Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Барбара Энгель. Женщины в России. 1700–2000. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2023. Перевод с английского Ольги Полей. Содержание
Вплоть до 1920-х годов российский имперский проект был почти исключительно мужским делом. Территориальные аннексии Екатерины Великой представляют собой редкое исключение. Агрессивно проводя имперскую экспансию, Екатерина руководила разделом Польши и завоеванием обширных земель на юге, включая Крымский полуостров и Северное побережье Черного моря. Сотни тысяч евреев и латышей, а также миллионы украинцев, белорусов и поляков были включены в состав империи, в результате чего доля этнических русских в населении сократилась, составив чуть менее половины. Однако Екатерина была уникальным явлением. До и после ее правления строили планы, исследовали, завоевывали и управляли землями, ставшими «русскими», исключительно мужчины. Женщины стали действующей силой имперского проекта только в 1920-е годы, когда гендер приобрел центральное значение в преобразовании народов Севера, Юга и Востока.
К концу XIX века царь, «император всероссийский», правил более чем сотней разных народов. Помимо русских, среди них были немцы, евреи, поляки, армяне, грузины, азербайджанцы, татары, казахи, киргизы, узбеки, туркмены, финны и различные малые народы Севера. Этнически нерусские, если считать родственных русским по языку и культуре украинцев и белорусов, составляли на рубеже ХХ века большинство населения империи. Экономика, культура и образ жизни народов империи были чрезвычайно разнообразны: туда входили промышленно развитые города стран Балтии, крестьяне Украины, кочевые и полукочевые народы среднеазиатских степей, оленеводы Северной Сибири. Столь же сложна история взаимодействия Российского государства с покоренными им народами. В центре внимания этой главы находится гендерный аспект имперской миссии.
Гендер в империи
В XIX веке в самом имперском господстве обнаружился гендерный аспект. Именно мужчины, а не женщины отправлялись открывать и наносить на карту новые земли на юге, на севере и на востоке и завоевывать местных «других». Рассказы о подвигах мужчин в иноземье, будоражившие воображение публики, прославляли мужественность завоевателя и представляли его по своей природе выше побежденного. В начале XIX века читатели жадно глотали чувственные романы о любви между мусульманками и русскими мужчинами, действие которых происходило в экзотических горах Кавказа, где русские вели захватническую войну. Русский колонизатор представал благородным и доблестным мужчиной, носителем прогресса, а «хорошая» аборигенка — заботливой, сексуально доступной и пылкой женщиной. Местные мужчины, в отличие от русских, изображались дикарями, фанатиками и похотливыми животными, которые покупали и продавали своих женщин и могли даже убить за любовь к русскому мужчине. Задачей россиянина было спасти угнетаемую женщину от ее соотечественников-мужчин. Пылкий союз между русским завоевателем, представляющим собой высший тип человека, и заботливой местной женщиной отражал парадигму отношений между колонизатором и колонизируемыми. Так гендерные образы подкрепляли и рационализировали имперскую миссию России.
Той же цели служила тенденция представлять колониальные земли как нечто женственное, феминизированное. Писатели 1830–1840-х годов помогали популяризировать завоевательные войны, описывая отношения между завоевателем и завоеванными в отчетливо гендерных терминах. Они изображали земли Юга и Востока как своего рода феминизированного «другого», сексуального и соблазнительного, но отсталого и потенциально опасного, отчаянно нуждающегося в руководстве и контроле со стороны России. Так, в повести А. А. Бестужева-Марлинского Грузия представала роскошной и манящей, но нетронутой дикой местностью, расстилающейся перед наступающим русским завоевателем: «О моя душечка, ты обворожительна теперь!.. Я готов кинуться на грудь твою с седла и обнять тебя, расцеловать тебя», — восклицает вымышленный герой Бестужева-Марлинского, пришедший со своей армией в Грузию. Работы исследователя, естествоиспытателя и писателя Николая Пржевальского увековечили это гендерно обусловленное представление о завоевании. Пржевальский во второй половине XIX века приобрел огромную популярность. Агрессивно-мужественный представитель «конкистадорского империализма», он гордился превосходством России и считал народы Востока пассивными и беспомощными, жаждущими гегемонии и защиты России. Таким образом, имперская миссия определялась как мужская по своей сути.
