«Има нешто?»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Фабио Маттиоли. Темные финансы: неликвидность и авторитаризм на окраинах Европы. М.: Новое литературное обозрение, 2025. Перевод с английского А. Белоусовой. Содержание

Объяснение нестыковок: распад временных циклов

Когда я впервые ступил на македонскую стройплощадку, меня поразила красота ее пограничного состояния. Повсюду лежали железо, кирпичи и песок — материалы, ожидающие, когда они станут чем-то другим. Для большинства же моих собеседников из среднего класса идея посещать стройки и каждый день общаться с рабочими была довольно малопривлекательной. Незавершенные участки не-совсемности (not-yetness) обнажали неприятную подноготную их собственного неуверенного подъема по социальной лестнице — как будто сам вид стройки, и особенно строителей, разрушал иллюзию того, что они наконец распрощались с отчужденностью своего постсоциалистического состояния.

Строителям вполне ожидаемо не нравилось, когда их осматривали и оценивали городские жители. Из-за простого присутствия «мирных жителей» даже теплые октябрьские дни сковывала ледяная тишина, сопровождаемая тяжелыми и подозрительными взглядами. И все же этот холодный прием оттаивал от энергичных рукопожатий и громогласного смеха, когда посетители признавали творческую силу рабочих. Ворочая кирпичи, а не обрабатывая данные, строители воплощали надежды Македонии в буквальном смысле на строительство лучшего будущего. Но эта мечта испарилась в 1990-е с крахом социализма. К 2013 году рабочий-строитель выглядел все более неуместно в стране, пытавшейся переизобрести себя как страну интернет-технологий и диджитал-специалистов.

Однако лиминальность имела свои преимущества. Рабочие могли использовать строительную площадку как свое место, исполняя короткие рассказы, песни или лимерики, которые на время отменяли «нормальный» порядок вещей и через насмешку чествовали их необычную внешность и запах. В компании Construx это потворствование неуместности даже породило фиктивный язык, «строительную речь», насмешливый, импровизированный идиом, который рабочие сколачивали и мастерили из собственных северо-восточных диалектов. Незавершенный язык для тех, кто жил незавершенным.

В отличие от представителей среднего класса, привыкших потреблять уже готовые объекты и пространства, рабочие Construx идентифицировали себя с процессом строительства — преобразующим освоением построенной среды, которое вписало их труд в долгую историю каменщиков, мастеровых и ремесленников. Для половины рабочих это наследие было одновременно и даром, и проклятием, передававшимся от отца к сыну в течение многих поколений. Их семьи переезжали из деревень на востоке и севере страны и сделали периферию Скопье своим новым домом, став последними мигрантами с 1950-х годов, занявшими земли, которые освободились после (более или менее принудительного) отъезда югославских турок.

Процесс строительства, выражавший их контроль над не-совсемностью, вызывал у рабочих чувство гордости — притом не агрессивной, а наполняющей счастьем уверенности в себе. Наделив пот и рутину достоинством и серьезностью, они рассчитывали отвоевать себе место в истории и обществе. Способность подчинить материю и самих себя преобразующей жизнь дисциплине помогала им оправдать свое пограничное существование как фундамента общества — рабочие любили вспоминать об этом в неумолимых ритмах рабочего процесса. Изнурительный темп жизни, который налагал ограничения на их физическое существование уже в пять утра, сам по себе стал ключом к синхронизации их бытия с «гражданской жизнью», даже если именно из-за этой временной дисциплины они были вынуждены пропускать столь многое из происходящего за пределами рабочего места.

Безвылазно находясь на своих рабочих местах и подчиняясь жесткому временному графику, рабочие все же находили способ вписать свои дни, и особенно перерывы, в сезонные жизненные циклы страны. Летом в обеденный перерыв в 11:00 рабочие готовили свой ланч из помидоров, цукини и перца. Осенью они приносили домашнее вино или ракию, которую большинство из них гнали по выходным, и за обедом лились истории о мужском братстве в соответствии с сезоном. Зимой же каштаны, маринованная капуста или даже свиные шкварки появлялись на столе уже в семь утра — особенно в полные радостного возбуждения дни после забоя домашних свиней.

