Новая книга Александра Мещерякова посвящена исторической демографии Японии. В ней прослеживается динамика изменений численности населения страны на протяжении разных эпох, но особое внимание уделяется периоду сёгуната Токугава (XVII — первая половина XVIII вв.). Публикуем фрагмент, рассказывающий, как в это время японцы боролись с избыточным ростом населения.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Александр Мещеряков. Безымянная Япония: демографическое, историческое и человеческое измерение. М.: Лингвистика, 2023. Содержание

После окончания междоусобных войн население токугавской Японии (1603–1867) стало стремительно расти. К концу XVII века стало понятно, что избыточный рост населения грозит голодом. Общество отреагировало целым рядом мер, которые были призваны ограничить рождаемость. В частности, распространяются рекомендации, предупреждающие о недопустимости чересчур бурной сексуальной жизни.

Нам неизвестны источники, которые подсказали бы, насколько часто японцы предавались любви. Однако мы знаем про медицинские рекомендации на этот счет. Врач и философ Кайбара Экикэн (1639—1714) советовал такие нормы: от 20 до 30 лет — один раз в четыре дня, от 30 до 40 лет — раз в восемь дней, в возрасте 40–50 лет — один раз в 16 дней, между 50 и 60 годами — через 20 дней, а после 60 лет (если позволяют силы) — один раз в месяц. Кайбара настаивал, что не следует поддаваться похоти и делать это чаще указанного ввиду чрезмерной траты семени, что приносит здоровью вред. Наоборот: лучше несколько сократить частоту соитий в молодости, ибо это удлиняет жизнь. Рекомендации Кайбары подталкивали к сокращению частоты копуляций и, следовательно, зачатий.

Прерванный половой акт был для Европы достаточно распространенным средством планирования семьи. Что до Японии, то мы не располагаем данными относительно такого способа контроля над зачатием. Однако торговля амулетами, заклинаниями и пилюлями, предохраняющими (или якобы предохраняющими) от беременности, была поставлена на широкую ногу. Для предотвращения беременности использовались подобия презервативов (изготавливались из кожи), вводимые во влагалища спермициды (маринованная слива, уксусный раствор).

В арсенале противозачаточных мероприятий значились также прижигания моксой и иглоукалывание. Кроме указанных средств, проститутки использовали промывания после соития и бумажные прокладки, предотвращающие проникновение семени в матку, однако сведений о том, что такие прокладки использовали обычные женщины, не имеется. Китайские медицинские трактаты учили технике удержания (накопления) семени и предотвращения эякуляции, но, скорее всего, они предназначались особо подготовленным единицам.

С конца XVII в. получают широкое распространение основанные на сочетании знаков зодиака и пяти первоэлементов (дерево, огонь, земля, металл, вода) календари и гороскопы с указанием благоприятного и неблагоприятного времени для самых разных занятий. В том числе и для репродуктивного поведения. Согласно календарям, в году насчитывалось немало неблагоприятных дней, когда предписывалось воздержание от копуляции. Существовало и убеждение, что девочки, рожденные в год огненной лошади (хиноэума), склонны к убийству своих будущих мужей, поэтому мужчинам следовало воздерживаться от того, чтобы взять такую девушку замуж. В связи с этим в год огненной лошади рождаемость всегда падала.

Наиболее широко распространенным и эффективным средством контроля количественного состава семьи был инфантицид. Он обозначался разными словами, но самым распространенным было «мабики» («прореживание» или «прополка»), то есть избавление от вредного «сорняка» или всходов культурных растений при чересчур густой посадке. Термин «мабики» включает в себя и преднамеренные выкидыши (достигались за счет снадобий, вызывающих спазматическое сокращение матки, тяжелых физических нагрузок, приема ледяных ванн), и прием зелий, содержащих яд и вызывающих смерть плода, и медицинскую операцию (аборт), и убийство новорожденных (удушение, утопление, отлучение от материнской груди, оставление без присмотра и т. д.). В дальнейшем изложении мы будем употреблять термины «мабики» или «инфантицид» для обозначения убийства как рожденного ребенка — неонатицид, так и для сознательного избавления от плода во время беременности.

Еще в XVI в. христианские миссионеры негодовали по поводу того, что японские родители легко прибегали к инфантициду, когда считали, что таким образом избавляют ребенка от пожизненной нищеты. Таким образом, инфантицид был явлением достаточно привычным еще до демографической революции XVII в. В самой Европе инфантицид был мало распространен — прежде всего, по религиозным соображениям: ребенок дарован богом, а потому родители не имеют права распоряжаться его жизнью. Точно такая же логика «работала» и по отношению к неприятию самоубийств. Детоубийство чаще всего применялось в Европе по отношению к внебрачным детям, когда один из родителей (чаще женщина) пытался скрыть грех прелюбодеяния и добавлял к нему еще один — смертный.