Когда женщины участвовали в имперском проекте, то делали это с куда меньшим размахом. Они принимали участие в цивилизаторской миссии, следовавшей за имперским завоеванием, и даже в этом качестве часто сталкивались с препятствиями, незнакомыми мужчинам. Так, например, Варвара Кашеварова-Руднева поступила в медицинский институт и училась на стипендию, выплачиваемую оренбургскими властями, поскольку выразила готовность заниматься врачебной практикой среди башкирок Оренбургской губернии, которым мусульманская вера запрещала обращаться к врачам-мужчинам. Однако, когда она наконец получила диплом, ей не дали выполнить свою миссию. После безрезультатных запросов о должности в Оренбурге она сама поехала туда, чтобы получить официальный ответ — и получила. Ей сказали, что женщины не могут поступать на службу, а в ее случае в особенности, поскольку ее диплом давал обладателю право на государственный чин, который женщинам присваивать запрещалось. Местное военное командование не представляло, что с ней делать. Единственная доступная вакансия в военном госпитале была связана с государственной службой, а это давало привилегии, которыми могли пользоваться исключительно мужчины. Поэтому ей решили не давать места, несмотря на деньги, потраченные на ее образование. В последние десятилетия XIX века несколько женщин стали православными миссионерками-учительницами в школах Волго-Уральского региона и Сибири. Но даже в этом качестве присутствие женщин вызывало у мужчин двойственное отношение. На съезде миссионеров в 1910 году было предложено привлечь к миссионерской работе больше женщин и пригласить делегаток на следующий съезд; однако, несмотря на одобрительные голоса, это предложение провалилось.
Однако в художественной литературе можно увидеть и другую историю. Приключения героинь Лидии Чарской (1875–1937) на кавказских и сибирских рубежах снискали писательнице восторженное обожание русских девочек. Среди более чем 80 книг, опубликованных Чарской в период с 1901 по 1918 год, самыми популярными были те, в которых рассказывалось о приключениях княжны Нины (в конце концов Нин стало две). Первая Нина была единственной дочерью грузинского князя, помогавшего русским покорять мусульманские народы Кавказа, и татарской девушки, принявшей христианство, — она умерла, когда Нине было девять лет. Воспитанная в христианском духе, пользующаяся потворством безмерно любящего отца, привыкшая руководствоваться в своих поступках армейскими правилами, Нина ввязывалась в такие приключения, о которых обычные девочки могли только мечтать. Она скакала по горам на своем любимом коне, выслеживала разбойников в их тайном укрытии и даже защищала двоюродного брата, поскольку тот был слабее ее. Как заметила Бет Холмгрен, «помещая своих героинь на Кавказ, самую экзотическую и экзотизированную культурой для русских читателей приграничную землю, [Чарская] освобождает их от строгих рамок городского европейского общества Москвы и Санкт-Петербурга и явно связывает с романтической традицией отважных кавказских героев». Но Чарская идет еще дальше. Украинка Люда, еще одна героиня Чарской, стремится распространять христианскую веру среди татар-мусульман, хотя это грозит ей гибелью от рук мусульманских «фанатиков». Героини Чарской не только бросают вызов сложившемуся стереотипу о туземной женщине как о пассивной и жертвенной, но и изображают женщин бесстрашными проводниками имперской миссии.
Встреча с женским «другим»
В большей части существующих исследований нерусских народов империи приводятся лишь разрозненные примеры отдельных реальных женщин, но не женщин как объектов имперской политики или как символов зарождающегося национализма. Историки только начинают исследовать жизнь женщин в семье и на работе. Наиболее известны женщины образованные и умеющие выражать свои мысли, чей особый статус позволял им говорить и действовать в собственных интересах и в интересах других женщин.
