Ингахирайни, сын Райниманандро

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Дэвид Гребер. Бесприютные. Магия и наследие рабства на Мадагаскаре. М.: Ад Маргинем Пресс, 2025. Перевод с английского В. Петрова. Содержание

«Что до страданий, доставленных провинциальным жителям беспрестанными войнами, то они не поддаются описанию, ибо посредством сражений, а еще больше — обмана, так как им предлагали жизнь и помилование, если они уступят и покорятся, тысячи и тысячи людей были хладнокровно убиты, а их многочисленные жены, дети и скот захвачены и обращены в рабство.

Матерей разлучают с их малолетними отпрысками и другими родственниками: их разделяют и отправляют к разным хозяевам, так что они оказываются в разных частях страны и никогда больше не встречаются друг с другом, за редчайшими исключениями.

Один офицер, настоящий христианин, сказал мне, что адские муки не могут быть сильнее тех, которые испытывают эти несчастные люди, когда их разлучают друг с другом, чтобы увезти к разным хозяевам.

Их крики, плачи и причитания, сказал этот христианин, почти способны поднять мертвых из могил, чтобы те пришли им на помощь...» («Анналы» Раомбаны, А2, № 5: с. 74 [693–696])

Так писал Раомбана, секретарь королевы Ранавалоны I, около 1855 года, в своем историческом труде — на английском, чтобы никто при дворе не мог прочитать его.

Для тех, кто попал в плен и был продан на имеринских рынках, рабство означало в первую очередь разрыв всех уз, любовных и родственных, прощание с теми временами, когда они были дома, в окружении родственников, друзей, любимых, расставание со всем, что было главной ценностью в их жизни. Даже если порабощение не наступало вслед за массовыми убийствами — хотя обычно дело было именно так, — оно лишало человека всего, что придавало смысл его существованию. Первым его следствием была потеря человеческих отношений; правда, в те времена больше говорили о потере привычного места. Рабов называли «потерянными» (олона вери): согнанные с земель своих предков, они оказались среди тех, для кого были чужаками.

Даже тем рабам, которые родились в Имерине, было очень трудно установить прочную связь с какими-либо людьми или местами. Рабы всегда представляли собой самую мобильную часть населения. Лишь немногие жили с хозяевами. Более того, свободным людям и рабам отводились разные места для проживания: для первых существовали города и деревни на возвышенностях, для вторых — наскоро сооруженные хижины в низинах, рядом с рисовыми полями. Один астролог говорил мне, что в наши дни люди избегают низменных мест из страха перед лоло. Ночью духи странствуют по низменностям — обычно вдоль ручьев и рек, текущих по сырым долинам, — или скрываются в глубоких рвах. Если так, получается, что рабов ссылали в неспокойные места, полные разрозненных воспоминаний и намерений, а также сил, пришедших откуда-нибудь еще. Но и в подобных местах мало кто задерживался надолго.

Центром большинства деревушек, где обитали рабы, были хижины старейших мужчин и женщин. У рабов помоложе не имелось определенного места жительства, они перемещались между деревнями по всей Имерине, иногда принадлежавшими различным хозяевам, встречая родственников, друзей и любимых, также рассеянных по всему краю. Они составляли основу мутного, торгового, полукриминального подпольного мира, обитатели которого считались подозрительными в силу своей мобильности. Мелкая торговля была отдана рабам. Подавляющее большинство грабителей и разбойников были рабами. Мобильность позволяла им пренебрегать распоряжениями хозяев, но в то же время не давала нигде укорениться. Так, например, никто не смог мне сказать, где хоронили рабов. То немногое, что я смог выяснить, подводит к следующему предположению: для большинства из них устраивали импровизированные могилы — по сути, крытые ямы — возле их поселений. Почти всегда вместе погребали мужчин и женщин разного происхождения. Лишь через несколько десятилетий после освобождения некоторым семействам удалось собрать средства на сооружение солидных, основательных гробниц.

Почти все рабы, освобожденные в 1896 году, покинули эти деревушки и либо вернулись в родные места (если те селения всё еще существовали и невольники могли вспомнить, где они находятся), либо основали новые деревни, либо перебрались в города. Те, кто остался, сделали это в основном из-за земельных пожалований. Напомню, что в большинстве сельских общин вроде Бетафо всем заправляют немногочисленные богатые семейства. После прихода французов отпрыски этих семейств преимущественно покинули сельскую местность, став врачами, инженерами или мелкими чиновниками в столице. Однако их продолжали хоронить в целом на их родовых землях, для чего им приходилось сохранять владения в этих краях. Как правило, они выбирали ответственных мужчин средних лет из числа своих бывших рабов и предлагали им земельные наделы при условии, что те станут их издольщиками.

