Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Онор Каргилл-Мартин. Мессалина: распутство, клевета и интриги в императорском Риме. М.: Альпина нон-фикшн, 2025. Перевод с английского Марии Елифёровой, научный редактор Мария Кириллова. Содержание
И тем не менее в конце 48 г. н. э. Мессалины не стало. Причиной, как объясняют нам наши историки-мужчины, послужило некое безумие. Разврат, говорят они, подобно лихорадке, постепенно завладел императрицей, лишив ее способности к рациональным поступкам и ввергнув во всепожирающий цикл саморазрушения, завершившийся двоебрачием и беспрецедентным числом казней.
Вслед за Мессалиной положило головы немало именитых мужей. В списке казненных — Гай Силий, Тиций Прокул, Веттий Валент, Помпей Урбик, Савфей Трог, Декрий Кальпурниан, Сульпиций Руф, Юнк Вергилиан, Мнестер и Травл Монтан. Вместе с ними, вероятно, погибли некие Гельвий, Котта и Фабий. Плавтия Латерана и Суиллия Цезонина пощадили. Некоторых из этих мужчин прямо обвинили в прелюбодеянии с императрицей, других обвиняли в содействии ее супружеским изменам. Вольноотпущеннику Клавдия Полибию, которому тоже приписывали роман с императрицей, повезло не дожить до этих событий.
Список любовников Мессалины примечателен не только своей длиной — даже печально известной Юлии Старшей приписывали лишь пять названных поименно любовников (и только один из них был казнен), — но и размахом. Веттий Валент был известным врачом; Сульпиций Руф руководил школой гладиаторов; Юнк Вергиллиан был сенатором; Деций Кальпурниан возглавлял когорты ночной стражи; Мнестер был танцором пантомимы, а Гай Силий — консулом-десигнатом.
Римляне считали, что страсти порождают новые страсти, и позднее источники будут утверждать, что Мессалина начала требовать не только новых любовников, но и новых сексуальных впечатлений. Ходили слухи, что она хотела открыто демонстрировать свои прелюбодеяния; затем — наблюдать, как ее друзья смотрят на своих жен, когда те спят с другими мужчинами; затем — участвовать в соревнованиях на сексуальную выносливость; затем — играть в проститутку. Наконец, говорят, острота ощущений от измен настолько притупилась, что последним ненарушенным табу оставался лишь брак (пусть и двоебрачие при живом муже с ее любовником Силием).
В годы после смерти Мессалины истории о ее сексуальных подвигах пускали метастазы, пока она не стала абстрактным воплощением женского желания и всех связанных с ним страхов и фантазий. В десятой книге «Естественной истории» Плиний Старший делает резкое отступление от систематической классификации видов птиц: «Все прочие животные сожительствуют в постоянное время года, человек же, как уже говорилось, во всякий час дня и ночи; прочие насыщаются совокуплением, и только человек — нет». Для подкрепления своей гипотезы Плиний приводит лишь один пример: Мессалину. Императрица, заявляет он с восторгом и ужасом, выбрала самую одиозную проститутку и вызвала ее на поединок. Каждая из них за сутки должна была переспать с как можно большим количеством мужчин — Мессалина выиграла, переспав с двадцатью пятью. Плиний насмешливо отмечает, что она считала эту победу достойной императрицы. Менее чем через три десятилетия после смерти императрицы ее сексуальная жизнь уже настолько обросла печальной славой, что считалась неопровержимым научным доказательством.
Изучать половую жизнь непросто и в лучшие времена. Мы так мало знаем о том, что в действительности делают или чего желают наши близкие — а порой и наши собственные партнеры. Еще труднее исследовать подобные вещи с расстояния в две тысячи лет. Тем более сложно разобраться в них, когда они мифологизированы и окружены сплетнями, а между тем мало чью интимную жизнь мифологизировали так, как сексуальное поведение Мессалины.
Наиболее фантастические истории о любовных похождениях Мессалины, в том числе описанное Плинием секс-соревнование, следует отринуть сразу, но ситуация сложнее, когда речь заходит об обвинениях в более тривиальном адюльтере. Хотя обвинения в измене, погубившие Мессалину в 48 г. н. э., могли быть (как я постараюсь показать) политически мотивированы, трудно поверить, что они были полностью необоснованны. Сам масштаб сплетен решительно свидетельствует против этого, и, кроме того, некоторые детали делают это предположение сомнительным. Порой Тацит отступает от перечня имен казненных, чтобы рассказать нам что-нибудь о том или ином мужчине или романе; в этих историях влечения, флирта, отказа и каприза не чувствуется политики. На самом деле, чем пристальнее мы вглядываемся в список любовников Мессалины, тем менее вероятным кажется, что это просто плохо закамуфлированный политический проскрипционный список. Молодой красивый Травл, безымянные всадники, танцор Мнестер и заведовавший гладиаторской школой Сульпиций Руф — все они выглядят странными кандидатами для участия в серьезном дворцовом заговоре. Если набор обвинений, выдвинутых против Мессалины, не был сконструирован исключительно для того, чтобы погубить императрицу и ее партию, придется допустить, что мы имеем дело, по крайней мере отчасти, со следами реальных романов.
