Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Луи Юар
Робер-Макер — парфюмер
Парфюмерия — вот еще одна отрасль торговли, которая с недавних пор сделалась очень привлекательной.
Парфюмеры проворно пошли по стопам аптекарей, простите, мы хотели сказать «фармацевтов»*Автор иронизирует над участившимися в 1830-е годы заменами традиционных названий профессий на более «научные» и «прогрессивные»..
Французский народ, который считается самым остроумным на земле (это он сам ради собственного удовольствия пустил о себе такой слух), французский народ, как мы полагаем, скоро можно будет считать не только самым насмешливым, но и самым намыленным на всем земном шаре, ведь парижские парфюмеры предлагают ему столько сортов мыла, что поистине глаза разбегаются.
У нас есть мыло для бороды, мыло для рук, мыло для головы, мыло для лица, мыло для бань, мыло для дома, мыло для правой щеки, мыло для левой щеки... и прочее и прочее!
А ведь у этих видов мыла имеется еще и бесконечное множество подвидов, как то: белое, голубое или розовое, с маслом миндаля, лесного ореха или абрикосовой косточки, с ароматом жасмина, нарцисса или левкоя... и прочее и прочее.
Разумеется, любой из этих особенных сортов мыла можно найти только в особенном магазине небезызвестного г-на Какого-то, преемника не менее известного г-на Такого-то. Каждое мыло запатентовано, названо причудливым именем и завернуто в позолоченную бумагу.
Цена — пять франков! Все равно что даром, право слово, ведь за одно лишь название не жалко столько заплатить.
Но увы! Нередко случается, что название будет почище самого мыла.
Решив заняться парфюмерией, Робер-Макер вознамерился превзойти всех своих конкурентов, причем громогласно возвестил, что он презирает шарлатанство и шарлатанов.
Одно это заявление, однако, должно было возбудить подозрения у покупателей, ибо торговцев, которые громко трубят о том, что никого не хотят обвести вокруг пальца, следует ставить в один ряд с теми персонажами, которые без конца хвастают своей добропорядочностью, и с теми женщинами, которые постоянно толкуют о своем целомудрии.
Стоило покупателю зайти в лавку Робера-Макера, как наш шустрый малый непременно принимался перечислять все свои парфюмерные новинки, настаивая на достоинствах, преимуществах и выгодах сделанных им важнейших открытий.
А вот на чем Макер никогда не настаивал, так это на скромности своих цен: двумя-тремя франками больше или меньше — к чему мелочиться, когда речь идет о приобретении такого мыла, какого вы никогда не видели, такого аромата, какого вы никогда не вдыхали?
— Взгляните, сударь, — говорил наш приятель, — совсем недавно я получил патент на этот товар, это «Крем для красавиц»! Уже выслал королеве Мадагаскара сто пятьдесят баночек. Если бы я согласился использовать те уловки, к каким прибегают другие парфюмеры, я бы в три года заработал миллион; но не бывать тому, это ниже моего достоинства.
— Помилуйте! Заработать миллион ниже вашего достоинства?
— Нет, я имею в виду все эти жалкие уловки... Лучше уж я заработаю свой миллион в четыре года...
А что вы хотите? Вот таков я, от природы таков... Я презираю шарлатанство рекламных плакатов, презираю охотников пускать пыль в глаза, я ненавижу всякого, у кого на лице написано, что он шарлатан, ярмарочный плясун, паяц, сам-то я только изготовляю свой товар, просто-напросто, всего-навсего.
Возьмите и прочтите лучше мой каталог: «Аромат Любви, Почтения и Дружбы» (флакон в средневековом стиле); «Экстракт улыбки ребенка»; «Аромат первых шагов Адольфа», туалетная вода для носового платка «Союз народов» со словами песни Беранже*Имеется в виду песня Пьера-Жана де Беранже «Священный Союз народов»., «Аромат генерала Фуа»*Генерал Максимильен-Себастьен Фуа (1775–1825) — оппозиционный депутат Палаты депутатов, блестящий оратор. Его похороны превратились в настоящую политическую манифестацию., запах, укрепляющий мозговые волокна и напоминающий французам об их правах и свободах, гарантированных Конституционной хартией*Конституционная хартия — документ, дарованный французам Людовиком XVIII в 1814 году и обновленный после Июльской революции 1830 года; хартия превратила Францию в конституционную монархию. (упакован в бумагу с речью, произнесенной на похоронах бессмертного депутата одним из его досточтимых коллег!..)
