Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дидье Блонд. Адресная книга вымышленных литературных персонажей. М.: Текст, 2022. Перевод с французского Яны Арьковой, Марии Вантеевской, Александры Лобачевой и других. Содержание
Мало-помалу улицы, по которым я ходил всегда, которые видел мельком или куда только собирался, оказались сплошь заселены героями книг. Они могли жить в двух шагах — или на другом конце Парижа. Фасады реальных зданий обросли вымыслом, как строительными лесами.
Маршрут моих прогулок определяется чтением. Я хожу по городу, как по библиотеке, расставляя жильцов по домам, их имена на разновременных планах города чертят мне карту параллельного мира, населенного призраками.
Придет охота — я буду знать, где найти Эдмона Дантеса (Елисейские Поля, дом 30), Жана Вальжана (улица Вооруженного человека, дом 7), Бенжамена Малоссена (улица Фоли-Реньо, 78). Смогу при желании пообедать за одним столиком с Эженом де Растиньяком в «Роше де Канкаль» на улице Монторгей или заявиться в салон на улице Монталиве и вместе с Шарлем Сванном выразить восхищение диваном «Бове» с узором из виноградных листьев — конечно, если Вердюрены еще не переехали на набережную Конти, где двадцать пять лет спустя я обнаружу то самое «канапе из сновидения», которое словно по волшебству оказалось среди новой мебели. Интересно, удастся ли дозвониться по телефону ДАНТОН-25-30 до Леона Дельмона с четвертого этажа дома пятнадцать на площади Пантеона, где его поселил Мишель Бютор (роман «Изменение»), пока он не уехал поездом в Рим к своей любовнице Сесиль? Еще можно по-соседски зайти к Жоржу Дюруа (он же Милый друг из одноименного романа Мопассана) на улицу Бурсо, в семиэтажный дом с видом на траншею Западной железной дороги, прямо напротив окон квартиры на Римской улице, где в это самое время устраивал свои вторничные приемы Малларме. Если дома пусто или никто не отвечает, значит, хозяева отлучились, только и всего. Я еще вернусь, я не сдамся.
Парижские здания — настоящие палимпсесты литературного мира, и для меня мгновенно восстанавливать их текст может кино; когда в фильме Трюффо «Антуан и Колетт» молодой Дуанель высовывается из окна в отеле «Европейский» (улица Леклюза, 17, рядом с площадью Клиши), вымысел и реальность сливаются воедино: их объединяет конкретное место, там, на задворках XVII округа, я, когда захожу, могу совершить этот магический переход из одного мира в другой. Вот, значит, где он жил, думаю я, глядя на третий этаж, где, облокотившись на перила, Антуан болтал с Колетт и ее родителями: их дом был аккурат напротив, под номером 10. Прочитанный роман нужно снабдить иллюстрациями, я должен их найти и подписать строчками из книги. Так, например, прочтя романы Жана-Филиппа Туссена о Мари (Мари Мадлен Маргарита де Монтальт), я отыскал ее квартиру в доме 2 по улице Врийер, напротив Французского банка.
Каждый такой адрес открывает путь моим бесконечным фантазиям. Так, даты на могильном камне, своего рода романы в миниатюре, к которым в итоге сводится жизнь, будоражат любопытство праздно гуляющих по кладбищу. Нагромождение случайных цифр: номера округов, этажей, телефонов, номера домов на разных улицах, бульварах, набережных и в переулках — это разные эпохи, которые наслаиваются друг на друга, входят в резонанс и, наконец, сливаются в рифмованном созвучии. Их сдержанный лиризм образует пеструю антологию поэзии разных жанров и не позволяет все свести к простому перечислению. Адреса — это вехи жизни человека, отрезки пути, причудливой сетью покрывающие карту города и рисующие на ней зигзагообразный маршрут с остановками, пересадками и неожиданно возникающими черными дырами, размыкающими непрерывную цепь событий. По этому странному рисунку можно проследить весь наш жизненный путь: мы то крутимся в одном и том же квартале, перескакивая от дома к дому, то совершаем длинные броски с правого берега на левый, из центра на окраину. У каждого из нас своя топография, свои полюсы притяжения и свои слепые зоны. Я вполне смог бы воссоздать занятное генеалогическое древо с помощью одних только адресов на старых конвертах или на гостиничных бланках, которые на свой лад рассказывают историю моей семьи. Как и фотографии в семейном альбоме, эти адреса трогают лишь меня одного. Улица Фоссе-Сен-Бернар, 15. Улица Ренн, 150. Улица Дюфренуа, 4. Улица Дарданеллы, 10. В каждом адресе еще отзывается присутствие тех, кого уже нет на свете. Наша история пишется здесь, в Париже. Последняя остановка на кладбище Монпарнас... Интересно, какова же логика всех этих перемещений? Я знавал одного закоренелого холостяка, который переезжал каждый раз, когда его старый консьерж поступал на работу в новый дом.
