История любви Миши и Мали

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу. 

Сяолу Ма. Транспространственная модерность. Культурные контакты Китая и России при участии Японии (1880–1930). СПб.: Библиороссика, 2025. Перевод с английского В. Ворошиловой. Содержание

Драматическая метаморфоза

Пушкинская «Капитанская дочка» представляет собой особенно наглядный пример для изучения транскультурации русских чувств в Восточной Азии. С середины XVIII до середины XIX века сентиментализм процветал в европейских странах как транснациональная мода, на которую откликнулись русские писатели. Написанный в стиле дворянских мемуаров, роман опирается на сентиментализм, который стал влиять на русскую автобиографическую литературу воспоминаний, с ее исповедальным и  учительным духом. Фактически первый японский переводчик «Капитанской дочки» Такасу Дзискэ сам говорит о ценности этого переводческого проекта как примера транскультурации чувств. В предисловии к своему переводу Такасу объясняет причины, по которым он решил перевести этот текст: «Я иногда читаю русские любовные истории и нахожу их трогательными, и они подходят для изучения человеческих чувств (ниндзё) того времени. Поэтому я выбрал для перевода самые популярные из них».

Самый первый переводчик, который перевел текст Такасу на китайский язык, Цзи Ихуэй, получил традиционное классическое китайское образование и основательную подготовку по японскому языку, и оба эти фактора повлияли на его подход к переводу. Цзи принадлежал к первой группе китайских студентов по обмену, которых цинское правительство отправило в Японию. Когда он приехал в 1896 году, только что вышло второе издание перевода «Капитанской дочки» Такасу. В 1903 году, спустя год после возвращения Цзи в Китай, он опубликовал свою, китайскую часть эстафетного перевода.

Сравнение перевода Цзи с русским оригиналом обнаруживает значительные изменения. Во-первых, китайское название «Русская история любви» сильно подчеркивает романтические аспекты истории. Кроме того, главные герои больше не носят своих исконно русских имен: Пётр Гринев и Марья (или Маша) Миронова стали Миши и Мали, что напоминает китайскую транслитерацию английских имен того времени. Имена других основных персонажей, включая родителей, друзей и домашних слуг, также англизированы. Единственные персонажи, не подвергшиеся такому переименованию, — исторические личности, такие как Екатерина Великая и Емельян Пугачев (1742–1775), возглавивший народное восстание во время правления императрицы.

Сюжет романа подвергся еще более существенным изменениям. В то время как в оригинальном тексте Пушкин дает представление о жизни российского общества в период правления Екатерины II и особенно о восстании казаков под предводительством Пугачева, в  переводе основное внимание уделяется только любовной истории Петра и Маши. В русском оригинале «Капитанская дочка» представлена как личный рассказ одного из выживших участников Пугачёвского восстания. Ее можно читать как исторический роман о  судьбоносном восстании, вызвавшем кризис в России. Такие яркие события, как безжалостная казнь титулованного капитана и его жены, а также чудесное выживание Петра, наглядно демонстрируют противоречивую личность Пугачёва, колеблющегося между жестокостью и хитроумным благодеянием. В оригинальном романе в центре внимания оказываются представители разных социальных слоев, безрассудные, но правильные действия стремянного Архипа Савельича спасают жизнь Петру и заставляют его задуматься о своей судьбе. В китайском переводе роль Пугачёва снижена, и единственными действующими лицами остаются Пётр и Маша. Этот акцент на любовной истории также затмевает и других персонажей, представляющих различные социальные слои России, таких как жена капитана Василиса Миронова и верный стремянной Савельич.

Китайский перевод также меняет структуру романа, заменяя повествование от первого лица на повествование от третьего лица. В своих немногочисленных литературных произведениях Пушкин старался выработать эффективные повествовательные голоса, соответствующие конкретным сюжетам. Повествование от первого лица в «Капитанской дочке» позволило Пушкину представить роман как семейные мемуары, выстраивая диалог между взрослым героем Петром и его собственной более юной версией. Хотя повествование от первого лица ограничено индивидуальным видением главного героя, ретроспективное повествование героя старшего возраста позволяет Пушкину поддерживать иллюзию всеведения и плавно излагать историю.

Повествование от первого лица использовалось Пушкиным ради двух целей. Во-первых, интимный, исповедальный тон романа был задействован для того, чтобы вызвать эмоциональный отклик у русских читателей, особенно у провинциальных дворян, имевших схожее семейное происхождение; этот отклик поддерживал дидактическую функцию романа, характерную для многих произведений русской художественной литературы эпохи чувствительности. Во-вторых, повествование от первого лица позволило Пушкину наполнить его мягкой иронией, которая уравновешивает искреннюю сердечность молодого сентиментального героя. Таким образом, Пушкин сделал этот роман отличным от других сентименталистских произведений, созданных такими писателями, как Николай Карамзин (1766–1826), главный представитель русского сентиментализма.