В то же время следует помнить, что в европейских странах младенцев часто оставляли возле церквей, подкидыши были весьма распространенным явлением, что дало импульс созданию сети приютов. Количественные оценки числа оставленных детей разнятся, но все они свидетельствуют о распространенности этого явления. В крупных городах (Париж, Неаполь, Милан) доля подкидышей превышала 10% от числа новорожденных. Другие данные свидетельствуют о том, что в католической Европе пятая часть новорожденных оказывалась в приютах. Условия содержания там были таковы, что мало кто доживал до года.

Христианские миссионеры сурово осуждали распространенный в Японии инфантицид, но, в сущности, дела на их родине обстояли немногим лучше: европейскую практику подкидышей можно квалифицировать как «отложенный инфантицид».

В период Токугава инфантицид имел действительно широкое распространение. Причем он был принят во всех социальных сферах, включая самураев. Особенно это касается крестьян северо-восточной Японии, где инфантициду подвергалось около трети младенцев.

Избавление от нежеланных детей происходило только сразу после родов или же в первые дни после них (до того, как ребенка относили в святилище и предъявляли богам). Сами роды считались событием физически и ритуально нечистым, для них часто отводилось отдельно стоящее помещение, роженица на какое-то время подвергалась изоляции. Избавление от новорожденного часто поручали повитухе, которая в таких случаях после оказания помощи в появлении новой жизни немедленно уничтожала ее.

Носители культуры инфантицида не расценивали свое поведение как девиантное на том основании, что до предъявления младенца богам он еще не считался «настоящим» человеком. Тем более это касается внутриутробного плода. Избавляясь от младенца, родители «возвращали» его богам, полагая, что он еще вернется в мир людей в более благоприятное для него время. Одним из обозначений инфантицида было словечко «хигаэри» («возвратиться тем же днем»), то есть ребенок, появившийся в этом мире, тут же возвращался в мир потусторонний. При этом люди апеллировали к вольно интерпретированной буддийской идее перерождения: данное появление человека на свет есть отнюдь не последнее.

Прибегавшие к «прополке» родители обычно объясняли свое поведение бедностью и невозможностью выкормить ребенка. В рамках культуры мабики «прореживание» воспринималось как проявление ответственности за благополучие живых членов семьи — как детей, так и взрослых. В особенности это касается родителей супружеской пары. Именно поэтому инфантицид мог восприниматься как проявление сыновнего/дочернего долга.

Помимо бедности, имелись и другие мотивы для «прореживания». Поскольку наследование осуществлялось в большинстве случаев по мужской линии, среди жертв мабики было больше девочек, чем мальчиков. Рождение мальчика (особенно первенца) было огромной радостью, при рождении же девочки люди приносили свои поздравления, смысл которых сводился к надежде, что она вырастет здоровой и не принесет родителям слишком много хлопот.

Анализ новорожденных по половому составу показывает, что существовало и другое соображение в пользу «прореживания»: желательность чередования мальчиков и девочек. Высказывалось также мнение, что бесконтрольное размножение является признаком животного мира, а потому иметь много детей — «стыдно». Соседи могли упрекать многодетных родителей еще и потому, что дети понижали способность данной семьи платить налоги, и тогда в случае недоимок недостающая часть раскладывалась между другими жителями деревни.

Практика инфантицида вызывала осуждение не только «заезжих» миссионеров. Среди самих японцев тоже находилось немало таких людей.

Географ и астролог Нисикава Дзёкэн проникновенно писал в 1721 г.: «Обитатели горных деревень рожают много. После того, как один или двое детей немного подрастут, многие из них избавляются от всех остальных младенцев и убивают их. Есть и такие деревни, где убивают больше девочек... Убийство ребенка — второе по тяжести преступление после убийства отца и матери, оно ужасно и недопустимо. Если же рождается двойня, родители считают это позором и немедля затаптывают младенцев до смерти или же обращаются к повитухе, которая душит их. Это люди, которые утратили свою небесную суть. Даже звери не бросают своих детенышей. Если суждено погибнуть от голода, надо умирать вместе. Как можно бросить ребенка и сохранить жизнь себе?»

Несмотря на увещевания «гуманистов», инфантицид оставался нередким явлением.

Еще одним фактором, оказывавшим влияние на уровень рождаемости, был гендерный дисбаланс. Он был особенно заметен в городах. Там проживало много деревенских мужчин, занятых на временных работах по контракту. Особенно большой дисбаланс наблюдался в Эдо, где все князья с их дружинами были обязаны проводить значительную часть своего времени (семьи дружинников находились на малой родине). В 1721 г. в Эдо проживало 320 тысяч мужчин и 180 тысяч женщин. В дальнейшем эта диспропорция имела тенденцию к некоторому сокращению — город был в основном отстроен, мужчин на стройках требовалось меньше, а нужда в домашних работницах и няньках, наоборот, возросла. Тем не менее физиологические потребности требовали удовлетворения, и гендерный дисбаланс привел к созданию не только обширной структуры общественного питания, но и развитой сети публичных домов, которые выступали в качестве института, объективно ограничивающего рождаемость. Публичные дома были настолько распространены, что выпускались путеводители по «веселым кварталам», которыми охотно пользовались самые разные мужчины.

