Юность сказочника

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Михаил Кунин. Евгений Шварц. М.: Молодая гвардия, 2025. Содержание

Итак, в армию Женя Шварц был призван осенью 1916 года. В апреле 1917 года он служил рядовым в запасном батальоне в Царицыне, откуда летом, как студент, был переведен в военное училище в Москву и зачислен в юнкера, а 5 октября произведен в прапорщики. В конце этого месяца юнкера стали главной силой вооруженного сопротивления большевикам в Москве и понесли серьезные потери, но мы не знаем, участвовал ли Шварц в тех событиях, и если да, то как ему удалось избежать репрессий со стороны победителей.

В конце 1917-го или начале 1918 года он был переведен в Екатеринодар, где жили в то время его родители и младший брат, и прикомандирован к автомобильному батальону до начала занятий в автомобильной школе, как указано в его мартовском (1918 года) письме в Майкоп к сестрам Соловьевым, подписанном «Прапорщик Е. Шварц». Очевидно, что Шварц, как выпускник военного училища, служил прапорщиком в Кубанском казачьем войске Кубанской рады, сражавшемся в это время против большевиков.

Последующие его письма того времени не сохранились.

Как рассказывала Евгению Биневичу в 1970-х Варвара Васильевна Соловьева, ее сестра Леля, которая приехала в 1919 году учиться в университет Ростова-на-Дону и погибла в конце того же года при взятии города красными, спасая раненых, упомянула в своем письме в Майкоп, адресованном близким и написанном весной 1918 года, о том, что их общий с Женей знакомый видел его в Добровольческой армии, в которую он вступил после возвращения к родителям в Екатеринодар. Это письмо не сохранилось, и приведенные сведения никак не подтверждены документально и не отражены в записанных воспоминаниях современников. Но если предположить, что они близки к истине, становится понятным, почему Евгений Львович, став впоследствии советским писателем и драматургом, так тщательно избегал упоминаний об этом периоде своей жизни. Члены его семьи и близкие друзья также никак не упоминают о подробностях его биографии этого времени — намеренно либо по причине неосведомленности.

Известно, что в марте 1918 года подразделения Кубанской армии оставили Екатеринодар, и многие ее бойцы, среди которых мог быть и Шварц, присоединились к Добровольческой армии, бывшей тогда основной силой белого движения. Отметим, что вступление в Добровольческую армию по определению могло быть только добровольным.

Николай Чуковский, близко друживший со Шварцем с 1922 года, так пишет об этом периоде жизни своего друга: «Годы Гражданской войны Женя Шварц прожил в Ростове-на-Дону. Он там учился — не знаю где. Там он начал писать стихи — по большей части шуточные. Там он служил в продотряде. Там он стал актером. Там он женился».

Однако составители замечательного сборника автобиографической прозы и писем Шварца «Житие сказочника», вышедшего в 1991 году, — Людмила Поликовская и Евгений Биневич — следующим образом комментируют фразу Чуковского о службе Шварца в продотряде: «В продотряде Е. Шварц никогда не был. Н. Чуковский излагает общепринятую версию, придуманную, очевидно, самим Шварцем. В описываемое время он был в Белой Армии, участвовал в „Ледяном походе“ Корнилова. Об этом сообщили составителям — независимо друг от друга — бывшие в ту пору в Ростове близкие друзья Шварца: И. Березарк и В. Соловьева. Причем В. Соловьева утверждает, что Шварц сделал это добровольно».

В воспоминаниях Ильи Березарка о кузенах Антоне и Евгении Шварц, написанных в 1970-х и также опубликованных в «Житии сказочника», этот период жизни героев воспоминаний описан туманно: «Я хорошо помню обоих кузенов в Московском университете в 1915-1916 годах. А дальше наступили боевые дни революции, самые интересные дни моей студенческой жизни. Что делали кузены Шварц в эти дни? Каковы были их политические убеждения? Хоть убей, не помню». Легко допустить, что Березарк специально хотел обратить внимание читателя на свою загадочную забывчивость в отношении этого важного периода в жизни кузенов Шварц.