При переходе к повествованию от третьего лица в китайском переводе опущено большинство монологов, выражающих эмоции и мысли главного героя, а разговор между ним и его молодым «я» заменен на иллюзию всеведения. Такие изменения лишают оригинал иронического подтекста, тем самым исключая скрытую критику Пушкина в адрес русской культуры. Одним словом, начиная с названия и имен персонажей и заканчивая сюжетом, тематической направленностью и даже структурой повествования, китайский перевод вносит радикальные изменения в оригинальный русский роман. Отклоняясь от красочного социального портрета, написанного Пушкиным, китайский перевод «Капитанской дочки» сливается с романом «об ученом и красавице» в китайской традиции.

Традиционный китайский роман «об ученом и красавице» имеет определенную сюжетную линию: (1) Есть одаренный молодой человек, получивший достойное образование и способный писать прекрасные стихи и прозу (а иногда и одаренный в военной стратегии или боевых искусствах). (2) Юноша отправляется из дома навстречу приключениям, а по дороге встречает красивую и  образованную девушку. (3) Одаренный юноша и прекрасная девушка влюбляются друг в друга, как правило, через обмен любовными стихами. (4) Их любви мешают различные происшествия, включая войну, появление жениха девушки или несчастье, обрушившееся на семью одного из героев. (5) Прекрасная девушка остается верной своему возлюбленному, несмотря на внешнее давление и искушение. (6) Одаренный юноша (или в некоторых случаях девушка), добившись успеха на определенном поприще — например, на государственном экзамене или на поле боя,  — может рассказать императору о своей несчастной любви. (7) Любовь пары благословляется правителем, который к тому же дает им разрешение на брак. Другими словами, роман «об ученом и красавице» — это история о  двух влюбленных, которые преодолевают все трудности и в конце концов остаются вместе.

Удивительно, но даже в русском оригинале история любви между Петром и Машей четко соответствует сюжетной линии традиционного китайского романа «об ученом и  красавице». История любви выглядит так: (1), (2) и (3) Пётр (одаренный человек) отправляется с отцом на военную службу в Оренбург (приключение) и влюбляется в дочь капитана Ивана Миронова — Машу (красивую девушку). (4) и (5) Их любовь впервые подвергается испытанию дуэлью. Сослуживец Петра Алексей Швабрин, отвергнутый Машей, завидует их любви и вызывает Петра на дуэль, в которой Пётр получает ранение. Их любовь во второй раз подвергается испытанию восстанием Пугачёва. После взятия Пугачёвым Белогорской крепости Петр едва избегает казни и успевает помешать Маше выйти замуж за предателя Швабрина. Их любовь подвергается третьему испытанию после поражения Пугачёва, когда Петру выносится смертный приговор, так как он не смог доказать свою невиновность в измене. (6) Маша вымаливает прощение жениху у Екатерины II, которая освобождает Петра и благословляет их любовь. (7) Пётр и Маша наконец-то женятся.

Когда в китайском переводе роли других персонажей пушкинского романа сводятся к второстепенным, все они становятся либо помощниками, либо врагами в этой любовной истории. Мятежник Пугачёв играет роль благодарного человека, который отплачивает за услугу и помогает главным героям, что делает его похожим на старика из «Повести о Чжэнь Демане» или монаха из «Повести о Ин Юнь Мэне», оба романа «об ученом и красавице». В то же время сослуживец Петра Швабрин напоминает злодеев из романов «об ученом и красавице», которые борются за сердце красавицы нечестными способами, таких как Пин Цзюньцзань в «Пении пяти фениксов» и Бу Чэнжэнь в «Нефритовом пресс-папье». Читая историю в таком упрощенном виде, можно воспринимать персонажей второго плана просто как источники радости или печали для влюбленных.

Несмотря на поразительное сходство, немногие китайские читатели, познакомившиеся с оригинальным русским романом, с  легкостью связали бы «Капитанскую дочку» с  романом об «ученом и красавице». Признание сходства повествования потребовало переключения внимания на Петра и Машу. Однако китайский переводчик Цзи Ихуэй первым взял на себя смелость совместить русский сюжет с романом «об ученом и красавице». Эта метаморфоза начинает свой путь в Японии.

Начало заимствования

Перевод «Капитанской дочки» Пушкина, выполненный Такасу Дзискэ в 1883 году, стал первым переводом шедевра русской литературы в Японии. В предисловии Такасу объясняет, насколько тщательно он следовал оригинальному произведению: «Мой перевод призван сохранить первоначальную идею книги. Я не смею добавлять или сокращать содержание по своему усмотрению. Я также не смею искажать и преувеличивать». Несмотря на это заявление, Такасу и его редактор Хаттори Бусё внесли значительные изменения.