Такие вкрапления времени общения в рабочий распорядок смягчали холодную темень или палящее солнце, сопровождавшие их труд. Менеджеры поощряли или, по крайней мере, терпели внеплановые перерывы, на которых выпивали и отмечали (макед. слави) ритуальные праздники и чествовали домашних святых. Почти каждую неделю несколько коробок вафель с кремом (макед. наполитанки) или арахисом из магазина-дискаунтера были праздничной трапезой по случаю дня рождения или домашнего события. Эти маркеры времени делали лиминальность рабочих не такой плоской и примиряли их трудовую жизнь с социальным миром.

«Она пришла? ОНА ПРИШЛА! ДА-А-А! УРРА-А-А!» С этим криком сонная атмосфера октябрьского полудня разбилась вдребезги, как облако, пробитое одним солнечным лучом. Рабочие с волнением повыскакивали из своих укрытий, чуть ли не рысцой бежали, чтобы услышать, что скажет Фолко, при этом обнимаясь и тряся друг друга. Заразившись эйфорией, несколько товарищей побежали в местный магазин и принесли сок, вино и печенье. Когда они вернулись, пыльная доска и тачка уже были расставлены — импровизированный алтарь, вокруг которого рабочие пели и танцевали оро, сцепив руки и качая ногами, пара шагов вперед, пара шагов назад.

Стихийное празднование в честь Фолко было вызвано одним простым словом плата (зарплата) — словом, которого они с нетерпением ждали. В течение двух месяцев рабочие почти ежедневно звонили, чтобы узнать, выплатила ли их компания Construx зарплату. «Има нешто?» («Есть ли что-нибудь?») — спрашивали они по телефону, а потом друг у друга. «Ништо» («Ничего»), — отвечали им, и это болезненное заявление эхом разносилось по молчаливой стройке, как шелестящее облако разъедающей тревоги.

В отсутствие денег рабочие принялись экономить на мелочах. Первыми жертвами стали печенье, вино и напитки. Но со временем небытие захватывало новые области жизни. На втором месяце задержки слави или праздничные поводы стали неуместными или слишком накладными. Когда после шести месяцев нерегулярного поступления средств остановилась поставка строительных материалов, рабочие стали чувствовать себя на рабочем месте как в клетке: им и не платили, и не давали возможности нормально работать. За восемь месяцев задержки ништо приобрело мрачные коннотации, угрожающие их семьям, их будущему и самому смыслу их жизни. Со слезами на глазах Нико вспоминал чувство унижения, которым было пропитано рабочее место. «На Пасху я всегда покупаю себе новую рубашку. Это не так много, но я делаю это каждый год. В этом году... в этом году я не смог себе этого позволить». В наступившей тишине раздались низкие возгласы досады. «А в эти выходные у моей дочери день рождения. Что же мне делать? Торт ведь стоит денег. Что я могу ей подарить? Не говоря уже о вечеринке! Но она же ребенок, как ей понять, что у меня нет денег?»

В простоях, которыми были заполнены их дни, рабочие зацикливались на этом вопросе. Как их поймет остальной мир — ведь теперь у них нет денег, чтобы оправдать свою лиминальную трудовую жизнь или длительную отлучку от семей. Как воспримут друзья и родственники их внезапный отказ от участия в праздниках и свадебных торжествах? Как они, рабочие, могли смириться с тем, что будут выполнять мелкие, рутинные задачи без оплаты, в то время как на строительных площадках вокруг кипела работа? Ништо, повторяли они друг другу в ответ. Они ничего не могли объяснить или сделать, это было признанием финансового бессилия, которое подтачивало другие стороны их жизни. Болезненное, медленное небытие грозило поглотить их заживо.

Финансы и часовое время

Растянувшееся во времени вытеснение смысла и деятельности из строительной работы стало темпоральным измерением неликвидности Груевского. Эта темпоральность, «подвешенная между повседневным выживанием и далекими горизонтами утопистского будущего», взяла штурмом даже такие благоразумные и солидные компании, как Construx.

Компания, основанная в 1991 году двумя друзьями, которые, по словам директора, «встретились в темном подвале, где было два сломанных стула и ведро», на протяжении почти двадцати лет была образцом медленного и неуклонного роста. В 1990-е компания занималась небольшими проектами, работая в основном как проектная студия и нанимая сторонние бригады. Эта работа привела к более крупным проектам для местных банков и иностранных посольств, что убедило менеджеров нанять постоянную команду рабочих, а затем начать самостоятельное строительство многоквартирных домов и инфраструктурных объектов в одном из самых быстрорастущих районов Скопье.

