© Горький Медиа, 2025
Gorky Media
19 марта 2025

«Это все равно с нами было!»

Из истории «Мемориала» — организации, которая была признана российским Минюстом иностранным агентом и ликвидирована

Спектакль Memoria режиссерки Анастасии Патлай был впервые показан в Центре им. Мейерхольда в Москве в начале февраля 2022 года, а уже через пару недель его сняли с программы. Постановка посвящалась истории «Мемориала», запущенной в конце 1980-х активистами и историками инициативы по исследованию политических репрессий в СССР. Публикуем фрагмент книги, посвященной истории ликвидированного Минюстом общества, где на сцену ЦИМа выходит актриса, играющая Ирину Щербакову — молодого филолога-германиста, будущую со-основательницу «Мемориала», которая в конце 1970-х начала записывать рассказы подруг своей бабушки об их лагерном прошлом.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Сергей Бондаренко. Потерянные в памяти: общество «Мемориал» и борьба за прошлое в России. Алматы: Ricochet, 2025. Содержание

Публика в зале ЦИМ смотрит за тем, как «Ирина Щербакова» проигрывает перед ними фрагменты из своих старых интервью. Они записывались на удобно помещавшийся в дамскую сумочку небольшой белый кассетник Philips — подарок, купленный на Западе на средства солженицынского фонда, который был создан на деньги от Нобелевской премии. Магнитофон означал свободу — техническую возможность записывать интервью «с голоса», однако сами кассеты Щербакова предпочитала прятать и на всякий случай не подписывала: неожиданный обыск дома среди людей ее круга не мог исключать никто. Часть этих кассет попала в будущий архив «Мемориала»*Организация объявлена властями РФ иноагентом и ликвидирована решением ВС РФ 28 февраля 2022 года..

На пленках женщины 60–70 лет, арестованные еще в 1930-х (а некоторые и в 1920-х) годах, рассказывают о расстрелах мужей, разлуках с маленькими детьми, тюрьмах, допросах, изнасилованиях, пересылках, лагерях; о потере веры в себя, в советскую власть, в мир вокруг — и, каким-то невозможным образом, о возвращении. Это истории если не со счастливым концом, то с открытым финалом: их героини остались живы, вернулись домой, сохранили часть себя, способную рассказать о том, что с ними случилось. Ирина Щербакова описывает произошедшее с ней самой как форму терапии: через их истории она пережила собственный кризис, переосмыслила его.

***

Одна из героинь интервью Щербаковой — Паулина Мясникова, «Павочка», юная троцкистка, которая провела в заключении в общей сложности более 20 лет. Во второй половине 1930-х в одном из пересыльных тюремных вагонов она познакомилась с Евгенией Гинзбург, будущей авторкой «Крутого маршрута» — главного женского лагерного мемуара, еще одного подпольного советского бестселлера. С некоторыми собеседницами Ирина Щербакова начинала разговор именно с обсуждения этой книги — она служила ключом к пониманию их собственной истории. Щербакова не просила рассказать об аресте, а спрашивала просто: «Что вы думаете о книге Евгении Гинзбург?» «И человек начинал рассказывать мне свою жизнь».

После того как в конце 1980-х о домашнем проекте записей Щербаковой стало возможным говорить публично, многие ее героини получили локальную известность. Режиссерка Галина Волчек, которая решила поставить спектакль по «Крутому маршруту» в одном из главных московских театров — «Современнике», — пригласила Мясникову и ее подругу-«колымчанку» Зою Марченко консультировать создание спектакля.

Постановка была закончена, Мясникову и Марченко пригласили на премьеру. Рядом, в первых рядах, сидела и Ирина Щербакова. Вот как она вспоминала тот день:

«Я рядом — и мне как-то стыдно смотреть на сцену. Не то чтобы совсем фальшиво, но так традиционно и плоско, настолько слабее текста Гинзбург.

Спрашиваю их после:

— Как вам?

А они отвечают, как были потрясены, как им все понравилось.

Начинаем обсуждать:

— Но вот тут же было не так, вы же сами мне рассказывали...

Они мне:

— Нет-нет, ну конечно, это все было совсем не так. (Вот что, конечно, нужно было ставить, снимать — эти их комментарии.)

— Тогда что же? Почему? Что же вам так нравится?

— Нет-нет, все равно. Это все равно с нами было!»

«Им казалось, что это прекрасное художественное преломление, — объясняла Щербакова много лет спустя. — Что надо так, как на сцене, — как они сами рассказать не могут. Со снятием всех шероховатостей, всех сложностей, которые были в реальности. Так работает волшебная сила искусства и памяти. И я поняла, что не надо с этим бороться. И можно плюнуть на мое эстетическое чувство».

Спектакль «Крутой маршрут» стал сенсацией: его показывали по телевизору и возили в Америку; в репертуаре «Современника» он шел до первых месяцев *** [CВО. — Прим. «Горького»]. В какой-то момент Галина Волчек ввела саму Павочку в постановку в качестве актрисы. Мясникова не могла играть саму себя, она была уже слишком старой — много лет она выходила на сцену в роли одной из безымянных старух в тюремной камере. Практически без слов играя отражение своей собственной жизни, 80-летняя Мясникова проехала с гастролями весь мир — маршрутом от Нью-Йорка до Тель-Авива. Незадолго до смерти ее взял в свой фильм «Хрусталев, машину!» режиссер Алексей Герман. Она сыграла мать главного героя, вернувшуюся из лагеря.

***

В спектакль Memoria включен рассказ Ирины Щербаковой о том, как в середине 1960-х, в старшей школе, она играла в постановке «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта. Спектакль показался идеологическому начальству слишком вызывающим — вскоре после премьеры на директора школы с углубленным изучением немецкого языка завели «партийное дело», и однажды утром школьники обнаружили его повесившимся в директорской. Щербакова говорит, что с тех пор помнит всю «Трехгрошовую оперу» наизусть.