Очень вероятно, что Евгений в составе кубанского войска присоединился к армии генерала Корнилова и, как указывают Л. Поликовская и Е. Биневич, принял участие в тяжелейшем «Ледяном походе» и штурме Екатеринодара в конце марта 1918 года. После гибели генерала Корнилова участники похода отступили из-под Екатеринодара на Ростов в рядах Добровольческой армии под командованием генерала Деникина.

Вскоре после возвращения участников похода в Ростов-на-Дону в мае 1918 года закончился трехмесячный срок, на который добровольцы вступали в армию. В соответствии с принципами формирования Добровольческой армии Деникин предоставил всем желающим возможность покинуть ее ряды, и Шварц воспользовался этой возможностью.

По всей видимости, именно в ходе участия в боевых действиях на стороне белых Шварц в результате контузии получил тремор рук, оставшийся у него на всю жизнь и упоминаемый только теми его друзьями, кто познакомился с Евгением Львовичем после 1918 года. Гаянэ Халайджиева, встретившая Шварца в конце этого года и впоследствии ставшая его женой, описывая его облик в период их знакомства, отмечает, что его «руки слегка дрожат». «Собственно говоря, одна болезнь мучила его всю жизнь — во всяком случае с тех пор, как я его помню, — пишет Леонид Пантелеев, близко знавший Шварца с 1926 года. — Кажется, это называется тремор. У него дрожали руки».

Тремор рук не упоминается ни словом в дневниковых записях Шварца с воспоминаниями о его детстве и студенческих годах, а также в воспоминаниях о нем близких и друзей майкопского периода его жизни. Очевидно, что эта болезнь возникла у Шварца в 1918 году именно в связи с упомянутыми событиями. Но он молчал об этом в своих записях, постаравшись закамуфлировать свое неудобное для советской власти прошлое версией о работе в продотряде в Ростове-на-Дону. Причина понятна — правда о его службе в Добровольческой армии могла стоить ему жизни и уж во всяком случае поставила бы крест на писательской карьере.

В дневнике Шварц обозначает лишь свое эмоциональное состояние тех лет на фоне расставания с Милочкой Крачковской: «Без огня моей любви я опустел. Мне не хочется рассказывать о тех годах. Я просто жил и хотел нравиться, только нравиться, во что бы то ни стало; куда меня несло, туда я и плыл, пока несчастья не привели меня в себя, и я не попал в Петроград 21 года артистом Театральной мастерской. Я был женат, несчастен в семейной жизни, ненавидел свою профессию, был нищ, голоден, худ, любим товарищами и весел, весел до безумия и полон странной веры, что все будет хорошо, даже волшебно».

«В конце 1918 года как будто бы положение на юге России стабилизировалось, — вспоминает Наталья Григорьева. — Белая армия пришла на Кубань и в Ростов. Решено было отправить нас в Ростов для продолжения образования. Владимир Иванович Скороходов отвез на своей мажаре в Краснодар, ближайший в то время железнодорожный пункт. Мы остановились у Шварцев, и от них узнали, что Женя и Тоня Шварцы уже в Ростове, поступили в университет и очень довольны». Сестры Антона Шварца так вспоминали момент отъезда Жени и Тони из Екатеринодара в Ростов: «Женя и Антон торчали в окне вагона и делали вид, что плачут. У них была ваза с цветами. Они выливали воду на лицо, делая вид, что это слезы».

Итак, в конце 1918 года Шварц вернулся к студенческой жизни, осев вместе с кузеном Тоней в Ростове-на-Дону и поступив там в университет. Его радушно принимали у Соловьевых, и привычный для Жени с майкопских времен уклад жизни на время восстановился. «Женька приходил к нам, его обмывали, чинили одежду, кормили и даже кололи мышьяком, когда у него оказался плохой аппетит, — продолжает Наталья Григорьева. — Учился Женька мало, потому что он увлекался светской жизнью и театральной мастерской, новым, очень интересным экспериментом, во главе которого стоял Вейсбрем, известный впоследствии как режиссер и организатор театра».

