Когда я наконец сообразил, о чем говорит мой тринадцатилетний сын, я сказал: без проблем, я легко подберу тебе пару отличных шлюшек. Может быть, даже великолепных.
— Пап, ты чего... — сказал сын и смущенно умолк. Сперва я не понял, что его так смутило, и только потом до меня дошло. Я давно не смотрю телесериалы, но когда еще смотрел, проститутки не существовали как класс: это было Евангелие от «Неприкасаемых», «Бонанцы» и «Беглеца». Иногда, в совсем уже откровенных сериалах вроде «Пейтон-Плейс», о девице не самого строгого поведения могли сказать, что она «вертихвостка». Сейчас шлюхи повсюду, и их так прямо и называют. То есть мой сын подумал...
— Прошу прощения, — сказал я. — Ты меня не так понял. Это все потому, что ты еще поднимаешься в гору, а я, похоже, уже миновал перевал.
— Все равно не врубаюсь.
Все трое моих детей хорошо пишут, и всем троим нравится сочинять истории. Впрочем, это и неудивительно, если учесть возросшее число доказательств того, что таланты передаются по наследству. Хотя в нашей семье нет ничего даже близко похожего на наследственную литературную традицию кланов Бенчли и Чиверов, ниточка все-таки тянется... и, похоже, она всегда пролегает в границах массовой литературы.
Или, выражаясь предельно прямо, в границах бульварного чтива.
Мой отец, моряк торгового флота, регулярно отсылал свои рассказы в журналы вроде «Argosy», и хотя их ни разу не напечатали (во всяком случае, пока он жил с моей мамой; никакого развода не было, просто однажды папа решил, что ему все надоело, и попросту ушел из дома), достаточно часто в уведомлениях с отказами ему писали, чтобы он продолжал свои литературные опыты, и, возможно, в следующий раз его рассказ примут. Это дает основания предположить, что он был на верном пути и мог бы стать профессиональным писателем, если бы приложил чуть больше усилий.
Когда мне было пятнадцать (к тому времени я уже года три рассылал свои собственные опусы по журналам), я спросил у мамы, хорошо ли писал отец. Мне пришлось собрать все свое мужество, чтобы задать этот вопрос; мы с братом не говорили о папе, существовавшем в какой-то другой вселенной. Это была деликатная тема. Мама пожала плечами. «Плохие вестерны, — сказала она. — У него хорошо получалось писать о животных. Морские истории были особенно хороши. Вот они могли бы быть опубликованы. Помню, мне очень понравился его рассказ о том, как тонет корабль». Она помолчала и осторожно добавила: «Мне кажется, у тебя получается лучше, Стиви».
Надеюсь, это включает и то, как я справляюсь с ролью отца и мужа, но сейчас речь о другом.
Моя жена пишет прекрасные стихи, и у нее опубликовано три романа. Они продаются не так успешно, как мои, но мне кажется, что они чертовски хороши, особенно ее второй роман «Смотрители»: он значительно лучше всего, что я написал и еще напишу. На самом деле, помимо прочего, меня в ней и привлек как раз литературный талант. И еще у нее были (и есть до сих пор) шикарные ноги, но это личное.
Я просто хочу сказать, что совершенно неудивительно, что мои дети любят писать. Моя дочь, самая старшая из троих, читает много и беспорядочно, но больше всего увлекается фэнтези в стиле Танит Ли/Джейн Йолен/Пирса Энтони. Мой младший сын, которому скоро исполнится десять, пишет истории о войне (тела валятся, как кегли, в лучших традициях «Командира Кейси», но, когда кошка приносит на веранду покалеченную мышь, он быстренько отворачивается, весь зеленый от ужаса).
Джо, который пишет с тем же искрящим пылом и радостной легкостью, которые я сам проявлял в его возрасте, склоняется к детективам. В прошлом году он открыл для себя Реймонда Чандлера, и с тех пор пребывает на седьмом небе от счастья. Я пока не решаюсь выдать ему мою коллекцию Росса Макдональда; не хочу, чтобы у него окончательно сорвало крышу.
Подозреваю, что из трех моих детей именно Джо вернее всего станет профессиональным писателем... и, как и его отец, будет склоняться скорее к амбарным танцам под банджо, нежели к виртуозным скрипичным пассажам Айзека Стерна. К Стерну ближе Табита.
Иными словами, Джо прельщает бульварное чтиво, прельщавшее и его папу, и отца его папы.