Гендер отсталости
В регионах, которые русские считали отсталыми, якобы приниженное положение женщин иногда служило основным поводом для государственного вмешательства в дела коренных народов. Представляя имперскую экспансию на Юг, Север и Восток как цивилизаторскую миссию, русское чиновничество воспринимало культуру не столько с точки зрения различий, сколько с точки зрения уровней и стадий развития. Согласно этому взгляду, «передовые» культуры, такие как русская, были ответственны за то, чтобы помочь более «отсталым» догнать их. Одним из важных критериев отсталости был статус местных женщин. Политика царизма по отношению к мусульманским народам Поволжья и Средней Азии во второй половине XIX века — показательный пример такого подхода.
В глазах имперских чиновников женщины в этих регионах (за некоторым исключением среди кочевых народов, таких как туркмены) были угнетены по сравнению с русскими женщинами: они представлялись жертвами деспотизма шариата — исламского права, санкционированного имперской политикой. Русские реформаторы конца XIX века стремились положить конец целому ряду обычаев, в частности обручению вдов с родственниками мужей, выплате калыма, или выкупа за невесту, детским и подростковым бракам, ущемляющим, по мнению русских, права женщин. Существуют свидетельства, особенно в отношении поволжских татар, рисующие более сложную картину, чем это одномерное представление об угнетении женщин. Татарские женщины Среднего Поволжья, противившиеся влиянию русских православных миссионеров, играли важную роль в борьбе против религиозной ассимиляции и в ряде случаев активно проповедовали свою мусульманскую веру. В этом регионе религиозные школы посещало почти столько же девочек, сколько и мальчиков: девочки готовились передавать веру своим детям.
Татарки и другие мусульманки были также вполне способны защитить себя от посягательств в семье. В мусульманских районах Поволжья и в Туркестане, зоне имперского управления, охватывавшей бо́льшую часть Средней Азии, семейные дела оставались в ведении исламского права. Пользуясь правовыми средствами, доступными им после реформы 1864 года, мусульманские женщины, так же как еврейские и русские, успешно обращались в исламские суды, чтобы пресечь насилие со стороны мужа, защитить свою честь и даже инициировать развод. Согласно исламскому праву, «жестокое обращение» мужа давало жене право требовать развода — право, которого не было у русских православных женщин. Несмотря на эту практику, противоречащую стереотипам об угнетенном положении мусульманских женщин, к концу XIX века российские чиновники пришли к выводу: чтобы улучшить положение женщин-мусульманок, «цивилизованному государству», такому как Россия, пора избавить мусульманские территории от исламского права, принявшего «самую грубую и бесчеловечную форму» и нарушавшего «человеческие права» женщин. Лишь опасение, что поспешное введение российских законов вызовет сопротивление местного населения, помешало чиновникам осуществить свои планы. Тем не менее взгляды реформаторов на местные обычаи отразились на устремлениях как мусульманских националистов, так и советских последователей этих реформаторов.
Гендер и нация
Стремление расширить свою национальную автономию у народов, входивших в состав Российской империи, часто имело гендерную окраску. С одной стороны, как и везде, национальная общность представлялась в виде братства. С другой — стремясь дистанцироваться от российской гегемонии, мужчины этих народов в то же время сами иногда принимали русскую роль «носителей прогресса» по отношению к своим женщинам. Отражая иерархию уровней развития, характерную для русских колонизаторов, те народы, которые русские считали «отсталыми», включали повышение статуса женщин в националистическую повестку дня. Там же, где «отсталость» не привлекала внимания к положению женщин, например на территориях к западу, женщины сами невольно вносили свой вклад в процесс гендерной дифференциации. Стараясь показать, что их тоже необходимо включить в политику «братства», они использовали риторику о «матерях-воспитательницах», призванных служить нации, тем самым отстаивая место для себя и своих проблем в зарождающихся националистических движениях. Однако связь между гендером и нацией иногда оказывалась палкой о двух концах. Национализм предоставлял образованным женщинам новые возможности для высказывания своего мнения, но он же мог и ограничивать их в том, что они чувствовали себя вправе высказать.