А разве не того же рода любопытство побуждало частного детектива К. М. Хютте, персонажа романа Парика Модиано «Улица темных лавок», заполнять стеллажи в своем офисе на авеню Ньель, коллекцией «ежегодников Боттена, телефонными и прочими справочниками за последние пятьдесят лет»? Хютте полагал, что «ни одна другая библиотека не содержит столько ценных и волнующих сведений».
Адреса не просто сохраняют в реальной жизни следы минувшего времени или ушедших от нас людей. В мире вымысла они превращают меня в детектива. Вот я следую за Фредериком Моро из «Воспитания чувств» Гюстава Флобера, прохожу под окнами третьего этажа дома 24-бис по улице Шуазель, и сейчас мне откроются тайные подробности жизни госпожи Арну, о которых умолчал Флобер.
Ведь автор рассказал нам не все, и его герой продолжает существовать, теперь уже самостоятельно, на полях повествования, в привычной для себя обстановке. Я ловлю писателя на слове, и прямо со страниц книги выхожу на улицу, чтобы пополнить свой архив апокрифов. Провожу расследование на местности, проверяю адреса, упомянутые в романах, фотографирую то, что сохранилось. Фасады, таблички с номерами домов, дворы и парадные. Хозяева любезно открывают мне двери, что, надо признаться, всегда немного изумляет, и приглашают зайти. Я рисую планы, словно набрасываю черновики уже написанных рукописей. Прочесывая Париж, я как бы заново заполняю рабочие блокноты, вместо Флобера или Золя, и населяю город их персонажами.
Улица Турнефор прежде носила имя Нев-Сент-Женевьев, о чем свидетельствует каменная табличка, сохранившаяся на пересечении с улицей По-де-Фер. Именно здесь, где начинается такой крутой и неудобный спуск, что конные повозки тут проезжают очень редко, в доме 24 находился пансион Воке. Передо мной семенит пожилая женщина и ведет меня по лабиринту из двориков и садов, скрытых в глубине квартала. Она прожила здесь всю свою жизнь, каждый день ходила этой же дорогой в школу и по сей день живет в доме, где умерли ее родители и где суждено умереть и ей. «В девятнадцатом веке здесь располагался „буржуазный пансион“», — сказала дама. «Владелиц звали мадам Крузе, мадам Унье, мадам Буасан, как-то там еще... Бальзаку не пришлось ничего выдумывать. Помните, как у него написано? „All is true“». Она говорит обо всех так, словно знавала их лично. Еще чуть-чуть, и я разгляжу за оградой силуэты мадам Воке — «Надо же! Вы произносите „Вокер“, прямо как Вотрен», — отца Горио, господина Пуаре, мадемуазель Мишоно, в погожий день пьющих кофе «под сенью лип».
Кто знает, вдруг кто-то из жильцов и консьержей, которых я расспрашиваю, зачитывая пассажи из книг, проникнется гордостью, почувствовав себя в каком-то роде наследником вымышленных постояльцев, и тоже начнет выдумывать продолжения, как я?