С приходом к власти Груевского Construx столкнулась с дилеммой. Из-за нежелания поддерживать режим компания получала меньше государственных контрактов и менее выгодные условия от кредиторов. В то же время казавшийся масштабным строительный бум, запущенный правительством, которое было сформировано ВМРО-ДПМНЕ, оживил угасшие надежды строителей по всей стране. Каждый день инвесторы, не имеющие опыта работы в этом секторе, создавали новые компании и начинали новые (более или менее легальные) жилищные проекты, надеясь заполучить либо государственные средства, либо покупателей, имеющих доступ к кредитам на покупку первого жилья. Это практически не оставило Construx выбора. С таким количеством новых конкурентов и заинтересованных покупателей ее менеджеры сочли, что самый высокий шанс выжить — это пойти ва-банк, вложившись в строительный бум, чтобы не быть захлестнутыми волной плохих, но дешевых квартир. В 2011 году, после того как Construx привлекла внимание македонского общества как четвертая по темпам роста и самая успешная строительная компания страны, она отказалась от долгосрочных контрактов с международными инвесторами, чтобы заняться строительством более прибыльных жилых зданий для местного рынка.

К октябрю 2013 года компания построила несколько девятиэтажных зданий и еще три находились в стадии строительства, для чего были наняты тринадцать новых топовых сотрудников (четыре инженера, три землеустроителя, один архитектор, два финансовых эксперта и три планировщика), что фактически удвоило административный штат. В жилом комплексе Den, расположенном в новом жилом районе Скопье, завершались последние отделочные работы; Pool, расположенный в одном из исторических районов Скопье, должен был быть закончен в ближайшее время; Nest, надстройку над существующей восьмиэтажкой, планировалось завершить летом 2014 года, но получилось закончить только в конце 2016-го. Вынужденная работать одновременно на несколько фронтов, Construx решила отказаться от политики найма подрядчиков только для специализированных этапов, таких как электрика, сантехника или стальные конструкции. Чтобы опередить конкурентов, Construx должна была быстро нанимать больше субподрядчиков, в том числе компании, занимающие более дружественную позицию по отношению к правительству Груевского, но все же управляемые родственниками директоров Construx.

Чтобы поддержать ускоренный темп инвестиций, компания решила увеличить свои кредитные линии и больше полагаться на банки. Благодаря участкам под застройку, купленным по дешевке в начале мирового финансового кризиса, у Construx не было проблем с получением кредитов и началом строительства. Но по мере того как кризис углублялся, а международные инвесторы, которые владели македонским банковским сектором, становились строже в отношении сроков и менее гибкими в отношении платежей, эта возможность превратилась в обременение. «Алфа Банка», один из основных партнеров Construx, почти перестал финансировать деятельность компании. «Стопанска Банка», один из крупнейших банков страны, повысил требования к залогу и вынудил Construx предоставить в качестве залога значительную часть строящихся зданий. В этих новых условиях выручка от продажи квартир сначала шла на погашение кредитов Construx, что лишило компанию ликвидности и доходов на ранних этапах строительства.

К концу 2013 года ситуация становилась все более отчаянной. У Construx было очень мало денежных резервов, три здания, которые нужно было достроить, и мощные конкуренты, которых прямо или косвенно поддерживало правительство. Компания, вынужденная отдавать приоритет погашению долга, а не инвестициям, принялась нагружать субподрядчиков, поставщиков и даже рабочих растущими долгами. Со временем субподрядчики перестали работать или стали настолько неряшливыми, что не могли выполнить свои задачи, не поставив под угрозу репутацию Construx, построенную на качестве строительства. Внезапно «ближайшее будущее» компании стало казаться туманным, исчезающим в ловушке неликвидности Груевского.

Поэтому компания обратилась к собственным рабочим. Вынужденная соблюдать жесткий график погашения кредита, Construx надеялась, что сможет заставить своих майстори (мастеров-каменщиков) ускорить завершение строительства зданий, попросив их работать сверхурочно. Но без финансовой инфраструктуры, позволяющей компенсировать их труд или закупать материалы, эти усилия оказались тщетными. В течение зимы 2013-го и первых месяцев 2014 года Construx все меньше удавалось согласовывать сроки выполнения своих работ и финансовых обязательств, что полностью нарушило временной горизонт, регулировавший работу стройплощадки. Чем больше давление, связанное с погашением финансовых обязательств, заставляло Construx направлять свое внимание на добычу денег, маркетинг или выплату штрафов (или процентов) за задержки, тем более хаотичным становился график работы.