Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Маршалл Т. По. Русский момент в мировой истории. М.: Весь Мир, 2023. Перевод с английского Петра Ильинского. Содержание
«Русский момент» мировой истории начался тогда, когда московская элита создала первое устойчивое общество, способное противостоять вызову, брошенному Европой. Русские достигли успеха там, где другие потерпели (или еще потерпят) неудачу. Мы уже подробно рассмотрели ход реформ, сформировавших это общество в XVI-XVII вв. Исследуем же теперь их результаты.
Самым значительным следствием московских реформ было то, что Россия стала государством раннего Нового времени. Что это за период и чем он отличается от предшествующей эпохи и от самого Нового времени? Конечно, ответ на такой вопрос довольно сложен, но мы благоразумно ограничим определение этого периода совокупностью четырех отличительных черт: наличием сложной административной системы, появлением наполовину публичной сферы, наличием протоиндустриального производства товаров, а также армии, вооруженной огнестрельным оружием. К XVI в. почти все крупные государства Западной Европы вошли в раннее Новое время. То же можно сказать об Османской империи, империях Великих Моголов и Цинь. Мы уже показали, что о Московии того времени ничего подобного сказать нельзя. В XV в. Русью правили крошечный двор и его писцы; не существовало никакого внятного общественного дискурса; ее экономика была всецело аграрной, а армия оснащена холодным оружием.
Однако к началу XVIII столетия Россия определенно уже стала государством Нового времени (в принятом нами узком смысле слова). Страной управляла полубюрократическая организация под прямым контролем престола. В системе приказов дела вели официальные лица, обладавшие компетенцией, и делали это согласно писаным правилам. Конечно, они были плохо организованы, продажны и коррумпированы. Но даже приказы были громадным шагом вперед по сравнению с беспорядочным администрированием предыдущего периода, особенно если говорить о работе придворного аппарата. В то же самое время при российском дворе и в наиболее крупных городах формировалось нечто вроде общественной жизни. При Петре Великом появились салоны, ассамблеи, клубы, возникла периодическая печать. Знатные люди стали читать и обсуждать прочитанное. Конечно, престол внимательно отслеживал и всячески ограничивал направление общественной мысли, но вместе с тем зародыш подлинной публичности был налицо. К концу московской эпохи производство товаров, особенно оружия, было организовано по-новому, гораздо более эффективно. В Петровскую эпоху русские построили первые примитивные фабрики для полномасштабного производства основных промышленных товаров: металла, керамики, взрывчатых веществ и т. п. Наконец, русская армия конца XVII — начала XVIII в. была полностью оснащена огнестрельным оружием, обучена и хорошо отлажена. В сражениях она побеждала европейские войска, например шведские во время Великой Северной войны.
Несмотря на то, что результаты были примерно одинаковыми, зарождение государственной системы раннего Нового времени в Европе и в России коренным образом различалось. В течение десятилетий историки стремились выяснить, когда и как Европа вступила на путь нынешнего существования. Удовлетворительного ответа найдено не было. На первый взгляд, кажется, что у европейского пути не было начала. Классическое наследие, вторжения варваров, ренессанс Высокого Средневековья, эпоха Возрождения, ограничение монархической власти, рост либеральной мысли, торговая и военная революции, великие географические открытия и империалистические завоевания — все это так или иначе внесло свой вклад в возникновение и эволюцию Нового времени. Эволюция здесь ключевое слово, поскольку можно определенно сказать, что, хотя в Европе новая эпоха была создана человеческими руками, у нее не было какого-то одного творца. В России же она зародилась позднее, и ее истоки гораздо более отчетливы. Их можно обнаружить именно в первоначальном ответе России на европейскую угрозу: в реформах Ивана IV, Алексея Михайловича, Петра Великого и т. д. В отличие от неощутимой и неуловимой эволюции в Европе Новое время в России было порождено этими людьми в указанный нами период как осознанный способ защиты государства.
Русские использовали совсем иные, нежели европейцы, методы построения общественных институтов раннего Нового времени. Причина заключалась прежде всего в наличии необходимых ресурсов модернизации: у Европы они были, у России они отсутствовали. С тех пор как Монтескьё первым указал на роль промежуточных институтов в монархических государствах, все они — структурно организованное землевладение, вольные города, религиозные конгрегации, гильдии, местные парламенты и т. д. — рассматривались в первую очередь как примеры нарушений неограниченной монархии. И так оно в действительности и было, что, кажется, и доказывает пример Московской Руси. Но чрезвычайно важно и то, что сами промежуточные институты являлись источниками социальной энергии. Они могли действовать в направлении, которое было необходимо государству, взявшему курс на модернизацию. Поэтому от того, насколько существенным было их наличие в обществе, зависела стратегия монарха-реформатора: монарх мог купить их, если они существовали, или создать их, если их не было. И мы видим, как это теоретическое различие проявилось на примере Европы и Московии раннего Нового времени. Европейским монархам в государственном строительстве нужно было приложить сравнительно мало усилий при созидании различных общественных структур. Они просто использовали наличные ресурсы их обществ. Наоборот, русские, ничем подобным не обладавшие, были вынуждены вплотную заниматься созиданием, применяя методы социальной инженерии. Это различие между двумя методами государственного строительства видно в том, как создавались все названные выше четыре условные составляющие общества Нового времени: разветвленная административная система, общественная сфера, протоиндустриальное производство и вооруженная огнестрельным оружием армия.