Общественная мораль относилась к посещению публичных домов с пониманием. В отличие от христианского Запада, тело не позиционировалось как источник греховности, внебрачные связи мужчин не табуировались, а ревнивая жена подлежала осуждению. Распоряжения правительства, ограничивающие «роскошные» наряды проституток, появлялись постоянно, но проституция как таковая запрету не подлежала. Проститутки имелись также и в деревнях. Младшим сыновьям далеко не всегда позволялось вступать в брак ввиду угрозы нищеты. Затруднения с образованием своей семьи, которые испытывали младшие сыновья, способствовали распространению проституции.

Нам неизвестно, сколько проституток насчитывалось в стране, но понятно, что их было много. Некоторое представление об их количестве дают путеводители по злачным местам. В 1643 г. только в одном лицензированном квартале в Эдо («старая Ёсивара») их насчитывалось 987. К концу XVII века их число в «новой Ёсиваре» возросло до 2780. В это же время в «веселом квартале» Симабара (Киото) насчитывалось 329 лицензированных проституток, в Синмати — 983 (Осака).

Следует, однако, иметь в виду, что число подпольных проституток было намного больше, чем лицензированных. В японских городах находилось огромное количество общественных бань с женским персоналом. Банщицы были известны тем, что предоставляли и сексуальные услуги. Многие «чайные дома» занимались тем же самым. Забеременевшие проститутки в подавляющем большинстве случаев в соответствии с принятыми обыкновениями и по настоянию хозяев публичного дома избавлялись от плода. Точно так же поступали и те, для которых проституция была побочным «промыслом».

Большинство проституток были выходцами из деревни, их родители заключали с владельцами публичных домов контракты и получали определенную сумму. Обычно срок контракта заканчивался, когда женщине исполнялось 27 лет. Это могло произойти и раньше, если у нее находился «покровитель», который выкупал контракт до истечения срока. Продажа девушки в публичный дом чаще всего была обусловлена неблагоприятными семейными обстоятельствами (болезни или смерти членов семьи), бедственным материальным положением, обострявшимся в неурожайные и голодные годы. Считалось, что законтрактованная девушка, внося свою посильную лепту в благосостояние семьи, выполняет дочерний долг перед родителями. После окончания контракта она возвращалась к «нормальной» жизни, предполагавшей в том числе и замужество. Если, конечно, оставалась жива к этому времени, — в среде проституток смертность была очень высокой из-за частых преднамеренных выкидышей, абортов, венерических заболеваний, неумеренного употребления алкоголя, ночного образа жизни. Эти же факторы отрицательным образом влияли и на фертильность женщины, когда она возвращалась к «нормальной» жизни. Иными словами, в стране имелось значимое количество потенциально фертильных женщин, которые не приносили потомства (избавлялись от него) или же приносили его с большим запозданием, когда они «уходили на покой» и теряли статус проституток.

В «Истории любовных похождений одинокой женщины» Ихара Сайкаку описывает страшное видение пожилой проститутки: «Под окном толпилось множество младенцев. На голове у них были надеты шапочки из листьев лотоса, а ниже пояса они были измазаны кровью. Счетом их было девяносто пять или шесть, и все они, плача, еле внятно лепетали: „Посади на спину!“ [В Японии было принято носить младенцев на закорках. — А. М.] ...Я в ужасе глядела на них, а они стали хором упрекать меня: „О, жестокая, бессердечная мать!“»

Мужчин, которые имели дело с проститутками, было, естественно, намного больше, чем самих проституток. Провинциал, побывавший в Эдо в 1850-х годах, свидетельствовал, что дешевые проститутки принимают по 3-4 клиента за ночь. Во время посещения публичных домов клиенты использовали свое семя не в прокреативных, а в гедонистических целях. Но они находились вне зоны критики, ибо посещение публичного дома вовсе не означало для мужчины принципиальной бездетности. Если таких мужчин и осуждали, то прежде всего за транжирство, а не за бесполезную трату семени.

Массовая литература того времени часто описывает посещение публичного дома. Огромное количество сохранившихся цветных гравюр, взывающих к чувственности и рекламирующих услуги жриц любви, также свидетельствуют о широкой распространенности проституции. Мало кто из прославленных ныне мастеров цветной гравюры не зарабатывал на «порнографических» сюжетах. Подобные гравюры служили и в качестве руководства в сексуальных практиках для «начинающих» (могли включаться в приданое), и в качестве подспорья для самоудовлетворения. Предметы этого назначения — фалло- и вагинаимитаторы — изготавливались массово. Все это следует воспринимать как некий эквивалент противозачаточных средств, регулирующих уровень рождаемости. Потенциально возможное количество зачатий уменьшалось также ввиду распространения мужеложства (особенно в военной, монашеской и актерской среде).