Гевн ястребиного следа

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Десмонд Сьюард. Конунг навсегда. Жизнь Олава Святого, самого кровавого викинга. М. : Альпина нон-фикшн, 2026. Пер. с англ. Максим Коробов. Содержание

С оставшимися сторонниками конунг Олав благополучно пересек границу Швеции и добрался до области Нерики в Свеаланде. Там беглецы отдыхали и восстанавливали силы до весны, найдя приют у богатого шведского магната по имени Сигтрюгг. А едва позволила погода, продолжили путешествие по морю и прибыли на Русь — в будущую Россию. Олав взял с собой сына Магнуса, а Альвхильд и королеву Астрид с дочерью Ульвхильд оставил в Швеции на попечение конунга Энунда, брата Астрид.

Снорри говорит, что Олав отправился на Русь на корабле, который раздобыл сам, но «Гнилая кожа» (Morkinskinna, исландский свод саг о норвежских королях) предлагает другую версию событий. Его будущий гостеприимец, великий князь Ярослав, нанес оскорбление своей супруге Ингигерд Олавсдоттир, которая когда-то была помолвлена с Олавом. Чуть раньше Ярослав построил величественные палаты, «украшенные золотом и драгоценными камнями... увешанные роскошными полотнищами и дорогими тканями», которыми он чрезвычайно гордился. Во время пира его жена заметила, что деревянные палаты Олава Харальдссона выглядят куда более внушительно.

В гневе Ярослав на глазах у свиты дал ей пощечину, прокричав: «Опять ты показываешь свою любовь к Олаву?» Ингигерд пригрозила уйти от мужа и вернуться домой, и согласилась простить его лишь при условии, что он отправит корабль забрать Олава и его сына из Швеции. Кроме того, она вынудила Ярослава пообещать, что он станет приемным отцом мальчика.

Чей бы корабль ни был, он наверняка был довольно вместительным, так как на его борт вместе с Олавом поднялись не менее 200 человек из его дружины. Где-то в начале лета, проделав долгий путь по Балтийскому морю, они добрались до викингского города Альдейгьюборг (сегодня это Старая Ладога). Здесь Олав нашел радушный прием у ладожского князя, которым был не кто иной, как его старый шведский союзник ярл Рёгнвальд Ульвссон. Затем норвежцы поднялись вверх по реке Волхов и прибыли в еще более крупный княжеский город, который викинги называли Хольмгард (сейчас это Великий Новгород).

Древний Новгород, славившийся искусными плотниками, был весь застроен бревенчатыми избами (если не считать пары каменных византийских церквей), а его земляные улицы были вымощены деревянными настилами. Город был велик и богател за счет торговли рабами, которых викинги везли с берегов Балтики в Константинополь, и с продажи византийцам экзотических мехов — шкур белого медведя, соболя или тюленя, а также янтаря, китового уса, пчелиного воска и точильных камней. Из Северных стран все эти товары вместе с рабами доставлялись на юг по реке Днепр. Понятно, что улицы города были буквально заставлены купеческими лавками и шатрами. Самым впечатляющим сооружением был новгородский детинец (кремль), расположенный в миле от городских стен. Это был укрепленный дворец, в котором под защитой земляного вала и частокола жили князь и его дружина.

Новгород представлял собой отдельное княжество в составе страны, которую викинги называли «Гардарики», а славяне — «Русь» (от финского слова, обозначающего шведов). Историки часто спорят о том, была ли Русь государством викингов или славян, забывая про главный источник культурного влияния на нее. Это был Константинополь — столица Византийской империи с населением в миллион человек, город в десятки раз больше любого европейского. Будучи центром мировой торговли, Константинополь чеканил золотой солид, который на протяжении столетий был единственной стабильной валютой. Он же был и самой желанной монетой для викингов. Жителей Гардарики, жаждавших византийской роскоши, эти монеты притягивали как магнит, а в обмен на них они пополняли ряды варягов — секироносной личной гвардии императоров. Не лишена аргументов и та точка зрения, согласно которой Древняя Русь как государство была вассалом Византии.