Создавая сложную администрацию, европейские монархи могли копировать уже существовавшие образцы организации (например, церковную организацию), нанимать опытных руководителей и, когда необходимо, брать на службу членов промежуточных общественных институтов. Конечно, все это имело свою политическую цену. Покупка администрации — вещь дорогая и потому требовавшая повышения налогов. Рост налогов, в свою очередь, влечет за собой требования политических прав для тех, кто служит монархии и платит налоги. Так монархии стали ограниченными. В Московской же Руси самодержавие сформировало первую сложную административную систему с нуля — ab ovo, поскольку в русском обществе исходных ресурсов для нее не было. Люди, на деньги которых все это было организовано, — купцы и крестьяне, находились в полной зависимости от власти и были настолько разобщены, что едва ли могли требовать какого-либо политического представительства.
Из-за сложной структуры европейского общества публичная сфера также сформировалась в контексте многополярности. Двор, знать, города, церковь и другие элементы этой структуры обладали властью и независимым голосом. Будучи наделены тем представительством, которое им позволяла иметь система ограниченной монархии, все эти организованные группы могли достаточно открыто в специальных собраниях защищать свои интересы перед королевской властью. В Московии общественная сфера возникла в однополярной политической среде. Только царь и церковь, действовавшие в унисон, имели право открыто излагать свою точку зрения. Поэтому если московский, а позже императорский двор считал необходимым открыть какую-либо дискуссию, то ее средства, способы и правила очень четко регламентировались. Боярская дума, Земские соборы и петровский Сенат — все соответствовали этой модели созданного государством и ориентированного на государство общественного диалога.
На Западе протоиндустриальные предприятия большей частью возникали благодаря частной инициативе и существовали хоть и на ограниченном, но до некоторой степени свободном рынке. Королевская власть создавала правовую и фискальную среду, позволявшую носителям организованных капитализированных интересов общества поставлять на рынок товары, произведенные частным или общественным сектором. В Московии и на начальном этапе имперского периода российской истории только государство обладало властью и средствами, способными организовывать новые формы производства. О рынках не могло быть и речи, поскольку в русском обществе того времени отсутствовали как производители, так и потребители промышленных товаров. Государство просто производило то, в чем само нуждалось. В XVII-XVIII вв. едва ли могли найтись рудник, мануфактура или литейный завод, которые не были бы созданы по царскому повелению. Немногие исключения, например уральское предприятие Строгановых, только подтверждают общее правило.
В Европе создание больших, хорошо организованных армий, вооруженных огнестрельным оружием, стимулировалось существованием рынка воинских формирований. В течение раннего Нового времени капитаны-кондотьеры (военные предприниматели) создавали, обучали и вооружали войска именно для того, чтобы поставлять их на этот самый рынок. Потребители (короли, князья, города и парламенты) хорошо оплачивали услуги элитных армейских объединений, что, в свою очередь, стимулировало дальнейшие усовершенствования вооружений и тактики действий. Швейцарские и гессенские наемники являются, вероятно, наиболее известными примерами такого предпринимательства. В России того же периода только государство могло создать, обучать и вооружать войска, поскольку лишь оно обладало необходимыми средствами. Никаких наемников, помимо европейцев, в России не было.
Подводя итоги, можно сказать, что Русь вошла в эпоху раннего Нового времени с опозданием и будучи к нему не готовой. Ей нужно было догонять Европу, опираясь при этом на весьма ограниченные общественные ресурсы. Единственным ресурсом являлось сохранение существовавшего порядка вещей. То, что движущей силой развития страны с самого начала было государство, оказало огромное влияние на ход русской истории. В продолжение последующих трех столетий, когда государства Западной Европы совершенствовали республиканский способ правления (на это их толкали изменявшиеся духовные веяния и классовые интересы), Россия оставалась под властью численно небольшого автократического правящего класса. Нельзя сказать, что в России не было вышеупомянутых стимулов к переменам — они-то как раз были. Это касается и новейших духовных веяний: ведь либеральные политические и философские идеи, воодушевлявшие европейских республиканцев, стали известны и горячо обсуждались в России уже в середине XVIII в. Достаточно заметить, что Екатерина Великая преклонялась перед идеями Монтескьё. В XIX столетии русские мыслители, опираясь на европейскую политическую философию, часто открыто обличали самодержавие, упрекая его за несправедливость. Наиболее известными из них были западники. Что касается новых классовых интересов, то русское дворянство в середине XVIII в. было освобождено от обязательной службы, после чего стало классом, потенциально независимым политически. В 1825 г. небольшая группа дворян (вдохновленных, конечно, европейской политической философией) попыталась свергнуть самодержавие. Позднее, в XIX в., народники и социалисты, заявлявшие, что служат рупором крестьянства и нарождавшегося рабочего класса, выступили против власти меньшинства. Они открыли, вероятно, первую в современной эпохе кампанию политического террора, беспощадно и бессистемно убивая представителей правящего режима. Искра была брошена, но огонь не разгорелся. Тому были четыре очевидные причины.
