Писатель Сергей Солоух несколько лет назад опубликовал комментарии к «Похождениям бравого солдата Швейка». Теперь он работает над новой книгой о Ярославе Гашеке и его персонаже. Это будет биография чешского писателя и одновременно универсальный путеводитель по швейковским и гашековским местам в Чехии. «Горький» публикует фрагмент из книги «От Швейка к Швейку», которая должна выйти в конце 2017 года в издательстве «Аквилон».

Весной 1905 года веселый двадцатидвухлетний Ярослав Гашек в какой-то очередной компании знакомится с совсем юной восемнадцатилетней Ярмилой Майеровой. Молодые люди сначала понравились другу другу, потом влюбились и наконец так привязались, что никакие усилия добропорядочной семьи домовладельцев Майеров не могли уже отвадить от всеми любимой дочери Ярмилы пробавляющегося случайными заработками голодранца и анархиста Ярослава. Сил и влияния хватало только на последнюю черту — категорический отказ благословить женитьбу. То есть судьба как будто бы не предполагала логического венца взаимному чувству. Лишь дружбу до гроба. Иначе говоря, литературный талант влюбленных обещал навеки заморозить нежный роман на стадии сугубо эпистолярной. Надо сказать, довольно бурной, но явно не целью бывшей, а всего лишь средством.

Чудо и перемена участи случились в 1909-м. Главная преграда к алтарю, поставленная папашей-архитектором Йозефом Майером, пала. Несерьезный претендент на руку дочери чего-то время от времени стрелявший то в той, то в другой редакции каких-то разнообразных, но несолидных юмористических листков вдруг, в одночасье, стал мужчиной, ну то есть сначала — июль 1909-го — получил место соредактора, а в марте 1910-го и вовсе пост главного редактора солидного и популярного семейного журнала «Мир животных» (Svět zvířat).

Поспособствовала сама любовь, но не Ярослава и Ярмилы, а Ладислава и Жофиньки. Ладислав Гаек, ближайший, еще со времен студенчества, приятель Гашека, в ту пору главред «Мира Животных», а Жофинка Фуксова — дочь владельца и издателя все того же журнала для любителей разнообразной живности. Пан Фукс по соображениям примерно тем же, что и пан Майер, не считал литератора достойной партией для своей дочери. Обиженный Ладислав хлопнул дверью, предприимчивый Гашек немедленно занял его место. Сто восемьдесят крон ежемесячно убедили отца Ярмилы, что Ярослав встал на путь давно обещанного исправления, и долгожданное родительское благословение снизошло.

Счастливый Гашек был готов на все и даже вернулся в лоно католической церкви, которую, как анархист и вольнодумец, гордо покинул в сентябре 1905-го. Случилось это в смиховском соборе Св. Вацлава 22 марта 1910-го, а через два месяца, 23 мая, Ярмилу и Ярослава повенчали с соборе Св. Людмилы в Краловских Виноградах. Будущее казалось лучезарным, и даже не слишком огорчало то обстоятельство, что с выдачей хорошенького приданного папаша Майер не спешил. Его условие казалось зятю простым и исполнимым. По-меньшей мере год не пьянствовать и тем доказать, что в самом деле завязал.

Молодые Ярослав Гашек и Ярмила Майерова (Гашекова)

Фото: svejkmuseum.cz

Ну, а почему бы и нет? Ведь вся жизнь менялась, должна была заполниться работой и семьей, причем вдали от тех ужасных мест, где демоны вечно толкали Ярослава на приключения. Людных и шумных пивных точек в центре Праги и Краловских Виноград. Действительно, парк Кламовка, на границе тогда самостоятельных городков Смихова и Коширже, располагался на более чем достаточном удалении от самых опасных ареалов вечерней Праги. На верхнем северо-восточном плече зеленого массива в уютной небольшой вилле находилась собственно редакция «Мира животных», а на юго-западном только что снятая в прекрасном новом доме квартира молодоженов. Пешая прогулка вечерком домой или ранним утром на работу из пивной «У Брейшков» или веселой «Бендловки» могла занять пару часов, ну а трамвайная с бесконечными пересадками, если и была быстрее, то не принципиально. Особо тут не пошляешься. В общем, вроде бы не так уж и много работы ангелам-хранителям.