Для других же получение доступа к плодородной земле стало неразрешимой проблемой. «Белые» не желали продавать им участки (предки запрещали это) или запрашивали непомерную цену. Большинство семейств майнти обосновались в Бетафо благодаря внезапно обретенному благополучию: подаренная земля, военная пенсия, женитьба предка на богатой местной наследнице... Если кому-нибудь улыбалось счастье, вскоре сюда прибывали его родственники, надеясь разбогатеть, как он. Иногда это приводило к бегству «белых»: чем больше процветали майнти, тем больше сыновей фоци покидали селение. В нескольких деревнях к северо-востоку от Бетафо вообще не осталось «белых». Но это не было нормой.

Желание заполучить землю обуславливалось не только экономическими соображениями. Сельское хозяйство было не слишком доходным занятием. Кроме того, бывшие рабы в большинстве своем продолжали продавать свой труд даже после приобретения земли. Первостепенную роль играло стремление иметь землю, которую можно было бы передать потомкам. После обретения такого надела человек задумывался о сооружении гробницы. Первые основательные усыпальницы майнти в Бетафо — расположенные на возвышенных местах, а не в долинах — были сооружены в 1900–1910-х годах. Это стоило огромных денег. Обычно несколько семей возводили гробницу вскладчину. Трудно вообразить, сколько всего стоит за этими простыми сооружениями из земли и камня — хитроумные схемы, пререкания, многодневный труд, однообразный и утомительный. Гробница означала, что у потомков человека есть постоянное место жительства и что лежащего в ней будут помнить после смерти.

Понятно, что усыпальницы и связанные с ними практики имеют различное значение для «черных» и «белых». Предки не казались существенным препятствием для тех, кто пытался обрести свое место; история была не слишком тяжким бременем для тех, кто утратил это место.

Согласно общепринятым антропологическим определениям, «черные» и «белые» имеют общую культуру. Те и другие говорят на одном языке; различия в брачных обычаях, манере одеваться, использовании уважительных оборотов речи, музыкальных пристрастиях незначительны. Я не слышал упоминаний об особых обычаях майнти. Разница между двумя группами определяется неодинаковым историческим опытом.

Итак, существование рабства — то, что определяет восприятие «белыми» своего места в истории. Сцену, с которой начинается эта глава — солдаты-мерина с ружьями в руках разделяют семьи, — можно считать подобием первородного греха. Такие бесконечно повторявшиеся сцены привели к тому, что рядом с «белыми» поселились сотни тысяч «потерянных людей», служивших им немым укором. Но после разгрома меринской армии французами образы солдат и жертв в представлении людей стали сливаться, и наконец слово «солдат» сделалось символом опасностей нравственного свойства, заложенных в любых командных отношениях. С современной точки зрения этот факт выглядит очень поучительным. Если вы хотите понять, как стали возможными постоянные предательства, массовые убийства, разрешения, стоит присмотреться к командным структурам, внутри которых отдельные люди полностью отказываются от собственных суждений и подчиняются другим. Разумеется, речь не идет о стройной теории — скорее о наличии определенных видов общественных отношений, которое вполне ощущается, но не выливается в точные формулировки. Так или иначе, это обстоятельство окрашивает почти каждое размышление об истории и укрепляет уверенность в том, что мир нередко замешан на насилии, что живые люди подвергаются страшному давлению.

Потомкам жертв история представляется в совершенно ином виде. Как и наемный труд, командные отношения считаются неизбежным следствием бедности: многие «черные» нанимают своих близких родственников или идут работать на них. Отличается и отношение к предкам. Как ни удивительно, многие олона майнти — особенно мужчины, возглавляющие домохозяйства, — соглашаются с идеей благосклонного авторитета предков, которая для большинства «белых» является лишь нехотя поддерживаемой видимостью.

Если обратиться к историям отдельных семейств, которые приводятся ниже, все это очерчивается еще отчетливее. Самые большие отличия наблюдаются между теми семьями, которым удалось получить надел в Бетафо и сделать его своими родовыми угодьями, и теми, которые навсегда осели в чужих краях. Это истории о вечном рассеянии и перемещении, калейдоскоп образов, неизменно вращающихся вокруг зловещей фигуры вазимбы.