До 18 г. до н. э. прелюбодеяние не было уголовно наказуемым по римскому праву. На протяжении более чем семисот лет римской истории внебрачные связи рассматривались как вопрос частной морали, подлежащий решению в кругу семьи. Внутрисемейные расправы могли быть очень суровыми: убийство жены, действительно застигнутой в момент преступления, похоже, при определенных обстоятельствах считалось допустимой, хотя и не одобряемой реакцией. Однако только в правление Августа наказание за прелюбодеяние стало рассматриваться как государственное дело.
Римляне воспринимали историю, по сути, как процесс циклического упадка. Мифология учила их, что мир начался с золотого века, который потускнел, сменился серебряным, бронзовым, затем веком героев, пока окончательно не испортился и не наступил жестокий железный век. Люди, жившие в середине I в. до н. э., считали себя свидетелями аналогичного цикла упадка и приписывали его той же движущей силе: в упадке республики, как и в упадке мифологических эпох, винили человеческие пороки.
Когда Август пришел к власти, он обещал народу новый золотой век — начать все сначала, не допуская излишеств, пренебрежения долгом, извращений и разгульного образа жизни, которые, как считалось, погубили республику. Стабильность Августова режима опиралась в основном на обещание его лидера возвратить Рим к традиционным корням, к почтенным добродетелям mos maiorum, или «обычаям предков». В этой демонстрации ценностей центральную роль играла программа сексуальной реформы, и в 18 г. до н. э. Август издал Lex Iulia de Adulteriis Coercendis («Юлиев закон о прелюбодеяниях»), обещавший навязать старую мораль новыми угрозами.
Закон определял adulterium исключительно через статус вовлеченной женщины: в Риме эпохи Августа «прелюбодеяние» означало секс с добропорядочной замужней женщиной. Интрижки мужа на стороне не имели никаких последствий, при условии что он благоразумно выбирал партнерш: женатый мужчина мог переспать с проституткой, сводней, осужденной прелюбодейкой или рабыней безнаказанно, но неженатый мужчина, спавший с чужой женой, считался прелюбодеем. Для замужней женщины статус ее партнера значения не имел — она в любом случае была прелюбодейкой.
Август учредил постоянно заседавший суд, чтобы выслушивать, как он правильно предсказал, непрерывный поток жалоб. Для осужденных были подробно прописаны наказания: женщина теряла треть своего имущества и половину приданого; мужчина — половину от всего своего имущества; оба временно высылались по отдельности на острова вдали от города; и оба подвергались той или иной форме инфамии — infamia. Под этим юридическим римским термином, означающим в буквальном смысле состояние полного отсутствия репутации, понималось лишение человека многих привилегий, знаков отличия и гражданских обязанностей. Инфамия свидетельствовала о том, что ее носитель не достоин полноценного участия в жизни государства и общества; подобная стигма во многих случаях, вероятно, была невыносима.
Разумеется, еще хуже все обстояло в случае, если речь шла о женщине. Вдобавок к наказаниям, которые в подобной ситуации нес мужчина, осужденная прелюбодейка не имела права на повторный брак. Кроме того, ей не позволялось забывать о своем позоре. От прелюбодейки, вероятно, ожидалось (по крайней мере, теоретически, так как свидетельств, что за выполнением этого обычая строго следили, мало), что она откажется от платья и покрывала матроны и облачится в тогу. Это радикальное изменение в одежде демонстрировало нескрываемое осуждение женщины — отныне ее новый статус прелюбодейки, личности, утратившей уважение — инфамис, infamis, буквально тянулся за ней, как шлейф. Но оно говорило и кое-что более конкретное о природе ее преступления. Тога воплощала собой символ римской мужественности — это была одежда, характерная для гражданина, ее надевали мальчики по достижении совершеннолетия, носили защитники в суде, сенаторы в курии и магистраты на рострах. На прелюбодейке тога превращалась из символа мужской гордости в символ женского позора. Представления римлян о женской добродетели коренились в сфере частной жизни, но за пределами установленных домашних границ своего брака прелюбодейка в некотором роде делала себя публичной. Она утрачивала свою роль жены и матери, теряла защиту своего дома и семьи, свое место в респектабельном обществе и при этом утрачивала в некоторой степени свою женственность.
