Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80–90-х гг. XX века. Т. 4: Духи домашнего и природного пространства. Нелокализованные персонажи / Сост. Л. Н. Виноградова, Е. Е. Левкиевская. 2-е изд. М.: Издательский дом ЯСК, 2020. Содержание
Во всех славянских мифологических системах черт занимает ведущие позиции и является одним из центральных персонажей. В силу своего сложного фольклорно-книжного генезиса и совмещения в одном образе демонологических функций, характерных для многих других демонов, этот образ с трудом поддается описанию, поскольку проблемным для исследователей остается выделение четко определенного, устойчивого набора его идентифицирующих признаков. С одной стороны, он осмысляется как воплощение всей нечистой силы в целом, а с другой — как особый мужской персонаж со своим индивидуальным набором мифологических характеристик. Будучи продуктом взаимодействия церковно-книжных христианских представлений об антагонисте Бога-творца, о носителе абсолютного зла и одновременно архаических народных верований о неких вредоносных духах, постоянно вмешивающихся в повседневную жизнь человека, — образ черта существенно различается в разных фольклорных жанрах. Например, в народных легендах это прежде всего соперник верховного божества, участвующий в сотворении мира; либо его противник, скрывающийся от громовых ударов; либо владыка подземного царства; либо черти — это множество «падших ангелов» восставших против Бога и сброшенных с неба на землю; либо это дух-искуситель, толкающий людей к греховному поведению, чтобы заполучить их души. В топонимических преданиях черт предстает как один из демиургов, устроителей земного рельефа, либо как локативный дух, владеющий труднодоступными природными локусами. В мифологических рассказах и поверьях этот персонаж выступает как злокозненный дух, который преследует людей, проникает в их дома, вмешивается в повседневную жизнь, пугает, заводит на бездорожье, вступает в сделку с колдунами и ведьмами, чтобы забрать их к себе в ад после смерти; либо это множество мелких бесов, вселяющихся в тело человека и делающих его бесноватым. В бытовых сказках и анекдотах о глупом черте он изображается как юмористический образ демона-простака, которого легко одурачить, и т. п.
Хотя участники Полесских этнолингвистических экспедиций целенаправленно собирали по преимуществу сведения, связанные с мифологической лексикой, фразеологией, с народными верованиями, обрядами и обычаями (и лишь выборочно фиксировали некоторые фольклорные жанры), все же среди текстов, посвященных черту, оказалось довольно много разножанровых нарративов — сказочных, легендарных, анекдотических, либо суеверных меморатов-быличек, либо текстов книжно-апокрифического характера. И это нашло свое отражение в составе включенного в данную главу полевого материала.
Для полесской демонологии фигура черта особенно значима, поскольку в этой региональной традиции сильно ослаблены поверья о локативных природных духах (о водяном, лешем, полевиках, болотниках), так что все основные функции этих персонажей — заводить на бездорожье, заманивать в воду, крутиться в вихре, пугать людей, работающих в поле, и др. — закреплены чаще всего за чертом. Изучавший в свое время народную культуру Центрального Полесья известный польский этнолог К. Мошиньский утверждал, что главным богатством местной мифологии является обширный класс вездесущих злых духов, многократно упоминаемых полешуками в их поговорках, проклятьях, повседневных разговорах, рассказах. Этими чрезвычайно популярными персонажами являются, по мнению польского ученого, черти, называемые в зависимости от места их пребывания то черти «болотные», то черти «водяные», то «лозовые» или «лесные» и т. п. «Можно смело сказать, что в народной религии полешука лишь две разновидности мифических существ по-настоящему чего-то стоят, а именно: это неисчислимое множество чертей и Бог-громовник, стреляющий молниями в эту злокозненную, но глуповатую бесовскую рать».
Действительно, в ряде высказываний наших информантов могут быть отмечены представления о том, что миром владеют две взаимосвязанные силы, с которыми необходимо считаться: «Богу молися, да чорта не гневи! Акаянный завладел всеми людьми»; «Йе Божья сыла, а то — лукава [сила]». Там, где эвфемистической заменой слова «черт» служили названия «пустый/пустэ», говорили: «Бог нэ жывэ бэз пустóго, а пустэ нэ жывэ бэз Бога», — имея в виду их постоянное противоборство. О чрезвычайно высоком статусе фигуры черта свидетельствуют изредка используемые его титульные названия «земной царь», «водяной царь», а также слова «бог/боги» по отношению к чертям. Это наблюдается, например, в выражениях со значением «вступать в сделку с дьяволом»: «вон [о колдуне] знаўся з етыми богами». Ср. также сербское эвфемистическое обозначение дьявола: бог из воде [бог из воды]. Жители Олевского р-на Житомирской обл. говорили: «... треба Богу вiрити, але й чорту вреда не робiть, чорту допомогти. То якщо з тимi чортамi подружишся, то й вони тобi... [помогут]». Характерно в этом отношении высказанное в одной гомельской быличке суждение: «Бывало, что Бога побеждали черти».