Кроме того, Константинополь был сердцем православного христианства, поэтому по всей древнерусской земле недавно построенные церкви и монастыри оглашались звуками песнопений. Это был не латинский «простой распев», а глубокие, похожие на колокольный перезвон мелодии православных гимнов, исполнявшихся на церковнославянском языке. У католиков имелись свои места проведения обрядов, поскольку это было еще до раскола между восточным и западным христианством. Однако, судя по всему, византийские священники были более образованы и более убедительны, чем их коллеги с Запада. В результате великие князья так увлеклись православием, что сторонники западного обряда оказались в меньшинстве.

Маловероятно, чтобы Олав ни разу не побывал в Киеве, столице Ярослава. Находясь там, он должен был испытать культурный шок. Сохраняя номинальную зависимость от Швеции, с которой Киев поддерживал тесные торговые связи (шведы называли Русь «Великой Швецией»), город сказочно процветал благодаря тому, что был главным перевалочным пунктом на днепровском пути из Балтики в Константинополь. То, что Олав видел в Лондоне и Руане, меркло по сравнению с богатством, которое он узрел в Киеве. Население города составляло 50 000 человек (в Лондоне жило менее 20 000), а за его мощными земляными стенами и каменными воротами высились церкви, монастыри и дворцы. Постоянно строились все новые и новые здания. Жители были в основном славянами, а осевшие здесь викинги, превратившись в бояр, все чаще вступали в смешанные браки и переходили на славянский язык.

В первые годы княжения Владимира, отца Ярослава, на возвышавшейся над городом Старокиевской горе стоял славянский бог грома Перун — исполинский деревянный истукан с серебряной головой и золотыми усами. Он пользовался большой популярностью у дружинников великого князя (которые отождествляли его с Тором), и время от времени Владимир праздновал очередную победу, устраивая в его честь групповые человеческие жертвоприношения. Не менее ревностно Перуну поклонялись и простые киевляне, которые регулярно приносили ему в жертву детей, включая собственных сыновей и дочерей.

Но в 988 году, крестившись, Владимир велел свергнуть Перуна и протащить его по улицам Киева, привязав к конскому хвосту. По пути истукана били палками, чтобы оскорбить живущего внутри беса, после чего сбросили в Днепр. Вслед за этим Владимир заставил весь народ принять христианство, пригласив из Константинополя православных священников, которые привезли с собой иконы и провели массовые крещения в реках. Одновременно он нанял византийских зодчих для строительства церквей не только в Киеве и его окрестностях, но и в Новгороде.

Явившись на аудиенцию в Новгородский кремль, Олав был радушно принят Ярославом — великим князем Киевским, а также князем Новгородским. Будучи шведом по происхождению, Ярослав бегло говорил по-скандинавски (возможно, это был его родной язык) и носил несомненно скандинавское имя — Ярицлейв Вальдамарссон. Однако, будучи великим князем, он одевался по моде византийских императоров. На нем был длинный, богато украшенный драгоценностями и подбитый мехом кафтан (иначе называемый скарамангий), и именно в таком виде, восседая на золотом троне, он появлялся перед своим народом, если только не собирался идти на войну.

Ему, как и Олаву, пришлось с боем отстаивать свое наследство. После того как Владимир официально объявил его своим преемником, Ярослав правил в Новгороде, пока не получил от сестры из Киева известие о том, что его отец умер, а его брат Святополк, убив троих других братьев, захватил престол. В результате трехлетней войны Ярослав победил Святополка Окаянного, тот бежал в страну диких печенегов и там умер. Но, несмотря на столь кровавое начало, благотворность его правления уже принесла Ярославу прозвище Мудрый. При нем, как и в поздние годы правления его отца, благодаря византийскому влиянию действовало на удивление современное уголовное право, обходившееся без смертной казни, а бедные, больные и старики получали пропитание.

Когда Олав увидел супругу Ярослава — великую княгиню Ирину (некогда Ингигерд Олавсдоттир, свою бывшую невесту), он, вероятно, подумал, что видит существо из другого мира.