Вот почему я употребил это самое слово, когда он задал свой вопрос. Он спрашивал о первых строках литературных произведений, которые сразу цепляют читателя. Редакторы бульварных журналов называют их «шлюшками». Редакторы хорошо знают свою целевую аудиторию. Дальнобойщики. Повара в заведениях быстрого питания. Сталевары. Труженики села. Иными словами, простые рабочие парни, которым хочется хоть на время сбежать от своих серых будней и окунуться в другую жизнь: яркую, красочную, полную приключений. Если ты справишься с этой задачей, если зацепишь читателя, он захочет продолжить знакомство, и журнал будет и дальше тебя печатать. Но цеплять надо с первых же строк, потому что иначе читателю станет скучно, и он быстренько пролистнет твой рассказ, чтобы перейти к следующему. Когда журнал в двести страниц стоит всего десять центов, можно позволить себе быть разборчивым.
Отсюда и «шлюшки».
Джо, который и сам сочинил как минимум одну гениальную «шлюшку» («Бог задолжал мне сто баксов», так начинается его последний рассказ), просил помочь ему подобрать самые лучшие первые фразы из литературных произведений. Отсюда и наше недопонимание. Как только мы все прояснили, я бросился к книжному шкафу... но тут сын спросил, а есть ли в моих собственных книгах хорошие первые строки. Я не смог вспомнить навскидку (плохой знак, друзья и соседи, очень плохой знак), поэтому изменил направление и подошел к шкафу в самом дальнем углу кабинета, где я храню экземпляры моих книг. Я не нашел ничего, от чего замирало бы сердце. Хотя читатели — благослови, Боже, их доброту и книжки в обложках — постоянно пишут мне в письмах, что не могли оторваться от той или иной моей книги (собственно, я всегда этого и добивался; в моем представлении, хорошо сделанная работа — это когда читатель заканчивает твою книгу с ощущением, что ему со всей дури вдарили под дых ручкой домкрата), мои первые строки всегда исключительно невыразительны.
Возьмем «Воспламеняющую». Из всех моих книг, пожалуй, именно эта берет быстрейший разгон: от нуля до семидесяти миль в час буквально за девять страниц. Но первая фраза волнует сердце не больше, чем пара грязных носков. «“Папуля, я устала”. В голосе девочки в красных брючках и зеленой блузке слышалось недовольство» [Перевод В. Вебера]. Вас цепляет такое начало? Меня тоже нет. Или возьмем невероятно захватывающую первую фразу из «Мертвой зоны». «К окончанию колледжа Джон Смит уже не помнил, что в январе 1953 года сильно ударился головой и растянулся на льду» [Перевод В. Антонова]. Думаю, если бы мне пришлось выбирать любимую первую фразу из моих собственных книг — и все равно это не лучшая «шлюшка», уж поверьте мне на слово, — я бы выбрал начало «Жребия Салема». «Многие принимали мужчину и мальчика за отца с сыном» [Перевод В. Антонова]. Я знаю, что она чуточку лучше всех остальных, потому что мне не пришлось открывать книгу, чтобы ее вспомнить.
Как будто что-то во мне бессознательно понимало, что есть вещи, которые мне не даны, я нередко использовал в качестве эпиграфов потрясающие первые фразы из произведений других писателей. Первая строчка «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери стала эпиграфом к «Воспламеняющей». «Жечь было удовольствием». Это первый абзац «451° по Фаренгейту», цепляющий мгновенно. Эпиграфом к первой части «Жребия Салема» я взял знаменитую первую фразу из «Призрака дома на холме» Ширли Джексон. Не буду цитировать ее полностью, но это та самая, где «дом простоял там восемьдесят лет и мог простоять еще столько же». Что касается повести «Туман», я сознательно позаимствовал первое предложение из «Перестрелки» Дугласа Фэрбэрна. «Вот как это произошло». Это моя самая любимая первая фраза, величайшая «шлюшка» из всех, что я знаю.
Когда мы с Джо прошлись по большинству моих творений, я сказал:
— Как-то не впечатляет, да?
— Ага, — печально согласился он. — Со «шлюшками», папа, у тебя беда.
Да уж, дети умеют обидеть родителей.
Как бы там ни было, мне стало любопытно, и я провел больше часа, просматривая мои книги (в смысле, книги из моей домашней библиотеки, но написанные не мной) в поисках хороших «шлюшек». Свои любимые я уже называл выше и повторяться не буду. Но позвольте мне перечислить еще десять отличных начальных фраз, которые я либо нашел, либо вспомнил... и позвольте добавить: я сознательно ограничил присутствие Элмора Леонарда после двух пунктов, иначе он захватил бы весь список с первой до последней строчки. В том, что касается «шлюшек», он настоящий Карим Абдул-Джаббар от литературы. Но в остальном мой список отличных начальных фраз — в произвольном порядке — получился такой:
1. «Меня выкинули из грузовика с сеном около полудня» [Перевод А. Васильева]. Джеймс Кейн «Почтальон всегда звонит дважды».