Павла Вейсбрема Евгений Шварц встретил вскоре после начала своей учебы в ростовском университете. «Познакомился я с ним в самый разгар душевной своей разладицы, — писал Шварц об этой встрече. — Не зная, куда себя девать, побрел я вслед за Тоней в Театральную мастерскую, основанную Вейсбремом. Этот молодой коллектив с очень неустановившимся составом постепенно превращался в театр и в 20 году стал государственным. А в 18-м, когда я туда забрел, он едва-едва понимал, существует ли он. Павлик Вейсбрем, очень небольшого роста, очень некрасивый, не произносящий ни “р”, ни “л”, тремя примерно годами моложе меня, тем не менее внушал мне уважение. Он твердо знал, чего хочет, а главное — действовал, способность для меня загадочная».

В это время расцвет переживали столичные театры Вахтангова, Таирова, Мейерхольда и других замечательных режиссеров-новаторов. И в 1917 году восемнадцатилетний Вейсбрем, уроженец Ростова-на-Дону, создал в родном городе новаторский театр студийного типа — «Театральную мастерскую». Ростовская молодежь, знакомая между собой с гимназических времен, разных характеров и дарований, но полная духом своего времени, сначала собиралась и обсуждала книги, читала рефераты о различных литературных событиях. Свою компанию они назвали «Зеленым кольцом». Под этим названием незадолго до этого прошла пьеса Зинаиды Гиппиус о молодежи, считавшей, что она «попала в щель истории» и не находит себе места в жизни. Ростовская молодежная компания тоже пребывала в поиске собственного пути и веры, но разнообразная и мутная символически-религиозно-философская культура тех дней только манила их, импонировала, но оставалась им, в сущности, чуждой.

«Компания эта так и разошлась бы, — писал Шварц, — но в ядре ее подобралось несколько людей, по-настоящему любящих, нет, влюбленных в театр. В 17 году поставили они „Незнакомку“ Блока. В 18-м — уже при нашем участии — „Вечер сценических опытов“. Мы — это краснодарская компания, переехавшая в Ростов учиться: Тоня, Лида Фельдман, я. Ставил все спектакли Павлик Вейсбрем, которому только что исполнилось 19 лет. Во второй спектакль, в „Вечер сценических опытов“, входили „Пир во время чумы“, отрывок из „Маскарада“ и отрывок из какой-то пьесы Уайльда, не вошедшей в собрание его сочинений, совсем не помню какой. Вроде мистерии. Вейсбрем говорил вступительное слово, переполненный зал слушал внимательно. Он говорил о счастье действовать и объединять людей. Вот по нашей воле сошлись тут люди, забыли о своих интересах, подчинились искусству. Второй спектакль еще более объединил компанию. Это уже был кружок. Но и кружок этот, вероятно, распался бы, не сойдись так исторические события. Наиболее определившиеся из молодежи и раньше держались крепко за это дело.

Самым любопытным из всех них был Павлик Боратынский, о котором Вейсбрем говорил, что он „человек трагический“. Он, как все герои своего времени, был временем порожден и нарушал его законы как хотел. Впрочем, время как раз поощряло к этому роду нигилизма. Он необыкновенно спокойно, весело и бескорыстно лгал, чем восхищал и ужасал меня. Красивый, стройный, спокойный, почти мальчик, с женщинами он был безжалостен, за что они и не слишком обижались... Актер он был не просто плохой, а ужасный. Вейсбрем совершил с ним чудо — он очень сильно сыграл Вальсингама в „Пире во время чумы“, но и только. И, несмотря на это (или именно поэтому), он страстно любил театр. Еще до того, как Театральная мастерская стала государственным театром, он совершил преступление. Не было денег на декорации и на оплату зала. И Павлик украл шубу у богатого клиента, пришедшего к его отцу, адвокату. И театр был спасен. Боратынский был решителен, насмешлив, умен. Восхищался Андреем Белым — „Серебряный голубь“ и „Петербург“ были его любимыми книгами. Но вместе с тем был и хорошим организатором, и это ему во многом были мы обязаны тем, что театр не распался, пока обстоятельства не объединили нас крепче, чем было до сих пор. Жизнь не то что изменилась или усложнилась, а начисто заменилась. И в этой новой жизни нам нашлось вдруг место и как раз потому, что существовал театр».