Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дуглас Бойн. Аларих, король вестготов. Падение Рима глазами варвара. М.: Альпина нон-фикшн, 2023. Перевод с английского Александра Свистунова. Содержание
Война в древности была грубой, уродливой — и, к сожалению, неизбежной. Когда армии выстраивались в боевой порядок и командиры вели их навстречу противнику, всех участников схватки повергала в ужас перспектива внезапной смерти. На солдатские доспехи едва ли можно было полагаться. Простейшие шлем и щит закрывали череп и тело, но вряд ли были надежной защитой. Со свистом несущиеся стрелы могли пробить глазное яблоко так же легко, как серебряная зубочистка протыкает оливку. В одном из сражений древности летящий снаряд попал солдату в голову, и он «продолжал преследовать врагов с вонзившимся в эту часть тела дротиком». Когда битва стихла, он около захода солнца вернулся в город, а дротик по-прежнему продолжал покачиваться в его голове.
Иногда солдаты поскальзывались «в крови своих товарищей на грязной и коварной земле». Некоторые боролись за глоток воздуха в самой глубине схватки, задыхаясь под весом доспехов других солдат. По словам римлян, погибнуть на войне «без ранений» было ужасной судьбой. Если воин отделывался переломом, считалось, что ему повезло. Масштабные сражения, когда два легиона в воинской форме сражались на открытой равнине, как в эпоху доблестных Сципиона и Ганнибала, во времена Феодосия стали старомодной забавой благородных мужей прошлого. Понятно, что римские военачальники делали все возможное, чтобы избежать этих жестоких схваток. Куда разумнее было прибегнуть к неожиданной атаке, еще лучше — устроить рейд. Все знали, что элемент внезапности шокирует врага и снижает потери среди собственных войск.
Жестокая римская культура воспитывала гордость в своих солдатах. Воины римской армии были «самыми храбрыми, сильнейшими и наиболее преданными бойцами», которых когда-либо видел Древний мир. Из-под пера латинских авторов сыпались эпитеты в превосходной степени: fortissimi, nobilissimi, devotissimi. Полевая армия — вроде тех когорт, которым было приказано прийти в боеготовность в конце лета 394 г., когда война казалась почти неизбежной, — обычно насчитывала от пятнадцати до тридцати тысяч человек. Это были люди в возрасте от двадцати до сорока лет, различавшиеся как по опыту, так и по телосложению: от беспечных новобранцев до сильных и испытанных в боях ветеранов.
Театр боевых действий, на котором, вероятно, должен был сражаться Аларих, в воображении каждого римского солдата занимал особое место. Практически наверняка в то лето он и его сослуживцы отправились к Тигру и Евфрату, двум мощным артериям Ближнего Востока, впадающим в Персидский залив, за пределами сферы влияния Римской империи. Месопотамия была настоящей горячей точкой IV в. Император Юлиан, племянник Константина, в середине IV столетия водил в Персию легионы, которые нередко были сформированы из готских новобранцев. Эти люди грабили местные города, строили боевые машины для войны в пустыне и возвращались с рассказами о том, как прятались от львов на болотах. Сухой песчаный ковер под ногами и множество городов-оазисов, как известно, дезориентировали целые поколения римских солдат, в том числе бойцов из болотистой Готии, и сбивали с них спесь.
Персия находилась в эпицентре растущей торговой сети, связывающей Азию, Ближний Восток, Аравийский полуостров и древнее восточноафриканское королевство Эфиопия. Местные цари из могущественной династии Сасанидов — «шахи шахов», как называли их подданные, — безраздельно правили своим государством в течение четырех столетий, пока не пали под ударами вторгшейся в их владения мусульманской армии, которая положила конец их имперским мечтам.
В те времена шахи вышли на мировую арену как искушенные политические игроки. Покровители искусств, литературы и музыки, они создали свое царство по образцу великой Персидской империи V в. до н. э., времен всемогущих Дария и Ксеркса. Шахи поощряли любовь к философии, научным исследованиям и богословским спорам и поручили знатокам зороастризма, официальной религии Персии, исследовать тайну происхождения мира. Они пригласили присоединиться к этим поискам и иностранцев. По просьбе шахов христиане из Римской империи прибыли в Персию и жили при дворе в качестве послов культуры.
Цари Персии воздвигли памятники во славу своих мирских устремлений. В столице государства, городе Ктесифоне, недалеко от Багдада, огромные цепные арки взмывали в небо и образовывали большой зал дворца. Высота его каменных сводов внушала благоговение многим иностранным гостям, а элегантные формы его парабол были превзойдены только в современную эпоху. На обедах еду подавали в дорогой серебряной посуде, украшенной сценами охоты. Популярными видами досуга были верховая езда, игра в поло и стрельба из лука.
Власть шаха распространялась даже на тех, кто находился за пределами Персидской империи. Археологи регулярно находят сасанидские деньги в китайских гробницах — это указывает на то, что по Шелковому пути странствовало множество иранских торговцев, — в то время как римские монеты встречаются там невероятно редко. Даже после падения Персидской империи интерес к исследованию мира оставался отличительной чертой местной культуры. Мусульманская династия Аббасидов сохранила эту богатую традицию до XIII в.