2. «Всякий раз, когда приходил вызов из больницы для прокаженных и надо было ехать за телом, Джек Делани непременно заболевал — гриппом или чем-нибудь вроде этого» [Перевод Л. Сумм]. Элмор Леонард «Бандиты».
3. «Парнишку застукали под трибунами, где он занимался кое-чем нехорошим». Теодор Старджон «Немного твоей крови».
4. «Я впервые услышал, как Ортавилл называют Отравилом, от рыжего пройдохи по имени Хики Дьюи, в баре „Большой пароход” в Бьютте». Дэшилл Хэммет «Красная жатва».
5. «Зовите меня Измаил» [Перевод И. Бернштейн]. Герман Мелвилл «Моби Дик, или Белый кит».
6. «Летний вечер, сумерки» [Перевод Н. Галь, З. Вершининой]. Теодор Драйзер «Американская трагедия».
7. «Под стрекотание проектора они наблюдали, как на экране Райан избивает бригадира мексиканских рабочих». Элмор Леонард «Большая кража».
8. «Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли». [Перевод Г. Островской]. Дафна Дюморье «Ребекка».
9. «Что самое плохое ты сделал в жизни?» Питер Страуб «История с привидениями».
10. «Никогда еще я не начинал писать роман с таким чувством неуверенности» [Перевод М. Лорие]. Сомерсет Моэм «Острие бритвы».
Я не включил сюда классику — например, совершенно феерическое начало «Поминок по Финнегану» Джеймса Джойса или сражающую наповал первую строчку «Кагавы» Дональда Уэстлейка (не говоря уже о потрясающих начальных фразах романов о воре Паркере, изданных под псевдонимом Ричард Старк), — а также первые строки, отзывающиеся во мне смутным, но мощным чувством, и, возможно, только во мне одном: «Фетиш, если угодно; я знаю только, что он всегда должен был быть при мне» («Шарф» Роберта Блоха) или «Примулы отцвели», как сообщает нам Ричард Адамс в «Обитателях холмов» с безыскусной (и обманчивой) простотой. И не забудем прапрадеда всех гениальных начальных строк: «В начале было Слово».
Насколько важно зацепить читателя с первой же фразы?
Если речь идет о рассказах, то очень важно. Взять мои собственные рассказы: мне самому ясно, что их первые строки, как правило, гораздо живее и интереснее, чем первые строки моих же романов (начальная фраза «Пляжа» из сборника «Команда скелетов» почти так же прекрасна, как фраза Кейна, открывающая «Почтальона»: «Космический корабль Федерации «Эй-Эс-Эн/29» упал с небес и разбился» [Перевод Н. Рейн]). Есть вещи, которые никогда не меняются; если работаешь с короткими формами, надо хватать читателя за горло и держать изо всех сил, чтобы он не сбежал.
Но рассказы в каком-то смысле и есть шлюхи; одноразовое свидание, любовь на одну ночь. Роман — это уже долгосрочные отношения. Здесь, как мне кажется, читателя подцепляют не одним предложением или абзацем, а первыми несколькими страницами. Сколько страниц мы дадим романисту, пока не поймем, интересен он нам или нет?
Я сам довольно капризный читатель. Если роман не цепляет на протяжении пятидесяти страниц, обычно я закрываю книгу и больше к ней не возвращаюсь. Да, в долгом повествовании часто необходимо вступление, но в какой-то момент надо уже прикоснуться к читателю, потом обнять и наконец соблазнить. Шлюхи на улицах дешевы, и мне совершенно не хочется пополнять их ряды. Уж лучше я буду девицей по вызову и постараюсь создать в своих книгах ощущение роскоши, великолепия и удовольствия, которое остается с тобой надолго, но без особенной глубины или полутонов. Мне хотелось бы делать лучше, но, боюсь, на сегодняшний день из меня не получится хорошей жены для читателя... а это и есть по-настоящему хорошая литература: не шлюха, не дорогая девочка по вызову, а спутница жизни, которая вознаграждает читателя за его преданность и увлеченность, отдавая в десять раз больше, чем получает. Я не хочу жениться на каждой книге или истории, которую читаю; обычно мне вполне хватает свидания на одну ночь или короткой любовной связи. Но есть книги вроде «Обитателей холмов», или «Раджийского квартета», или «Приключений Гекльберри Финна», которые предлагают нам нечто большее, чем случайная связь. Они остаются с читателем навсегда, постоянные, верные, столь же щедрые в памяти, как и при первом знакомстве.
И все же…
«Вот как это произошло». Это не любовь, но да, детка!
Перевод. Т. Покидаева, 2018.
