Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Фернандо Сервантес. Конкистадоры: новая история открытия и завоевания Америки. М.: Альпина нон-фикшн, 2024. Перевод с английского Александра Свистунова, научный редактор Андрей Кофман. Содержание
Как бы Писарро это ни подавал, казнь Атауальпы была продиктована хладнокровным стратегическим расчетом. Конкистадор хорошо знал, в какой мере управление Тауантинсуйю зависело лично от Сапа Инки. Он также чувствовал, что многие местные жители возмущались деспотией победителей и все еще оплакивали убийство сводного брата Атауальпы Уаскара. К счастью для конкистадоров, старший из выживших сыновей Уайны Капака, Тупак Уальпа, не только избежал убийственного гнева своего победоносного сводного брата, но и сопровождал его в Коной, оказавшись в тот момент в Кахамарке. Сразу после похорон Атауальпы Писарро попросил всех присутствующих в городе вождей собраться на главной площади, чтобы договориться о преемнике. Тупак Уальпа был очевидной кандидатурой: Писарро мог представить его как отпрыска династии законных правителей Куско и убедительную фигуру, придающую правдоподобность его обвинениям Атауальпы как предателя и узурпатора. Судя по всем внешним признакам, нового Сапа Инку возводили на престол при полном единодушии. Церемонию решено было провести как можно скорее, и она состоялась всего через день после казни Атауальпы, в воскресенье, 27 июля 1533 г.
Во время церемонии Писарро не давала покоя одна странная деталь: почему на Тупаке Уальпе не было льяуты — красной бахромы, которая выделяла Атауальпу как Сапа Инку? Разве все вожди не вручили ему торжественно белые перья, символизирующие их клятву верности? Тогда почему он не позаботился о подходящем для такого случая одеянии? Писарро заверили, что это нормальная практика: новый правитель должен был оплакать старого, пропостившись четыре дня в уединении; как только этот период закончится, новый Сапа Инка будет выглядеть так, как соответствует его статусу. И действительно, на четвертый день Тупак Уальпа появился в великолепном одеянии и в сопровождении множества вождей, включая блестящего полководца Атауальпы Чалкучиму. Все они признали его своим повелителем, возложили на него изящную льяуту и принялись за пиршество.
После этого, согласно несколько сбивчивому и, вероятно, фантастическому рассказу очевидца, Тупак Уальпа выразил искреннее желание присягнуть Карлу V, предложив Писарро одно из множества полученных им белых перьев. Это побудило Писарро запланировать на следующий день еще одну церемонию, на которой, теперь уже облачившись в свой лучший наряд, он сообщил всем присутствующим, что конкистадоры были посланы императором Карлом принести туземцам Перу истинную веру, чтобы те могли спастись и унаследовать жизнь вечную. Писарро особо отметил, что его заявление, явно представлявшее собой версию Рекеримьенто, «слово в слово повторялось переводчиком». Затем он спросил приближенных Сапа Инки, поняли ли они сказанное. Когда все они ответили, что да, поняли, Писарро «взял королевский штандарт и трижды поднял его над головой», а потом велел всей свите Тупака Уальпы сделать то же самое. Они выполнили его указание «под звуки труб», после чего началось празднество, продолжавшееся несколько дней.
Подобные сообщения невозможно читать без доли скептицизма. Правда ли инкская знать понимала положения такого странного документа, как Рекеримьенто? Как мог далекий монарх, о котором инки никогда не слышали, претендовать на какие-то права на их земли и богатства — или, используя терминологию теологов из Саламанки, на доминиум? Даже если такая абстрактная идея была бы изложена Писарро «слово в слово», поняли ли бы они ее? Еще комичнее выглядит напускная серьезность, с которой он и его товарищи соблюдали все формальности. В контексте того времени неправильно обвинять их в лицемерии или двуличии: в конце концов, это было единственное имевшееся в их распоряжении юридическое основание, которое по-прежнему имело неоспоримую силу. Неудивительно, что Писарро позаботился о том, чтобы весь процесс был должным образом запротоколирован и нотариально заверен. Он и не подозревал, что самые компетентные и уважаемые умы Испании вот-вот полностью обрушат именно эту традицию и что они сделают это в ответ на известия о его собственных деяниях. Действительно ли инки и конкистадоры совершенно не понимали друг друга? Чем объяснить доброжелательность и откровенно праздничный настрой в столь сложных обстоятельствах?
Пример Мексики проливает свет на эту проблему — особенно то, как туземцы Юкатана и побережья Мексиканского залива добровольно прислушались к увещеваниям Кортеса по поводу идолопоклонства, человеческих жертвоприношений и антропофагии и соответственно согласились отказаться от своих идолов и начать почитать христианские образы. Энтузиазм Кортеса кажется нам неуместным, но в этом случае, как и во многих других, мы пользуемся сомнительным преимуществом ретроспективного взгляда. В тех конкретных обстоятельствах у обеих групп были веские причины поступать так, как они поступали, и, прежде всего, добросовестно доверять друг другу. Положение Писарро и знати инков в Кахамарке напоминало положение Кортеса и майя, и они вели себя схожим образом.