Несмотря на достижения Персии и необычайную экспансионистскую энергию шахов, римские армии регулярно перебрасывались к персидской границе еще во времена Феодосия, а сами римляне часто относились к своим восточным соседям с подозрением и недоверием. Персия долгое время была самым непримиримым врагом Рима, разграбляя города с римскими гарнизонами и доставляя императорам проблемы с 250-х гг. Воспоминания о конфликтах сохранялись и в IV в.: напряженное противостояние мешало Риму наложить руку на богатства далекого Востока. В Риме понимали, что Персия заняла «середину земли» на пути в Азию и Китай, но, поскольку персы не пускали иностранных купцов в свою землю без уплаты высоких пошлин, римлянам пришлось проложить еще более опасный маршрут, через Красное море и Индийский океан. Военная цель императора Юлиана состояла в том, чтобы прорвать персидские заслоны. Он так и не вернулся из того похода.
Солдаты, сражавшиеся под его началом, с трудом преодолевали пустыню. «Липкая грязь и болота» Тигра и Евфрата мешали им двигаться дальше, а их лошадям приходилось не легче, поскольку они часто застревали в грязи. Моральный дух упал. В этих землях готские солдаты, в частности, были свидетелями и участниками некоторых из наиболее дерзких и возмутительных деяний римской армии. Они совершили набег на персидские склады. Безудержное мародерство оставалось незамеченным, а иногда даже поощрялось командирами. Зерно выкрали, погрузили на телеги и перевезли на «корабли для отправки армии». Очаровательный личный зоопарк персидского военачальника, «засаженный всякими деревьями, где обитало множество диких зверей», превратился в римский тир, в котором его ценную коллекцию животных — весьма вероятно, «львов с волнистыми гривами, косматых кабанов, страшно свирепых медведей, каковы они вообще в Персии», — перебили без разбора.
Тем не менее, даже несмотря на эти периодические всплески жестокости, жадности и распущенности, солдаты получили ценный опыт командной работы, стратегического планирования и творческого решения проблем, что дополнило их более прикладные навыки владения мечом и щитом. Они научились сооружать строительные леса для переброски войск через городские стены, поняли, как войти в укрепленный город, прокладывая туннели под ним, и изобрели методы, позволяющие вывести из строя городские ворота, расплавив их железные заклепки. Готы возвращались домой с историями, не менее фантастичными, чем сказки, — например, о том, как они вырыли проход под кухней персидской женщины и напугали ее, когда она готовила еду. Многие солдаты из числа переселенцев познакомились в те годы с людьми непревзойденной доблести и авторитета, в том числе — с одним из своих военачальников по имени Гормизд.
Ормизд, как его называли в юные годы в Персии, также пересек реку, покинул родную страну и поселился в Римской империи. Выходец из влиятельной персидской семьи, он был на поколение старше большинства своих солдат и достиг совершеннолетия во время случившегося в Персии переворота. Люди, которые пытались свергнуть шаха, схватили его и заключили в тюрьму. В ужасе от мысли, что ее супруг до конца жизни останется в заключении, жена Ормизда задумала освободить его, спрятав тонкую металлическую пилку внутри рыбы, которую она отправила в тюрьму в качестве подарка для мужа. Ормизд, обнаружив инструмент, освободился от цепей и сбежал, а затем добрался до соседней Армении. Оттуда на верблюде он попал в Константинополь, где снискал расположение семьи императора Константина. Он изменил имя, использовав греческое написание Hormisdas (Гормизд), — возможно, для того, чтобы скрыть иностранное происхождение, — и погрузился в мир бань, рынков и празднеств. К 360-м гг. военачальник Гормизд вернулся в Персию в роли командующего римской кавалерией.
Многие готы участвовали в сражениях под его предводительством и были на стороне Гормизда, когда местные персы презрительно бросали ему в лицо: «Предатель!». Свирепость, с которой иранцы упрекали земляка, носившего плащ римского полководца, должно быть, потрясла готов, если к тому моменту они не испытали такой культурный шок на собственном опыте. Переселенец, успешно сражавшийся на стороне римлян, никогда не смог бы благополучно вернуться домой и чувствовать себя в безопасности.
Аларих не знал Гормизда лично, но к 394 г., вероятно, усвоил тот же урок. Многие готы в течение тех лет столкнулись с чем-то подобным. Они спрашивали себя, как долго смогут прожить в римском обществе в качестве неполноправных соседей, изменится ли их политический статус и появится ли когда-нибудь возможность вернуться в Готию, где гражданская война расколола общество, экономические трудности резко снизили уровень жизни, а вторжение гуннов опустошило северные территории. Их ответы на вопрос о том, как проложить путь в будущее для своего народа, оставаясь внутри Римской империи, часто становились поводом для глубоких разногласий среди близких друзей, так что политические противоречия превращались в личную неприязнь.