Увы. Легкость и простота не помогли. А все потому, что мина под счастье и благополучие нового семейства была заложена изначально, едва ли не в первые же дни лета 1909-го, сразу после ухода Ладислава Гаека и вступления Ярослава в должность главного. Именно в ту пору начали появляться в солидном семейном журнале заметки о неизвестных науке животных, сернистых китах и дрессированных оборотнях, но, главное, сойка, обыкновенная, любимая всеми сойка (sojka) была поименована желудевкой (žaludník). В общем, пошла крутиться и разворачиваться вся та история, которую в красивой художественной обработке поведал вольноопределяющийся Марек бравому солдату Швейку на будейовицкой гауптвахте.

«Вслед за сернистым китом я открыл целый ряд других диковинных зверей. Назову хотя бы «благуна продувного» — млекопитающее из семейства кенгуру, «быка съедобного» — прототип нашей коровы и «инфузорию сепиевую», которую я причислил к семейству грызунов.»

С каждым днем у меня прибавлялись новые животные. Я сам был потрясен своими успехами в этой области. Мне никогда раньше в голову не приходило, что возникнет необходимость столь основательно дополнить фауну. Никогда бы не подумал, что у Брема в его «Жизни животных» могло быть пропущено такое множество животных. Знал ли Брем и его последователи о моем нетопыре с острова Исландия, о так называемом «нетопыре заморском», или о моей домашней кошке с вершины горы Килиманджаро под названием «Пачуха оленья раздражительная»?

Разве кто-нибудь из естествоиспытателей имел до тех пор хоть малейшее представление о «блохе инженера Куна», которую я нашел в янтаре и которая была совершенно слепа, так как жила на доисторическом кроте, который также был слеп, потому что его прабабушка спаривалась, как я писал в статье, со слепым «мацаратом пещерным» из Постоенской пещеры, которая в ту эпоху простиралась до самого теперешнего Балтийского океана.

По этому незначительному в сущности поводу возникла крупная полемика между газетами «Время» и «Чех». «Чех», цитируя в своем фельетоне — рубрика «Разное» — статью об открытой мною блохе, сделал заключение: «Что бог ни делает, все к лучшему». «Время», естественно, чисто «реалистически» разбило мою блоху по всем пунктам, прихватив кстати и преподобного «Чеха». С той поры, по-видимому, моя счастливая звезда изобретателя-естествоиспытателя, открывшего целый ряд новых творений, закатилась. Подписчики «Мира животных» начали высказывать недовольство.

Поводом к недовольству послужили мои мелкие заметки о пчеловодстве и птицеводстве. В этих заметках я развил несколько новых своих собственных теорий, которые буквально вызвали панику, так как после нескольких моих весьма простых советов читателям известного пчеловода Пазоурека хватил удар, а на Шумаве и в Подкрконошах все пчелы погибли. Домашнюю птицу постиг мор — словом, все и везде дохло. Подписчики присылали угрожающие письма. Отказывались от подписки.

Я набросился на диких птиц. До сих пор отлично помню свой конфликт с редактором «Сельского обозрения», депутатом клерикалом Йозефом М. Кадлачаком. Началось с того, что я вырезал из английского журнала «Country Life» /Сельская жизнь (англ.)/ картинку, изображающую птичку, сидящую на ореховом дереве. Я назвал ее «ореховкой», точно так же, как не поколебался бы назвать птицу, сидящую на рябине, «рябиновкой».