Во-первых, правящая элита, подобно всем правящим элитам, не хотела уступать власть кому бы то ни было. Попросту говоря, она цеплялась за власть. Некоторые исследователи (на ум приходит Ричард Пайпс) критиковали российский правящий класс за, казалось бы, бесконечное стремление удерживать власть. Но ожидать чего-то иного — значит не принимать во внимание основное свойство человеческой природы, эгоизм. Более того, русской элите удавалось раз за разом удерживать власть, поскольку в обществе отсутствовали организованные политические силы. В раннемосковский период таковых, за исключением церкви, вообще не было. Позднее в Московии появились воинский класс (бояре и дворяне) и купечество, но они были созданы государством. В Петровскую и Екатерининскую эпохи русское общество претерпело дальнейшие изменения, но ни освобожденная знать, ни разраставшийся класс горожан не выказывали особенного интереса к политической власти. К концу XIX в. в России появилась политика в современном смысле слова, но только после того как государство допустило ее возникновение после Великих реформ и Революции 1905 г. Когда самодержавие испытывало от такой политической деятельности неудобство, как в думский период, оно всегда было в состоянии заглушить голоса оппозиции.
Во-вторых, правящая элита всегда могла оправдать монополию на политическую власть и медлительность в проведении либеральных реформ ссылкой на европейскую угрозу. Элиты могли обсуждать либеральные реформы и даже создавать подлинные демократические институты (Дума). Но как только дело доходило до серьезных и необратимых преобразований, то страх перед вторжением с Запада снова бросал их в объятия самодержавия, обладавшего уникальными возможностями для мобилизации общества. Многие исследователи (самым известным и влиятельным из них был Джордж Кеннан) считали страх русских перед Западом чем-то вроде паранойи. Согласно этой распространенной точке зрения российский правящий класс страдал исторически сложившимся комплексом неполноценности и переносил страх за неустойчивость своего положения на все тот же Запад. Для них всегда был актуален клич: «Европейцы идут!», даже если с точки зрения нейтрального наблюдателя с этим трудно было согласиться. Но теория российской параноидальности вряд ли достаточно достоверна (она представляется немного бредовой), особенно если принять во внимание доказанные неопровержимые факты из истории российско-европейских отношений. Начиная с самой первой встречи Московской Руси и Европы европейские армии постоянно вторгались в Россию. В XVII в. это были поляки, османы и шведы, в XVIII в. — шведы, пруссаки и опять османы, в XIX в. — французы, англичане и снова османы. Ни одна нация на земле не испытывала такого постоянного и смертельно опасного военного давления. Конечно, русская элита нередко сама начинала военные действия, но гораздо чаще нападала противная сторона. В таких условиях правителям России вряд ли казалось разумным проводить политические реформы, которые могли бы только ослабить страну перед лицом грядущей угрозы.
Третья причина сохранения самодержавного правления была более существенной, чем предыдущие: слабость русского общества и непрерывная модернизация Запада делали очевидными преимущества модернизации России сверху. Мы уже видели, что Россия начала обретать могущество в крайне неблагоприятных обстоятельствах. Правящий класс оказался под прицелом превосходящих европейских сил. Находившаяся же под его властью страна была политически инертной, технически отсталой, экономически бедной, географически уязвимой для нападений со всех сторон. Несмотря на все эти негативные факторы, по сравнению с тем, чем располагала Европа, замечательная программа реформ спасла Россию от гибели и вывела ее на собственную дорогу к Новому времени. Но те же реформы сделали русское общество плодом деятельности государства. Это явление можно рассматривать с двух сторон. С европейской точки зрения, подчинение общества государству влечет за собой всевозможные отрицательные последствия. Самодержавие сковывает политическую активность. Закрытые границы и жесткий контроль над общественной жизнью ограничивают культурный и технический прогресс. Государственный контроль над экономикой наносит ущерб эффективности рыночного хозяйства, а поддерживаемый и оплачиваемый государством милитаризм становится двигателем империализма. Однако, с точки зрения русской элиты, сохранение опеки государства над обществом имело громадные преимущества. Самодержавие обеспечивало единоначалие и предотвращало изнурительные политические баталии. Контроль над культурой способствовал политической стабильности и при надлежащем вложении средств концентрировал интеллектуальную энергию на необходимых проектах. Командная экономика приводила к тому, что, хотя и нельзя было чересчур разбогатеть, никто (или почти никто) не страдал от голода. Предметы первой необходимости производились в достаточном количестве. Милитаризация общества позволяла государству сохранять безопасную дистанцию между ним и Европой и, кроме того, приобрести международный авторитет.