С точки зрения инков, конкистадоры выглядели фактически непобедимыми в военном отношении. Операция по их разгрому потребовала бы крайне тщательной координации — и ее в любом случае было бы невозможно спланировать без инициативы Сапа Инки. Последний много месяцев находился под контролем захватчиков, а после его казни конкистадоры, не теряя времени, назначили преемника, который казался им таким же или даже более послушным. Более того, все стороны понимали, что в результате войн в Тауантинсуйю произошел глубокий раскол. Все видели, что значительная часть населения встретила смерть Атауальпы с облегчением, но все также знали, что без общепризнанного Сапа Инки страна снова погрузится в пучину конфликта. Лучшим вариантом для всех сторон было признание Тупака Уальпы новым Сапа Инкой. Что касается конкистадоров, то главная угроза для них исходила с севера, от находившегося в Кито Руминьяви, верного и опытного военачальника Атауальпы. Таким образом, для конкистадоров наиболее целесообразным было быстро перебраться в Куско, и не только из-за тамошних сокровищ: Кискис, военачальник Атауальпы в Куско, может, и был возмущен убийством своего государя, но про него было точно понятно, что он безоговорочно подчинится любым указаниям Сапа Инки. Наконец, третий военачальник Атауальпы, Чалкучима, пребывал у Писарро под арестом.
11 августа 1533 г. конкистадоры выступили из Кахамарки — города, который был их базой в течение восьми месяцев, — в сопровождении нового Сапа Инки и большого отряда его воинов, которые смотрели на своих новых руководителей примерно так же, как тласкальтеки воспринимали Кортеса и его спутников. Миновав Кахабамбу и Уамачуко, они направились к Андамарке — городу, где людьми Атауальпы был недавно убит Уаскар. Самый прямой путь оттуда до Куско лежал по главной дороге через Кончукос, к востоку от величественной горной цепи Кордильера-Бланка с ее сотнями ледников, над которыми возвышалась гора Уаскаран. Конкистадоры же выбрали более длинный и менее сложный маршрут по долине Уайлас. Не то чтобы это была легкая прогулка: Педро Санчо де ла Ос оставил запоминающееся описание приводящего в ужас подвесного моста, который им пришлось пересечь, чтобы добраться до города Уайлас. Он находился в том месте, где река Санта поворачивает на запад, к Тихому океану, пробивая великолепные ущелья сквозь розовые горные породы. Из-за своей длины мост порядком провисал. Когда они пересекали его, «вися в воздухе высоко над бурными водами», мост трясся под весом людей и примерно 70 пугливых лошадей, отчего, естественно, «у любого, непривычного к таким вещам, кружилась голова».
Экспедиция отдыхала в Уайласе больше недели, прежде чем двинуться вверх по живописной долине. Люди Писарро не спешили покидать место с такими пейзажами и провели две недели с лишком в Рекуае с его минеральными водами и термальными источниками. Оттуда они выбрали маршрут, огибающий горы с юго-востока, перебрались через реки Пативилька и Уаура и направились в сторону Чикиана, Кахатамбо и Ойона. После этого все стало сложнее. До самого Чикиана конкистадоры пользовались тем, что жители этого региона в подавляющем большинстве поддерживали побежденного Уаскара. Кахатамбо и Ойон, напротив, почти обезлюдели при их появлении. Вскоре пришло известие, что в инкском городе Хауха, сборном пункте бывшей армии Чалкучимы, чужакам готовился организованный отпор. Опасаясь, что арестованный военачальник попытается сбежать, чтобы возглавить сопротивление, Писарро приказал заковать его в цепи и лишь после этого продолжил путь через пустынный перевал, ведущий к Бомбону на озере Хунин (тогда оно называлось Чинчайкоча). Там Писарро принял решение, красноречиво говорящее о глубине его подозрений. Рассудив, что с Хаухой нужно разобраться немедленно, он взял с собой Альмагро, Сото, 75 лучших всадников и 20 пехотинцев, отвечавших за охрану Сапа Инки и закованного в цепи Чалкучимы, оставив позади остальную пехоту, артиллерию и прочее снаряжение. Они пересекли холмы и спустились в долину Тармы. Опасаясь, что окрестные теснины послужат идеальным местом для засады, они спешно прошли вперед и были вынуждены провести ночь на 10 октября под открытым небом: шел снег, а они в спешке оставили с основными силами свои палатки. Тяжелые мысли одолевали их на следующий день, когда, промокшие и измученные, они шли по Янамарке среди тысяч трупов инкских воинов, убитых в недавних династических войнах. С чувством одновременно облегчения и трепета они наконец выбрались из прохладных гор на плодородную долину Мантаро, где вдалеке виднелась живописно расположенная Хауха.