Для начала они полностью изменили название, что привело к последующим искажениям в китайском эстафетном переводе. Японский перевод имел два названия: первоначально он назывался «Удивительные вести из России: записки о сердце цветка и мыслях бабочки», но затем в 1886 году был переименован в «Русская история любви: биография Смита и Мэри»; китайский перевод перенял более позднее название. Более раннее название, с его отсылками к цветам и бабочкам, отражает стиль, широко применявшийся при переводе европейской художественной литературы в Японии в конце XIX века. Благодаря популярной книге Оды Дзюнъитиро «Странный роман в Европе: весенний разговор цветов и ив», вызвавшей повальное увлечение европейской сентиментальной литературой в стиле ниндзё, в названиях многих переводов появились природные образы и отсылки на «любовные истории». Названия помогали японским читателям быстро идентифицировать европейскую художественную литературу на книжном рынке и стали обычной практикой издателей. Даже первый японский перевод романа Толстого «Война и мир» был переименован в «Плачущие цветы и трепещущие ивы: осевший прах кровавых битв в Северной Европе» в маркетинговых целях.

Эти названия с пышными образами напоминали названия китайских народных сказок, но особенно романов «об ученом и красавице»: каждое произведение обычно называлось по имени главной героини, которое часто содержало отсылку к цветам или бабочкам. Таким образом, первое японское название «Капитанской дочки» указывает на сходство с этим жанром, который пользовался большой популярностью на японском книжном рынке тех лет. Однако повторяющиеся образы цветов и бабочек мешали читателям определить содержание романа по его названию. Чтобы исправить ситуацию, издатель перевода Такасу изменил японское название на «Русская история любви» для второго издания, чтобы более точно подчеркнуть направленность сюжета и русские корни романа.

Кроме того, именно в японском переводе русские имена впервые были заменены на англизированные. Как следует из второго названия перевода, главные герои Пётр и Маша были переименованы в Джона Смита и Мэри соответственно. За исключением известных исторических персонажей, представленных в романе, остальные герои второго плана также получили англизированные имена. Таким образом, имена в китайском переводе являются просто транслитерацией японских переименований. Любой читатель, способный отличить английские имена от русских, был бы поражен, увидев толпу английских джентльменов и леди, населяющих пустынный русский пейзаж во время восстания казаков. В Японии эпохи Мэйдзи переводчики, очевидно, не только историзировали западную художественную литературу, но и опускали пространственные вариации европейской географии. Китайцы унаследовали это «опущение» в своем эстафетном переводе. Наряду с изменениями в названии и именах персонажей, упрощение сюжета в китайском переводе и переход повествования от первого лица к третьему также можно отнести к нововведениям японского перевода. Также благодаря японцам произошло самое значительное изменение: русская повесть перешла в категорию романа «об ученом и красавице».

Мы не можем не задаться вопросом о причинах столь существенных изменений. Дело, конечно, не в языковых навыках переводчика. В Токийской школе иностранных языков Такасу достиг высокого уровня владения русским языком. Он перевел с русского на японский множество книг, а также отредактировал русско-японский словарь и несколько учебников по русскому языку. Вместо этого изменения могут быть обусловлены жанром. Перевод Пушкина, выполненный Такасу, был одним из самых ранних японских переводов европейской литературы. Переводчикам было очень сложно работать с текстами, столь отличными от традиционной японской и восточноазиатской литературы, особенно в то время, когда языковая реформа Мэйдзи требовала создания нового литературного стиля. Перед всеми переводчиками того времени стояла задача передать экзотическую инаковость западной культуры, но так, чтобы она не выглядела слишком странной и  не отпугивала японскую аудиторию. В процессе работы со старым и новым японские переводчики нашли подходящие для себя модели в традиционной китайской литературе: в данном случае — в романах «об ученом и красавице», жанре, хорошо знакомом японским читателям.

Появился и получил широкое распространение китайский роман «об ученом и красавице» в Японии в период Эдо (1603–1867). Примечательно, что этот вид художественной литературы появился на китайском книжном рынке примерно в то же время, когда японцы создали собственную издательскую отрасль. Японские издатели, которые стремились найти материал, способный подтолкнуть публику к покупке книг, нашли роман «об ученом и красавице» привлекательным. Выпускаемые в то время переводы этого жанра были рассчитаны на массовую аудиторию, а не на элиту, и поэтому печатались на дешевой бумаге, чтобы обеспечить максимальный тираж. Известно, что на японский язык было переведено более пятидесяти различных историй в жанре романов «об ученом и красавице». Многие из этих распространенных историй были настолько популярны, что издатели переиздавали их много раз, иногда под новыми названиями. Кёкутэй Бакин (1767–1848), известный автор ёмихон периода Эдо, пишет в  приложении к  своей «Легенде о восьми псах-воинах клана Сатоми» (1814–1842):

После [«Речных заводей»] в последнее время появилось много импортных книг, созданных по образцу «Равнодушных ласточек на пологом холме». Такие работы, как «История счастливой четы» и «Чунь лю ин», бесчисленны. Но нельзя сказать, что все они похожи только потому, что люди хотят произвольно следовать модным тенденциям. Они изображают только настоящую любовь, а не непристойные или неприличные вещи.