Заварилась каша. Кадлачак послал мне открытку, где напал на меня, утверждая, что это сойка, а вовсе не «ореховка» и что-де «ореховка» — это рабский перевод с немецкого Eichelhaher / Eichel — желудь (нем.)/.
Я ответил ему письмом, в котором изложил всю свою теорию относительно «ореховки», пересыпав изложение многочисленными ругательствами и цитатами из Брема, мною самим придуманными.
Депутат Кадлачак ответил мне передовицей в «Сельском обозрении».

Не удивительно, что хозяин «Мира животных» пан Фукс в этой ситуации цугцванга счел потерю дочки меньшим злом, чем утрата вместе с подписчиками собственно кормящего его печатного органа. В общем, буквально через месяц после свадьбы Ярослава и Ярмилы на свое место из подебрадской добровольной ссылки вернулся в «Мир животных» Ладислав Гаек, а вот молодожен, так много надежд и обещаний подававший, Ярослав Гашек оказался на улице. В результате за семейное гнездышко —  шикарную двухкомнатную квартиру напротив трамвайного кольца, на углу современных У Демартинки и Пльзенской, а в ту пору на улице Под Кламовкой — оказалось нечем платить.

Впрочем, в этот ужасный момент игра еще не казалась окончательно проигранной. Какой-то шанс все выправить, поставить назло фортуне с головы на ноги давало собственное дело, которое Ярослав с разрешения пана Фукса затеял еще в свою бытность редактором «Мира животных». В вольерах все той же редакционной виллы над Кламовкой Гашеку было позволено заняться разведением и дрессировкой псов на продажу. Новоявленный заводчик даже придал делу официальный статус. В ноябре 1910-го зарегистрировал на имя своей жены Ярмилы Гашковой целый «Институт собаковедения» («Kynologický ústav»). Но, увы, то ли потому, что и на предпринимательской стезе будущий автор «Швейка» оставался в первую очередь юмористом, то ли потому, что нанятый им спец по фамилии Чижек (Čížek) на любом месте был пройдохой и мошенником, но слава о новом предприятии сразу пошла дурная. И среди слухов о махинациях с документами, о подкраске, подчистке и искусственном омоложении племени и даже, Боже мой, отдельных ворованных особях весь торжественно освященный и гордо нареченный бизнес благополучно лопнул в пару месяцев. Оставив в виде памяти о себе лишь горечь недоумения в романе о бравом солдате:

Так нет же, каждому подавай родословную, вот и приходилось печатать эти родословные и из какой-нибудь коширжской дворняжки, родившейся на кирпичном заводе, делать самого чистокровного дворянина из баварской псарни Армина фон Баргейма.

В реальной же жизни горечь была иного свойства, то есть смешная, но не очень. В начале 1911-го формальную хозяйку сомнительной конторы с пышным названием «Институт собаковедения» Ярмилу Гашкову привлекают к суду. За неуплату долгов и недобросовестную практику, заключавшуюся в «сознательное доведение дела до банкротства». На этой во всех смыслах трагической ноте и закончилось одновременно как семейное, так и деловое счастье Ярослава Гашека. Девятого февраля 1911-го года около двух часов ночи его, уже перелезшего через перила Карлова Моста, схватил за руку проходивший мимо парикмахер Эдуард Брауер (kadeřnik Eduard Bräuer) и держал, пока не подбежали другие добрые люди, по большей части в форме жандармов.

Кадр из к/ф «Бравый солдат Швейк», режиссер Карел Стеклы, 1957 год

Фото: kinofilms.me

Читайте также

«В своей жизни я напивался тысячу пятьсот сорок семь раз»
Эрнест Хемингуэй о пьяном Джойсе, взорвавшейся бутылке джина и счастье
11 ноября
Контекст
«Мы отправили Венедикту Ерофееву устав КПСС»
Читательская биография филолога Романа Лейбова
24 марта
Контекст
Краткая история Блумсдэя
Как празднуют день Блума: пьяный Беккет, обнаженный Бренер и видеоигра по «Улиссу»
16 июня
Контекст