Подобные полярные воззрения сами по себе есть порождение столкновения между европейским и русским путями модернизации, а потому довольно расхожи, не более того. К тому же их можно и не рассматривать вовсе, поскольку из-за геополитических условий и сущности русского общества выбор у российской элиты был крайне ограничен. Европейцы, как выяснилось, «идут» всегда, и русский правящий класс обычно располагал лишь одной возможностью: чтобы защитить себя и свой народ, он всякий раз был вынужден начинать реформы «сверху». Все государственные реформы, предпринятые Петром I, Екатериной II, Александром I, Александром II, Сергеем Витте, выполняли две функции. Во-первых, они подкрепляли тезис о том, что только самодержавие в состоянии обеспечить эффективное развитие России. Так как европейское наступление не прекращалось, а Россия всегда была ослаблена прошлой реформой, других вариантов попросту не существовало. Во-вторых, каждая реформа приводила общество в состояние боеготовности к прошлой войне. В межвоенные периоды подобное государственное давление отсутствовало, и общество впадало в застой. Когда же на горизонте начинал маячить новый конфликт, российский правящий класс обнаруживал, что его социальные ресурсы безнадежно устарели. И это, конечно, делало следующую намечаемую государством реформу еще более необходимой.
Наконец, ясно, что русские в глубине души идентифицировали себя с самодержавием и его программой, и именно это дополнительно укрепляло и то и другое. Не стоит обманывать самих себя и подобно марксистам прошлого утверждать, что в России лишь правящий класс верил в самодержавие и сопутствовавшие ему государственные механизмы. Со временем доводы в пользу русского пути модернизации, сформулированные мыслителями из правящего класса, глубоко проникли в самую суть русского общества и русской культуры. Возьмем, к примеру, популярную доктрину «русской традиции». Ее возникновение восходит к XVII в., когда в Московии впервые была озвучена идея о том, что Русь кого-то от Европы защищает. Зародыш «русской традиции» можно, например, усмотреть в ненависти староверов к любому иноземному новшеству. Сама же доктрина приобрела четкое очертание только к концу XVIII в., когда представители русской знати внезапно осознали, что европейцы-то они ненастоящие. И вдруг в их груди забилось исконно русское сердце, защита «русской традиции» стала необыкновенно модной в консервативных кругах. Хорошей иллюстрацией этой тенденции может служить ностальгическая политическая философия князя Михаила Щербатова, возносившего хвалу старинному образу жизни. К середине XIX в. защита «русской традиции» стала, с одной стороны, официальной доктриной («православие, самодержавие, народность»), а с другой — полуполитическим движением (славянофильство).
Историки часто описывали русский путь к модернизации раннего Нового времени с использованием терминов, обозначавших недостатки и неудачи. Согласно таким воззрениям у русских не было стремления к демократии, открытости, свободному рынку, а также ни малейшего интереса к национальному самоопределению. Поэтому, по мнению авторов таких идей, русские и потерпели неудачу. Но такой вывод есть плод интерпретации русской истории исключительно с европейской точки зрения. Если же занять позицию более нейтральную, то дело будет выглядеть совсем по-другому. Россия совсем даже не проиграла, скорее наоборот. Страна успешно отражала европейское давление на протяжении более чем пяти столетий, в то время как все остальные неевропейские государства раннего Нового времени были сокрушены. Россия добилась этого замечательного успеха благодаря тому, чем обладала (или, точнее говоря, создала), а не потому, что у нее чего-то не было. Она обладала в первую очередь высокоэффективной, прочной, имевшей большой ресурс политической системой — самодержавием. Будучи свободной от перебоев в функционировании, вызванных политическими междоусобицами, самодержавная власть позволила русскому правящему классу идти к модернизации собственным путем, характерными чертами которого были жесткий контроль над общественной жизнью, регулируемая командная экономика и созданная государством по своему усмотрению армия. С помощью этих средств русская элита в течение двух столетий превратила примитивную средневековую страну в одно из самых могущественных государств мира. Трудно назвать подобное достижение неудачей, по крайней мере в период до Первой мировой войны.