Незадолго до начала войны два гота, Фравитта и Эриульф, были приглашены на обед во дворец императора Феодосия. Изысканность официального римского застолья заставила поваров хорошенько понервничать. Нужно было выбрать вино и приготовить выпечку. Два гота согласились присутствовать, потому что они уважали императора и знали, что он не повторит трагических ошибок своего предшественника, при котором готы могли считать, что им повезло, если покидали пиршество живыми.
Тем вечером между двумя готами разгорелся жаркий спор о политике. Фравитта всегда призывал своих собратьев к почтению и смирению в повседневном общении с римлянами. По его словам, раз римское правительство предоставило землю некоторым готским переселенцам, в ответ готы должны были проявить снисхождение и признательность. Эриульф, более нетерпеливый и воинственный человек, придерживался противоположной точки зрения. По его мнению, готам нужно было действовать решительнее и не позволять чужому благодушию определять их судьбу. В то время как римляне могли самовольно отбирать у родителей-готов детей и продавать их в рабство, а семьи даже не имели возможности обратиться в суд, если с ними жестоко обращались или наносили ущерб их собственности, готы были вправе не чувствовать себя в долгу перед римлянами.
Алкоголь распалил спорщиков, и разговор становился все более напряженным, пока за криками в конце концов не последовало открытое насилие. В самый разгар ужина Фравитта вонзил свой меч в бок Эриульфа, убив его на глазах у главной семьи Рима, — смелый поступок, который произвел впечатление на Феодосия. «Какой справедливый и добродетельный человек этот Фравитта», — спокойно заметил император, когда рабы бросились наводить порядок. За один только этот удар Фравитта впоследствии получил повышение по службе, жену-римлянку и постоянную поддержку императора. Готы, которым удавалось преуспеть в обществе, часто добивались признания, совершая ужасающие поступки, подобные этому. Это была не последняя резня, окропившая ноги Феодосия кровью готов.
***
Река Фригид, где разместился отряд Алариха в конце лета 394 г., любому солдату показалась бы странным местом для битвы. Если бы история могла их чему-либо научить, солдаты в отряде Алариха готовились бы переносить месяцы невыносимого зноя персидской пустыни, а не день или два легкого дискомфорта из-за слабых альпийских ветров. Место к северо-востоку от Апеннинского полуострова, до которого им пришлось добираться от Дуная неделями, если не месяцами, не было одной из границ империи. Здесь не пролегали стратегические маршруты и не происходили вторжения. 5 сентября 394 г. это было просто живописное, хотя и труднодоступное ущелье, располагавшееся на территории современной Словении. Весной, летом и осенью местные холмы были покрыты густой темно-зеленой травой. Лишь несколько поселений на этих холмах можно было назвать настоящими городами. Как правило, в долине встречались лишь одинокие крестьянские дома, между которыми перекатывалось эхо йодля.
Противник тоже мог их озадачить. Феодосий приказал воинам сразиться с Флавием Евгением, который после почти двух лет растущего разочарования фанатичной религиозной политикой своего соправителя не смог найти никаких способов мирно разрешить конфликт и остановить усиление христианского государства Феодосия. Пользуясь поддержкой западной армии, союза сенаторов и помощью своего полководца Арбогаста, надежность которого вызывала у всех сомнения, Евгений тем летом отправился к реке Фригид, чтобы начать гражданскую войну, которая теперь казалась неизбежной.
К чести солдат Евгения, битва на реке Фригид вошла в историю как кровавое и затяжное сражение. Римские авторы, которые ее описывали (никто из них не был непосредственным свидетелем события), подсчитали, что она продолжалась около двух суток. Но как бы долго она ни длилась, к 6 сентября 394 г. Феодосий полностью подавил сопротивление противника. В этой битве пали десять тысяч готских солдат: император принял холодное тактическое решение сокрушить первые ряды вражеской армии, пожертвовав огромным количеством своих готских бойцов-федератов. Аларих был среди немногих, кто выжил. Когда весть о поражении Евгения достигла городов, окрыленные пропагандисты бросились убеждать своих последователей-христиан, что их победоносный император обязан своим триумфом чуду, ниспосланному небесами. Как утверждал один епископ, ураганный ветер неожиданно пронесся над долиной, подхватив вражеские стрелы и швырнув их обратно в лица солдат противника. Так Бог показал, что находится на стороне Феодосия в борьбе с коалицией языческих и христианских сил, восставших против императорской власти.
При желании христиане могли поверить этой пропаганде, но реальные причины гражданской войны были более приземленными, а ее воздействие на общество — более отрезвляющим. Войско Евгения уступало силам противника по численности, проиграло стратегически и тактически в тот момент, когда он осторожно взял на себя лидерскую роль, и, кроме того, Феодосий оказался более успешным военачальником. К концу дня полководец Евгения, переселенец из франков Арбогаст, бросил своих людей, пустился в бега и впоследствии покончил с собой. Евгений, духовный лидер и символ последней надежды на сопротивление, лежал в долине реки обезглавленный. Феодосий насадил его голову на пику и объехал с ней итальянские города.