Среди мусульман Кавказа, Поволжья и Крымского полуострова статус женщины занял важное место в национальной повестке дня. Националистические движения возникли в наиболее урбанизированных районах к концу XIX века под действием тех же модернизирующих сил, которые вызвали волнения среди русских. Инициативу взяли на себя реформаторы-джадиды. Измеряя прогресс критериями западноевропейского «просвещения», реформаторы джадидизма стремились направить свои народы по пути современности путем реформирования самого ислама. Мужчины — лидеры движения, в основном поволжско-татарская и азербайджанская интеллигенция, не просто включали «женский вопрос» в свою повестку дня, но придавали ему ключевое значение. Татарский реформатор Исмаил-бей Гаспралы (в некоторых источниках — Гаспринский) писал в 1913 году: «Кто любит свой народ и желает ему [светлого] будущего, тот должен позаботиться о просвещении и воспитании женщин, вернуть им свободу и независимость и дать широкий простор для развития их ума и способностей». Реформаторы в Баку определили основные женские проблемы как неграмотность, изоляцию, ношение чадры и полигамию. Поддержка женщин в преодолении этих проблем стала мерой прогрессивности политики. Когда родители-мусульмане обратились в Бакинский городской совет с ходатайством об открытии школ для их дочерей, азербайджанские делегаты решительно поддержали их просьбу и воспользовались этим случаем, чтобы открыть дебаты о месте женщин в обществе и поддержать отмену чадры и женской сегрегации. Один из делегатов произнес воодушевляющую речь «Долой чадру»: он говорил, что образование необходимо женщинам, чтобы стать хорошими гражданками и хорошими матерями, причем эти две роли были явно неразделимы в его сознании. Влиятельный и популярный азербайджанский журнал «Молла Насреддин» (1906–1930) под редакцией Мирзы-Джалила Мамедгулизаде (1866—1932) и его жены Хамиды Джаваншир (1873—1955) также затрагивал ряд женских проблем. Посредством сатиры и карикатур журнал порицал обязательное ношение чадры, изоляцию женщин, многоженство, избиение жен и насилие в отношении женщин. Рассматривая эмансипацию женщин как «возвышение» их до уровня их европейских сестер в образовании и просвещении, джадиды видели в ней необходимую предпосылку для возрождения мусульманской цивилизации и формирования современного государства.
Акцент на женской эмансипации побуждал и самих женщин высказываться от собственного имени. Вначале лишь объекты реформы, проводимой просвещенными мусульманскими интеллектуалами, они вскоре стали признанными партнерами мужчин. Эти женщины, как и мужчины, происходили из семей образованной, привилегированной и урбанизированной элиты. По большей части они приводили доводы в пользу образовательного и социального прогресса женщин в рамках, установленных мужчинами, связывая будущее нации с тем вкладом, который внесут в него просвещенные матери: «Сестры, нам нужны школы, где мы сможем получить образование; мы сможем быть в какой-то степени полезны нашей Родине, если сумеем [правильно] воспитать наших детей». После революции 1905 года в крымском городе Бахчисарае, в Казани и в Баку начали издаваться журналы, адресованные женской аудитории, и другие журналы открыли свои страницы для женщин-авторов. Женские журналы информировали своих читателей о правовом статусе женщин, давали им советы по поводу их домашних обязанностей и публиковали информацию о положении женщин в других местах. Подчеркивая необходимость перемен, сторонники женской эмансипации тем не менее продолжали отстаивать в качестве идеалов для женщин традиционные исламские ценности: преданность, целомудрие и покорность воле Аллаха. Таким образом, националисты восприняли ценности Запада избирательно. Женщины, особенно в роли матерей, должны были играть важную роль в сохранении всего лучшего из национального наследия. Мусульманские интеллектуалы, как мужчины, так и женщины, рассматривали женскую эмансипацию с точки зрения блага нации.