполагала, что естественная среда ее обитания — это душа или разум каждого отдельного человека. В ней не была артикулирована идея духовного и интеллектуального поиска и возможности самому определять, что и как делать в ритуальной или «духовной» сфере. Естественно, что, не будучи связана с последовательной работой разума, она была отделена от философии (эту проблему придется осознать и решать уже христианским богословам).
«Религия» Цицерона — это не дело индивидуального выбора. Она связана с ответственностью человека перед обществом и государством. Эта неотъемлемая для цицероновского концепта характеристика очевидно отличает его от того понимания природы религии, которое, по мнению многих, присуще некоему современному европейцу.
Однако те жители Европы и других частей мира, для которых естественна мысль о связанности религии с национальной идентичностью, социальной стабильностью и гарантированным исполнением гражданских обязанностей, посчитают трактовку этого концепта Цицероном вполне обоснованной, политически актуальной и потому близкой к современной. Как сказал спикер петербургского парламента, горячо поддержавший предложение о введении упоминания Бога в Конституцию Российской Федерации, «это необходимо сделать, прежде всего, для сплочения нашего общества».
Но, пожалуй, самые важные последствия работы Цицерона с этим словом заключались в том, что его religio стала ассоциироваться с чувствами и действиями, направленными прежде всего на богов, и, кроме того, стала означать практики, которые регулярны, находятся под контролем жреческой корпорации и санкционированы авторитетом земных властей. Данная трактовка этого слова сделала Цицерона одним из самых авторитетных древних авторов для тех христианских писателей, которые, формируя свое понимание природы религии, видели его своим непосредственным предшественником и единомышленником.