По мере приближения к городу конкистадоров все больше тревожило зрелище сил, которыми совсем недавно командовал их пленник Чалкучима. Мы обладаем на удивление хорошим представлением об их численности, поскольку эти сведения были зафиксированы городским кипу-камайоком, чиновником, ответственным за сохранение точной информации при помощи специальных нитей с узелками (кипу). В Хаухе было сосредоточено 35 000 воинов — действительно внушительное число. Но тут случилось нечто неожиданное. Туземцы, как вспоминал очевидец, немало настрадались от армии Чалкучимы, которую они ненавидели как оккупационную, поэтому они «вышли на дорогу, чтобы увидеть христиан, и очень обрадовались их приходу, так как думали, что это событие клало конец рабству, навязанному им этими чужеземцами». Такая встреча укрепила конкистадоров в намерении войти в город.
Хотя в основном армия Чалкучимы была размещена на дальнем берегу реки Мантаро, большой отряд воинов был направлен в город с приказом разрушить здания, которые были частью сложной дорожной системы, связанной с тысячами складов, построенных в разных районах страны. Сильно уступая в численности, конкистадоры решили, что их единственный козырь — скорость. Атаковав туземных воинов и отогнав их обратно на дальний берег, они пересекли реку на лошадях и застали армию инков врасплох. Многие воины бежали в горы; те, кто попытался сражаться, вскоре обнаружили, что со своими стрелами, пращами, дротиками, булавами, дубинами и копьями они не могут ничего противопоставить испанским лошадям и мечам. Как только Писарро понял, что выжившие предводители армии направляются в Куско, предположительно, чтобы предупредить находившиеся там силы Кискиса, он выслал в погоню 8 своих всадников. Догнав эту группу, испанцы убили предводителей и захватили в плен их слуг и женщин.
Это было первое военное столкновение конкистадоров с момента их прибытия в Перу 17 месяцев назад; его исход вселил в них уверенность. Победа над якобы могущественными инками оказалась даже легче, чем все, с чем они сталкивались в Панаме, Мексике, Гватемале и Никарагуа, а также на Юкатане. Как это могло произойти? Простое объяснение заключается в том, что, в отличие от народов Мексики и Центральной Америки, инки практически не имели опыта противодействия вторжениям или подготовки к ним. В то время как механизмы мобилизации были у них очень продуманными — они основывались на восходящей десятичной структуре, согласно которой 10 глав домохозяйств (хатун руна) подчинялись чиновнику, известному как пача-камайок, 100 подчинялись пача-кураке, 1000 подчинялись варанка-кураке, а 10 000 выступали под командованием правителя провинции омо-кураки, — в конечном счете они не имели того, что мы могли бы назвать профессиональной армией в каком-либо смысле этого термина. Их войско состояло почти исключительно из отдельных отрядов призывников, которые пользовались собственным оружием и подчинялись своим командующим. В отгремевших не так давно династических войнах в основном сражались насильно мобилизованные земледельцы и пастухи. Подавляющее большинство этих призывников также не говорили на кечуа, языке межнационального общения военной элиты. Это почти полностью лишало армии инков гибкости на поле боя: как только начиналось сражение, взаимное непонимание делало смену тактики практически невозможной.
Военное дело инков развивалось параллельно с расширением их территорий, которое обеспечивали в первую очередь дипломатия и подкуп. Инки стремились быть великодушными с теми, кто им сдавался, и беспощадными с теми, кто оказывал сопротивление, но успешность их экспансии, похоже, скорее объяснялась тем, как соседи воспринимали их владычество — неизменно символически связанное с поклонением Солнцу и верностью Сапа Инке, — а не каким-то явным техническим превосходством (инки, как правило, побеждали благодаря огромному численному преимуществу). Более того, война для инков имела глубоко обрядовый характер. Да, убежденность некоторых испанских хронистов, что инки верили в полученный ими божественный мандат на распространение религии виракоча среди остальных народов, слишком напоминает проекцию их собственного понимания религиозной войны. И все же не может быть никаких сомнений, что каждую кампанию инков сопровождали гадания, посты, пиршества и жертвоприношения. Сами сражения отражали такой характер военных действий: воины каждой региональной группы носили особенные облачения. Бернабе Кобо был озадачен, заметив, что во время боя инки надевали «свои самые привлекательные украшения и драгоценности». Даже в разгар битвы они несли с собой огромное количество священных предметов, называемых уака. У каждого Сапа Инки имелась и своя боевая уака с особым наименованием, а захваченные в каждом покоренном регионе уаки доставлялись в Куско, что представляло собой мощный символический акт. Эта практика была достойной верховного правителя, который начинал свой путь как живой воин, но позднее превращался в мертвое божество. Предшествовавшая любому бою театрализованная демонстрация воинственности, которая часто продолжалась несколько дней, тоже была бессмысленной, с точки зрения испанцев. Как вспоминал туземный хронист, воины пытались запугать своих врагов хорошо отрепетированными угрозами, которые включали предвкушение того, как они выпьют из черепов своих противников, ритуально украсят себя ожерельями из их зубов, сыграют на флейтах из их костей и ударят в барабаны из содранной с них кожи. Это было впечатляющее шоу, увы, совершенно бессмысленное против беспощадно прагматичного врага.