Как и ее муж, она должна была носить византийский дворцовый наряд, что в соответствии с ее полом и положением означало длинное, тяжелое шелковое платье, стоящее колом от золотой вышивки и инкрустированное жемчугом и драгоценными камнями, а в зимнее время еще и отороченное редкими мехами. Ее лицо напоминало маску, выкрашенную в белый цвет, с нарумяненными щеками и губами, с подведенными тушью глазами, зрачки которых были расширены белладонной. Мода на белладонну, использовавшуюся придворными дамами Византии в качестве косметического средства, была введена в Киеве ее свекровью, сестрой могущественного императора Василия Болгаробойцы.

На тот момент Ирине было 28 лет, она находилась в счастливом браке и уже подарила своему мужу нескольких детей. В конечном счете она родит ему шестерых сыновей и четырех дочерей (одна из которых выйдет замуж за изгнанного сына английского короля Эдмунда Железнобокого). Великая княгиня славилась благочестием и была великой строительницей церквей и монастырей. Свои дни она закончит монахиней и после смерти будет причислена к лику святых под именем Анны, Чудотворицы Новгородской. Она тоже оказала Олаву теплый, пусть и строго формальный прием.

Вполне возможно, что Олав сочинял в ее честь стихи, хотя их авторство сомнительно. В них восхваляется женщина с очаровательными глазами и изящными руками, которая отняла у автора душевный покой, при этом образы, которые он использует, носят явно языческий характер. В его строках упоминается «Гевн ястребиного следа» и «Мардёлль» — другие имена Фрейи. Один историк, решивший доказать, что Олав не был истинным христианином, утверждает, что проповедник на троне вряд ли мог сочинить подобное. Однако более вероятно, что этими стихами Олав, если они действительно написаны им, просто благодарил Ингигерд за то, что она приютила его, в то время бездомного изгнанника. «Книга с Плоского острова» (написанная почти четыре столетия спустя, хотя и с опорой на более ранний материал) допускает, что Олав «испытывал более нежные чувства к Ингигерд, чем к другим женщинам», но это может означать лишь то, что он был ей по-особому благодарен.

Супруг Ирины Ярослав очень привязался к сыну Олава, Магнусу. Это видно по одному случаю, описанному в «Гнилой коже», который произошел вскоре после того, как Олав оставил ребенка на его попечение. По вечерам, когда Ярославова дружина закатывала очередную пирушку, мальчик любил ходить на руках взад и вперед по длинному пиршественному столу. Это забавляло хускарлов, всех, за исключением одного старика, который с каждым разом хмурился все сильнее. Наконец, однажды вечером он рыкнул, что с него хватит, и так сильно толкнул Магнуса, что тот упал со стола на пол.

Тем же вечером, когда великий князь ушел спать, а хускарлы еще досиживали за столом, ребенок вернулся, прихватив с собой топорик, который вонзил старику в голову. Друзья погибшего хотели убить Магнуса на месте, но один из придворных схватил его на руки и побежал с ним в опочивальню князя. Там он бросил мальчика на кровать к Ярославу со словами: «В следующий раз лучше присматривай за своим шутом». Узнав, что сделал Магнус, великий князь расхохотался, а затем сказал: «Поступок, достойный конунга, вскормыш!» Он выплатил виру, причитавшуюся родичам убитого. «Гнилая кожа» добавляет, что Ярослав воспитывал мальчика «с большой любовью».

У Олава была еще одна причина быть благодарным великому князю и его супруге, ведь они звали не только его, но и всех его дружинников оставаться у них столько, сколько они сами пожелают, предлагая каждому солидный удел, чтобы они могли прокормить себя. Позднее Ярослав и Ирина предложили Олаву стать правителем страны, которую Снорри называет «Вульгария». Эта территория к востоку от Волги, там, где сейчас располагается Татарстан, раньше принадлежала булгарам, большинство из которых успели переселиться на свою новую родину на Балканах (пройдут столетия, прежде чем здесь поселятся татары). Олав, похоже, стал серьезно обдумывать это предложение, но дружина, полагая, что для его возвращения на трон Норвегии имеются неплохие шансы, высказалась против. Озадаченный, он не мог решить, как ему поступить.