Август был полон решимости заставить мужчин серьезно относиться к женской морали, независимо от их желаний. Для этого он включил в закон необычайную оговорку: всякий мужчина, который не развелся с женой-прелюбодейкой, мог преследоваться как сводник. Идея была очевидна. Прелюбодеяние перестало быть личным делом, провинностью только перед своим партнером, с которой пара могла разобраться между собой. Роман замужней женщины теперь стал преступлением против самого римского государства.
Адресованное женщинам заявление, что их секс стал грехом против политического строя, по-видимому, не особенно охладило желания или изменило поведение даже в пределах императорской семьи. В последние несколько лет первого века до нашей эры пошли слухи про единственную дочь Августа Юлию Старшую, в ту пору состоявшую в несчастливом браке с находившимся в отъезде Тиберием. В свои тридцать семь она была законодательницей мод, отличалась острым умом и самоуверенностью, граничившей с дерзостью, когда устраивала приемы для римских аристократов. Ее видели повсюду, о ней постоянно говорили. Поначалу Август отмахивался от слухов как от праздных сплетен, но во 2 г. до н. э. император, по-видимому, получил неопровержимые доказательства недостойного поведения дочери. Реакция последовала быстрая и жестокая. Юлию Старшую выслали на остров Пандатерия у побережья Италии в Тирренском море. Там следили за каждым ее шагом и во всем ограничивали: никакого вина, никакой роскоши и, конечно, никаких мужчин.
Август — слишком пристыженный, чтобы явиться лично, — послал в сенат длинное объяснительное письмо, где излагал в красках все детали ее поведения. Слухи о ней продолжали смаковать еще полвека спустя. Философ Сенека в одном из своих нравоучительных эссе (написанных после того, как его вернули из ссылки, куда он попал по наущению Мессалины) утверждал, что Юлия Старшая спала с «целыми толпами» любовников, устраивала беспутные ночные гулянья по всему городу, завершавшиеся пьянками на Римском форуме, и участвовала в оргиях с незнакомцами на тех самых рострах, с которых ее отец огласил свои законы о прелюбодеянии. В 8 г. н. э. ее беременная дочь — внучка Августа Юлия Младшая — была также обвинена в прелюбодеянии и последовала в ссылку за матерью.
Августовы законы о прелюбодеянии несли новые риски для женщин из императорской семьи, но и открывали новые возможности. Август превратил любовные похождения, прелюбодеяния и обвинения из предмета сплетен в холодное и жесткое политическое оружие. Как показали ранние интриги Мессалины, одного адюльтера теперь было достаточно, чтобы положить конец политической карьере — обеспечить изгнание придворной дамы или консула.
Обвинения в супружеской неверности стали излюбленным оружием женщин императорской семьи, стремившихся избавиться от своих соперниц. Одним выстрелом можно было убить двух зайцев или — при особо авантюрном настрое — больше. Прелюбодейке требовался прелюбодей, а то и два или три, и при успешном обвинении всех высылали. При умелой игре подобным образом можно было уничтожить целую фракцию. Кроме того, свидетельства о прелюбодеянии было гораздо легче сфабриковать, чем свидетельства о государственной измене или коррупции. Рабам обвиняемых разрешалось свидетельствовать в делах о прелюбодеянии, и их без труда можно было вынудить дать нужные показания о переданных якобы записках и тайных встречах, которые они мельком увидели. Семена обвинения в прелюбодеянии могли посеять женщины — с их активной социальной жизнью и контактами при дворе — против кого угодно по их выбору; в отличие от большинства дел о мятеже или госизмене, человеку не требовалось быть магистратом или командовать армией, чтобы его можно было убедительно обвинить в прелюбодеянии. Сознательно или нет, Август создал политический инструмент, идеально подходивший к новой политике — политике, одержимой личными делами и сосредоточенной вокруг династического двора. С самого начала своего правления Мессалина овладела искусством превращать законы, связанные с адюльтером, в оружие. В 41 г. н. э. она использовала обвинения в прелюбодеянии против Юлии Ливиллы и Сенеки, а в 43 г. н. э. — против Юлии; к той же стратегии она вернется во время своей кампании против Поппеи Сабины Старшей в 47 г.