Я выступаю за то, чтобы вымысел был зримо обозначен. Парижу давно пора уважить права литературы, а столичной мэрии — увековечить своих героев, взяв за образец такие редкие примеры, как улица Монте-Кристо (станция метро «Александр Дюма»), улица д’Артаньяна (в Двенадцатом округе) и улица Люсьена Левена (упирается в улицу Стендаля). Я жду, когда улицу Шарля Лаффита по праву переименуют в улицу Арсена Люпена. И когда, отдавая дань уважения, установят мемориальные таблички, например, на бульваре Ришар-Ленуар 132, где обитал комиссар Жюль Мегрэ, или на улице Тампль, 17, где с 1838 по 1840 год проживал знаменитый принц Родольф, великий герцог Герольштейнский, защитник отверженных, о приключениях которого Эжен Сю повествует в «Парижских тайнах».
* * *
Через несколько лет после того, как я покинул Нейи и нашу старую квартиру, но не Арсена Люпена, ставшего тем временем моим главным вдохновителем, мне довелось узнать, что один адрес может скрывать в себе другой, и улица Шарля Лаффита, 95, — это шкатулка с двойным дном. Маленький кирпичный склад хранил больше тайн, чем я себе представлял. Я вернулся уже не просто как сосед и погрузился в исследования.
Сличив старые планы города с аэрофотоснимками и проведя расчеты на местности, как делали в прошлом землемеры, я нашел кое-какие зацепки и убедился, что еще при Арсене Люпене задняя стена дома выходила на обратную сторону великолепной усадьбы восемнадцатого века. Сегодня этой усадьбы больше нет, но тогда ее называли Павильоном Муз. Барельефы, колонны и мраморный бассейн, в котором купалась еще госпожа де Помпадур, придавали ей внешнее сходство с итальянской виллой. Вход находился с другой стороны квартала напротив Булонского леса, дом числился по бульвару Майо, 96, с тех пор переименованном в этой части в бульвар Мориса Барреса. Владелицей дома в то время была Жанна Леблан, старшая сестра писателя.
Итак, историограф нашего грабителя умышленно выбрал именно эти места, поскольку был хорошо с ними знаком. Он словно примерял на себя роль сводника, тайно приглашая героя навестить свою сестру, которая жила в двух шагах. Люпену, превосходному гимнасту, нужно было лишь взобраться на смежную стену, разделявшую два сада, чтобы проникнуть в жизнь семьи Леблан. В Париже ему также принадлежали многие другие квартиры с секретом, связанные потайными ходами (на улице Шальгрен), или находящиеся в зданиях с двумя выходами (на улице Матиньон). По словам Леона-Поля Фарга, их должен хорошо знать любой парижский таксист, если не желает, чтобы пассажир оставил его с носом. Адрес был зашифрован: войдя с одной стороны в дом 95 по улице Шарля Лаффита, я оказывался с другой — у дома 96 по бульвару Майо. Маршрут вел от Люпена к Леблану. Они были людьми одного круга.
Но и это еще не всё. Изучив архивы дома, я вскоре понял, что Морис Леблан, видимо, имел в виду другое имя, а семейная история была лишь прикрытием: в 1905 году, на заре карьеры Люпена, когда его имя было у всех на слуху, Павильон Муз принадлежал знаменитому денди «Прекрасной эпохи» Роберу де Монтескью, графу де Фезенсаку, близкому другу Пруста и прообразу его барона де Шарлюса. Пространство расширялось, множилось, словно отражения в зеркальных комнатах дворца иллюзий. Раздвижные панели, полупрозрачные зеркала, потайные двери, спрятанные за цветочным узором гобеленов, один адрес вел меня к другому, создавая проходы меж книгами. Вот Арсен Люпен открывает дверь своего склада отмычкой и, минуя несколько слов, снова появляется по другую сторону стены с тростью и цилиндром в руке в Белой гостиной или Зале роз в окружении гостей Монтескью, среди которых принцесса де Караман-Шиме, Анна де Ноай, она же принцесса де Бранкован, Габриэль Форе, Рейнальдо Ан, сидящий за роялем, — среди них писатель набирал героев для романа «В поисках утраченного времени». На этот раз Люпен привел меня к Прусту. Завсегдатай замков и высшего общества, Люпен чувствовал себя как дома, а Монтескью, любивший водить знакомство с прохвостами, наверняка был бы рад узнать, что в его круг инкогнито вошел такой негодяй.