Слово «черт» могло служить для обозначения обобщенного понятия нечистой силы вообще, но и использоваться по отношению почти к любому узкоспециализированному демонологическому персонажу: «Вихор — это чорт песок крутит 〈...〉 Чорт — невидимое, тое самое, што русалка или ведьма»; «Воўкулак — это то, шо знахор, шо чорт»; «Лесовик — то ето одно: анцыхристы, чэрти». В западной и частично центральной части Полесья отмечается также традиция называть черта, вторгающегося в домашнее пространство, домовиком: «Домовик — то шчытаецца чорт...» (брест.); «Дамавик — это нячысьцик, чорт ў красных сапожках, ў капелюшэ ходить, ў лозе жыве...» (гомел.).
По сравнению с другими персонажами (ведьма, русалка, «ходячий» покойник и т. п. ), сведения о которых достаточно полно и компактно представлены диалектными записями в соответствующих главах настоящего издания, — все тексты-репрезентанты полесских представлений о черте не удается собрать в одной главе, так как упоминания о черте постоянно встречаются в сообщениях о других персонажах и расходятся по разным главам. Например, множество мотивов о связи «знающих» людей с дьяволом отражено в текстах, посвященных ведьме, колдуну, мифологизированным образам мельника, гончара, пастуха, строителя, музыканта и т. п. В целом ряде случаев отмечается отождествление «ходячего» покойника и черта. Умерший парень/черт ходит к девушке; ее обвязывают освященными травами в качестве оберега; Под видом покойника в его теле ходит черт. Много мотивов, связанных с бесами, содержится в текстах о самоубийцах, о демонической природе вихря, о персонифицированном Страхе и т. п. Таким образом, чтобы составить более или менее полное представление о полесской специфике бытования поверий о черте, к общему количеству текстов, включенных в данную главу, нужно прибавить примерно такое же число дополнительных свидетельств об этом персонаже, разошедшихся по другим главам нашего четырехтомного издания.
О том, что вера в существование чертей частично продолжала сохраняться (на период работы Полесской экспедиции) у полешуков старшего возраста, свидетельствует, во-первых, повсеместно известная тенденция избегать употребления слова «черт»: информанты предпочитали использовать эвфемистические замены типа «тот», «рогатый», «злый», «воно». Термины, устойчивые клише со значением «черт». А во-вторых, в селах юго-западного и центрального Полесья отмечена суеверная практика произносить специальные формулы-обереги при каждом употреблении слов «черт/черти»: «хай их нэ будэть», «дай Боже его нэ бачыты», «хай оны счэзнут», «каб мы його нэ зналы»; например: «...чорт — не пры хаце будзь яно сказано — можэ прымаць розныя обличчы» и т. п. Либо в процессе беседы с собирателями жители высказывали некие правила «говорения» о черте: «пра яго не нада балакать» (брян.); «у нас говорють не чорт, а нячыста сила» (гомел.) и т. п. При этом слова «дьявол», «сатана» считались официально-книжными и потому вполне дозволенными, так как они часто произносились в церковных поучениях и проповедях: «Чорт — так не трэ гаварыць, бо ён рад. Анцыхрист или лукавый, трэба гаварыць, а не чорт — не при хате, не при душах казано!».
Судя по ряду высказываний самих носителей традиции, термины «черт», «бес», «сатана», «антихрист», «дьявол» обычно употребляются как синонимы: «Чорт, антихрист — одно [одно и то же]. Сатана — и ето говораць. Нечэстивый, говораць, дьявол». Однако при учете множества полевых данных могут быть отмечены некоторые различающиеся оттенки значений для терминов «сатана/дьявол», которые встречаются преимущественно в контекстах книжно-религиозного содержания, и для слов «черт/бес», которые относятся к сниженному, обытовленному образу злого духа, описываемого в народных поверьях и рассказах. Показательно, что для жителей Черниговского Полесья русалка представлялась более опасным духом, чем черт: «Чого ж його, чорта, бояться? Од чорта перехрестывся, то вин ничого й не зробыть, а русалка як попаде, то й до смерти залоскоче. Я чорта согласна зустриты, а русалку — ни».