Антандрок’омби

Два из трех самых известных линиджей бетафски майнти происходят из крошечного селения Антандрок’омби, давно заброшенного: оно располагается на полосе земли возле рисовых полей к северу от Антанети. Согласно раннеколониальным записям, три знатных семейства вместе владели примерно половиной рисовых полей, непосредственно окружавших Бетафо, включая все земли вокруг Антандрок’омби и большинством тамошних рабов. После освобождения рабов главы этих семейств, видимо, выбрали двух самых влиятельных рабов и отдали им всю полосу земли, о которой говорилось выше. То были «рабы, заслуживавшие доверия», о которых говорила Раманана (см. главу 6): они не отдалялись от хозяев, получали в награду за то, что годами чинили стены, заготавливали дрова и доставляли навоз, прочное положение в общине — и заверения в том, что они будут делать то же самое и дальше. Их имена — Райнизанабохитра (род. ок. 1870) и Райниманандро (род. 1872) — до сих пор известны почти всем бетафцам, ведь каждый теперь является Великим Предком выдающегося линиджа. Первый, судя по всему, стал католиком — во всяком случае, большинство его потомков сегодня исповедуют католицизм. В 1916 году, вскоре после его смерти, его вдова вместе с несколькими друзьями и родственниками построила гробницу на хребте над их деревней; она получила название «Амбохимасина». Два года спустя другой мужчина, протестант, заключил договор на строительство собственной усыпальницы в местечке под названием Амбохитриманинана, расположенном дальше к востоку, на том же высоком хребте.

В том же 1918 году жители покинули Антандрок’омби (как мне сказали, из-за страха перед разбойниками). Большая часть их укрылась в Андрианони, квартале Бетафо, где уже проживали большинство местных майнти. Потомки Райнизанабохитры, католики, в 1935 году снова переселились в недавно основанную деревню Антанети, расположенную на высоком хребте, над тем местом, где находилась их прежняя деревня, и жили там, когда я познакомился с ними, — около шестидесяти человек в одиннадцати домах. Потомки Райниманандро тогда всё еще пребывали в Андрианони. Более того, был жив Ингахирайни, сын Райниманандро.

Состояние Райнизанабохитры быстро подверглось разделу между его четырьмя дочерями. Ингахирайни же, единственный сын своего отца, вскоре стал одним из богатейших людей в Бетафо — и уж точно самым богатым из майнти. Он сделался главой очень большого семейства. В доме Ингахирайни — стоящем, как и положено, к северу и востоку от домов его потомков, — живут его жена и ее бездетный брат. Неподалеку находятся два больших дома, принадлежащие Норберу, старшему сыну Ингахирайни. При мне началось строительство обширного кирпичного дома для его младшего сына, Мартена, недавно ставшего учителем математики в государственной средней школе в Аривонимамо. Остальные дома, расположенные вокруг этих, были отведены для дочерей и внуков. Это была крупнейшая семья в Бетафо: семь домохозяйств, члены которых происходили от одного родоначальника. Неудивительно, что Ингахирайни был единственным человеком в Бетафо, которого и «черные», и «белые» считали настоящим Рай амандРени.

Любопытно, что те, кто принадлежал к этим относительно успешным линиджам, почти ничего не могли рассказать об их истории. Предки этих людей выращивали рис, сооружали гробницы, оставляли потомство, время от времени переселялись. Интересно также, что потомки Ингахирайни достигли своего положения благодаря тому, что считались самыми верными и надежными из старых слуг андриан, но сегодня считаются самыми озлобленными и подозрительными среди бетафских «черных» — нам уже известно об отношениях Норбера с Миаданой. Этот парадокс хорошо иллюстрируют два случая из прошлого, рассказ о которых мне все же удалось услышать. Об одном из них поведал сам Норбер. Его семья, сказал он, переселилась в Андрианони из-за тесных отношений между его отцом и простым крестьянином-андрианой по имени Радзаонера. Опасаясь разбойников, Радзаонера убедил своего возлюбленного оставить Антандрок’омби и помог ему построить новый дом в Андрианони, рядом со своим. Позже мужчины скрепили свой союз клятвой на крови. Говоря о своих прошлых отношениях с андрианами, все члены семейства рассказывали эту историю. Но в ней есть и оборотная сторона: члены именно этого семейства после ссоры Норбера с Миаданой постоянно напоминали ей об их предке (самом Райниманандро или его отце?), которого связали и бросили к свиньям. Можно утверждать, что эта занимательная история сама по себе служит показателем успеха семейства. Она очень похожа на официальные истории андриан: внешне все выглядит мирным, но за этой оболочкой скрываются конфликты и насилие.