Видите, у меня все просто, проще не бывает...
— Сколько за флакон «Аромата первых шагов Адольфа»? Я бы преподнес такой жене; дело в том, что у меня есть сын по имени Оскар.
— Вот как! Если желаете, мы можем назвать его «Аромат первых шагов Оскара»... Десять франков за флакон.
— Помилуйте, десять франков? Но это слишком дорого.
— Клянусь вам, я и пятнадцати су не положу себе в карман! Покупатели не думают о том, сколько труда и старания требуется, чтобы создать такой тонкий аромат... Покупатели считают: это все равно, что состряпать одеколон по двадцать пять су за склянку!
— Кстати! Я вспомнил, что совсем недавно приобрел у вас флакончик вашего «Экстракта кельнской воды» за четыре франка и, когда открыл его... обнаружил, что он почти пуст.
— Как, сударь! Вы открыли флакон? И после этого вы удивляетесь, что мой экстракт испарился?.. Да ведь он столь чудесен, что улетучивается в одно мгновение! Мои флаконы ни в коем случае не следует открывать! Вдыхайте аромат через стекло.
— Ах! Черт побери... я же не знал!
— Клянусь вам, сударь! Есть даже такие запахи, которые надо вдыхать на расстоянии в пятнадцать шагов, а от «Аромата Адольфа» следует отступить на шесть дюймов.
Хотите, я добавлю к этому флакону баночку своего нового крема для рук? Это миндальный крем, сделанный из лесного ореха, а пахнет он так, что не отличишь от хозяйственного мыла! Согласитесь, что это верх искусства, верх совершенства!
— Но позвольте! Я мог бы просто-напросто купить хозяйственное мыло, не так ли?
— Ах, сударь, вы обманываете самого себя... Хозяйственное мыло — это так пошло, а мой миндальный крем из лесного ореха с ароматом хозяйственного мыла стоит шесть франков за баночку; как видите, это совсем не одно и то же.
Перевод и примечания Дарьи Мищенко
Морис Алуа
Робер-Макер — художник
Нам уже доводилось писать о множестве портретов, которые ежегодно изготовляются в Париже маслом, акварелью и карандашом, в рост или в миниатюре. Выяснилось, что из тридцати тысяч изображений десять тысяч не имеют ни малейшего сходства с моделями, на запечатление которых их авторы имеют наглость притязать. А из этих десяти тысяч, срисованных с особ более или менее известных, примерно пятая часть на совести Робера-Макера. Он один из самых дерзких спекуляторов, промышляющих на этой ниве.
Макер заделался портретистом задолго до того, как научился мало-мальски похоже рисовать хотя бы носы. Портрет был той монетой, которую наш герой пускал в обращение или, вернее, обещал пускать, при этом не упуская своего.
Заключая какую-либо сделку, он говорил маклеру: «Любезнейший, состояние мое не дает мне вознаградить вас материально, но мой талант позволяет мне заплатить вам художественно. Моими стараниями вы оживете на полотне».
Своей привратнице он вместо новогоднего подарка предлагал набросать ее портрет. Портному он говорил: «Я изображу вас с моей фигурой в ваших панталонах».
Робер-Макер завел себе четырнадцать мольбертов и столько же коробок с красками; он усеивает, уснащает ими свой тернистый жизненный путь.
Однажды один из таких мольбертов, погруженный на империал дилижанса, отправляется в замок некой графини, чьи владения находятся в нескольких лье от столицы.
На следующий день Робер-Макер пускается следом за орудиями своего труда; он является перед графиней так, как будто она его пригласила.
— Это ошибка, — уверяют его кривая горничная и хромой дворецкий.
«Ошибка в счет не ставится», думает художник.