Что касается стереотипа внешнего вида черта, то в полесской демонологии можно отметить совмещение, с одной стороны, популярных общеевропейских представлений об иконописном варианте дьявола как антропоморфной темной фигуры с рогами, хвостом и копытами на ногах; ср. реакцию одного из полесских (гомельских) информантов на вопрос собирателя «Как выглядел черт?»:
«...А чому вы не вóзьмете икону, там, у Москве, и не побачыте? [Черт — это] чоловик с хвостом!». С другой стороны, судя по текстам быличек, абсолютно преобладающим типом внешности этого персонажа оказывается характерный для западнославянской мифологии образ «чужака-горожанина» или «пана», франта в шляпе, костюме, с тросточкой в руках, либо в униформе служивого человека. Вместе с тем в описаниях внешности полесского черта сохраняются весьма архаические демонологические признаки — изображение зооморфных ног: птичьих (гусиных, петушиных, куриных, аистиных), либо скотьих и звериных (конских, коровьих, козьих, свиных, собачьих), либо вообще аномальных (кривых, коротких, тонких, толстых, заросших шерстью, вывернутых пяткой вперед и т. п.). По единичным данным, черт мог выглядеть как человек без кожного покрова на спине, в результате чего сзади якобы были видны все внутренности. Черт выглядит как человек «без спины» (либо как человеческий скелет).
Ряд специфических особенностей отмечается и в круге полесских поверий о происхождении чертей. Лишь единичные сообщения на эту тему основаны на легенде о грехопадении ангелов, низвергнутых за гордыню с неба на землю, бóльшая же часть данных свидетельствует о распространенных в Полесье верований в то, что чертями становятся «нечистые» покойники: души самоубийц, умершие колдуны и ведьмы, а также некрещеные дети: «вешальника не хоронят на мóглицах, — он пошоў ў дьяволы»; «... ця душа, котору нэ прымають [на том свете], бо вона ужэ погана, — то вона ужэ пэрэробляецца чортом»; «...Если не перэхрэстят [умершего ребенка], то воно стане злым духом». Либо происхождение нечистой силы связывается со зловредными грешными людьми, которые при жизни постоянно вредили односельчанам: если обычный человек «будэ все робить врэд, врэд, врэд для другых людэй, так она можэ ужэ занимаится таким калдунством, и ўжэ она будэ чорт. От з чого появляются тые злые духы». Соответственно, среди наиболее популярных мест, где происходят встречи с чертями, часто упоминается кладбище.
Именно с образом черта связываются в Полесье мифологические поверья о неких существах (вегетативных духах?), которые постоянно совершают сезонные переходы из воды на вербу (когда на ней появляются сережки), затем — в жито и траву (в период их цветения), потом на яблоню (при созревании плодов) и, наконец, опять погружаются в воду по завершении весенне-летнего периода.
Весьма устойчиво сохраняются среди полешуков представления о противоборстве черта и Бога, преследующего молниями своего антагониста: «...На того чорта и бье пэрун» (слово пэрун здесь относится к грому). Они проявляются не только в рассказах о том, куда именно прячется злой дух при приближении грозы, но и в многочисленных поверьях, бытовых запретах и правилах поведения. Например, считалось, что гром бьет только туда, где сидит черт; при ударах грома надо креститься, чтобы отогнать от себя ищущего укрытия беса; нельзя прятаться от молнии под мостом, так как это излюбленное место пребывания чертей; нельзя брать на строительство дерево-«громобой», ибо в нем укрывался дьявол, и т. п.
Состав характерных для Полесья вредоносных функций этого персонажа явственно демонстрирует совмещение двух вариантов одного образа: черта народной мифологии и дьявола христианской религии. С одной стороны, злой дух соперничает с Богом; охотится за душами людей; искушает соблазнами и толкает к дурным делам; провоцирует самоубийства людей; вступает в связь с колдунами и другими «знающими»; усыпляет прихожан во время пасхальной службы и т. п. А с другой — навещает с любовными целями тоскующих вдов; вселяется в тело человека; заводит путников на бездорожье; заманивает в воду; является людям, гадающим о своей судьбе; пугает; вредит домашнему скоту; ездит верхом на человеке и т. п. Весьма типичной для полесского черта оказывается функция поглумиться над человеком, подшутить над ним, высмеять, поддразнить, заморочить голову, поразить чем-то необычным: «вун над челавеком насмехаецца, сьмяецца над йим»; «вун тыбе шутыть»; «насмешку зробыть». Как для Карпат, так и для некоторых районов Полесья характерны представления о том, что черт лишь подшучивает над людьми, не причиняя им никакого вреда: «Буває часто, що чорт у ночи сьмiшкує ся з людий, не робить їм однак нїчого злого».