Он с грустью смотрит на хорошенькую субретку и с тяжелым вздохом произносит: «Жаль, если вышло недоразумение, я ведь хотел изобразить субретку рядом с важной дамой; и, как на картине c Дидоной*Вероятно, речь идет о картине Пьера-Нарцисса Герена «Эней и Дидона» (ок. 1815; Париж, Лувр)., служанка вышла бы красивее госпожи». А дворецкому он говорит: «Друг мой, никогда в своих странствиях не встречал я такого образцового атлета, как вы. Вы созданы для кисти живописца».
Дворецкий и горничная возвращаются к графине; дело улаживается. Графиня предстанет в образе Леды*Ироническая аллюзия на сюжет из древнегреческой мифологии. Леда — жена царя Спарты Тиндарея. Пленившись красотой Леды, Зевс принял облик лебедя и овладел ею. Один из плодов их любви — Елена Троянская., с лебедем у ног и вавилонской башней на голове. Заказывают раму в тринадцать футов шириной и семь высотой. Она стоит восемьсот франков; ее доставят по адресу г-на Макера. Когда приходит известие, что рама уже в назначенном месте, Робер-Макер признает, что человеческий талант не властен воспроизвести неподражаемое изящество такой модели; продолжая эскиз, он рискует оказаться виновным в акте вандализма; он полагает, что будет менее виновен, если сбежит, перепрыгнув ночью через стену. По рассеянности он прихватывает кашемировую шаль, из которой сделал себе тюрбан.
У Робера-Макера есть привычка, от которой ему очень трудно отказаться. После каждого сеанса в городе он забирает с собой незаконченный портрет; он по очереди приглашает своих товарищей из мастерской и просит одного подправить уже написанное, другого — набросать с его слов нос, глаза, уши. Назавтра портрет возвращается в дом своей бледной копии. Едва завершив шедевр, Макер впускает рой художников, во главе которых восхищенно жужжит Бертран.
— Глаза безупречные.
— Уста говорящие.
— Руки манящие.
Бертран заключает Макера в объятия.
В другой раз Бертран нанялся конюхом к одному денди, члену Жокей-Клуба. Через несколько дней после водворения Пилада*Ироническое уподобление плутовского дуэта Робера Макера и Бертрана героям древнегреческой мифологии — Оресту и Пиладу, известным своей жертвенной и бескорыстной дружбой. в конюшню любителя лошадей туда является Макер с одним из своих многочисленных мольбертов, ставит его рядом с благородным скакуном и собирается поставить на эту лошадь; тут приходит хозяин Бертрана и спрашивает, что за наглец посмел превратить его конюшню в мастерскую художника.
Бертран (владельцу конюшни): Это известный живописец, который в восторге от красоты вашей лошади и просит написать с нее этюд.
Владелец конюшни (польщенный): Пожалуйста-пожалуйста.
Робер-Макер (владельцу конюшни): Что за дивное создание! О! Сударь, каким сокровищем вы обладаете!!.. Позвольте же мне завершить этюд, запечатлев вас рядом с вашей дивной лошадью... Выйдет настоящая картина.
Через месяц владелец конюшни получает покрытую лаком мазню, заключенную в раму и снабженную счетом в тысячу экю. Он отказывается платить за то, чего не заказывал, и Робер-Макер угрожает ему судом.
Тогда денди расплачивается из страха перед скандалом, а художник переходит к другому этюду.
Русский князь увозит Робера-Макера в Москву, потому что этот великий художник пожелал увидеть отечество снегов и зарисовать его с натуры. К несчастью, онемевшие кончики пальцев оставляют Россию без шедевров, которые творец имел слабость посулить в более теплом климате.
По поручению правительства Робер-Макер отправляется на Восток, чтобы зарисовать тамошние монолиты. Ослепляющий блеск песков мешает ему рассмотреть ландшафт; он возвращается в очках и просит Палату депутатов о государственной компенсации за картины, которые он не сумел написать.
А тем временем он издает галерею знаменитых бакалейщиков; труд будет иметь столько выпусков, сколько существует бакалейщиков, причем близорукий слепец гарантирует сходство всех, кто заранее оплатит подписку!
Перевод и примечания Ольги Голубевой