В Бутырской тюрьме в одной камере с авторкой «Крутого маршрута» Евгенией Гинзбург оказалась Карола Неер — звезда немецкого театра и немого кино 1920-х, подруга Брехта, игравшая главную роль в первой киноверсии «Трехгрошовой оперы». В 1933-м Неер стала одной из немногих женщин левых взглядов, открыто выступивших против Гитлера, и была вынуждена бежать в Советский Союз, где несколько лет спустя ее арестовали; она умерла от тифа в Соль-Илецкой тюрьме. В 2017 году в «Мемориале» проходила выставка о ее судьбе и трагедии немецких левых в СССР — «Театр жизни Каролы Неер».

Теперь на сцене ЦИМа все они оказываются в одном времени и месте. Актриса, играющая Ирину Щербакову, комментирует события из жизни Каролы Неер, восстанавливая ее историю по записям и архивным документам. Актриса, играющая Неер, зачитывает фрагменты из ее собственных тюремных допросов, а также поет зонги — музыкальные перебивки, характерные для брехтовских постановок. Это своеобразный танец перманентной смены социальных ролей: сегодня ты актриса — завтра заключенная, вчера ты историк — сегодня персонаж на сцене и зритель. То, что было чужим страданием, сегодня оказалось театротерапией.

Катя Краева/Здесь был ЦИМ

***

Важная часть метода Евреинова основывалась на переосмыслении самой идеи повторения. Как и Фрейд, Евреинов придавал большое значение желанию «пережить что-нибудь дважды», вернуться, «переиграть» мучительное событие из прошлого. Это прошлое балансировало на грани истории и памяти: теория предлагала работать со временем как с инструментом, помещая жизнь в новый театральный контекст. Так же, как и Фрейд, Евреинов считал, что повтор всегда предполагает изменение.

Находясь в зале Центра Мейерхольда, сотрудники «Мемориала» видят перед собой свою собственную, проживаемую заново историю. Вторая часть спектакля перебивается чтением фрагментов из судебной хроники конца 2021 года: теперь уже сам «Мемориал» судят за искажение образа советского прошлого.

«„Мемориал“, спекулируя на теме политических репрессий ХХ века, создает лживый образ СССР как террористического государства, обеляет и реабилитирует нацистских преступников, на чьих руках кровь советских граждан», — произносит голос прокурора Жафярова.

Это тоже один из элементов брехтианского театра, который, в отличие от евреиновского, предполагает остранение, возможность увидеть все обстоятельства со стороны, при этом не вживаясь, не переживая за персонажей на сцене. Брехт считал, что по-настоящему повлиять на зрителя можно, если перестать считать его зрителем, а сделать соучастником постановки: он должен увидеть театр как театр, а текст пьесы — как политическое обращение, комментарий к реальности. Ничего не нужно внушать, зритель должен остраниться, вернуться в реальный мир и во всем убедиться сам. Никаких трюков: актеры — это актеры, а спектакль — спектакль.

В реальной жизни Memoria будет сыграна на сцене всего полтора раза: после закрытого генерального прогона, куда позвали сотрудников «Мемориала», успеет состояться только официальная премьера на следующий день, 10 февраля. Ровно через две недели начнется *** [CВО. — Прим. «Горького»], спектакль снимут с программы, директорка ЦИМа Елена Ковальская публично откажется «работать на убийцу» и уйдет в отставку. Той же весной Центр имени Мейерхольда закроют. Еще до конца зимы Верховный суд постановит ликвидировать «Мемориал».

***

До появления «Мемориала» тема репрессий, государственного террора против собственных граждан, в Советском Союзе была прежде всего материалом для искусства. Память эта могла существовать лишь скрыто, подспудно — и это было странным, волнующим переживанием несоответствия, смещения масштабов реальности. Принадлежать к наследникам этой памяти значило обладать социальной, культурной ответственностью — но и привилегией знать, думать о том, о чем не имели возможности думать другие. Ахматова не записывала «Реквием», попросив ограниченный круг близких людей заучить фрагменты поэмы наизусть. У «Архипелага ГУЛАГ» был подзаголовок «опыт художественного исследования» (то есть не научного), и разные его фрагменты прятали по «схронам» и надежным местам среди доверенных и посвященных людей.

Когда на сцене появились будущие основатели «Мемориала», их основной задачей стало остановить процесс забвения, вернуть в публичное поле память о государственных преступлениях и попытках сопротивления. Впервые работа с этой темой стала приобретать характер научного знания.

***

Настоящая Ирина Щербакова вышла на сцену в ноябре 1988 года — в Доме культуры Московского электролампового завода. В разгар перестройки ее, авторку известных статей о судьбах женщин в ГУЛАГе, пригласили выступить со свободным рассказом о своих записях. Выступление было частью большого исторического фестиваля длиной в неделю, который в жанровом отношении балансировал на грани между стендапом, политическим митингом и вечером воспоминаний.

Прямо перед Щербаковой зал держал Михаил Жванецкий — главный советский писатель-сатирик, продававший сотни тысяч пластинок в год. Редко кому приходилось выступать после Жванецкого — как правило, хедлайнером был он сам, и его выступление закрывало программу.

Оказавшись у микрофона, Щербакова взглянула в первые ряды публики — там сидели многие из ее собеседниц, доживших до этого дня: среди них героини «Крутого маршрута» Марченко и Мясникова. И тогда Щербакова стала поднимать их со своих мест, называя по имени и рассказывая залу их истории. Зал встречал женщин овацией, происходящее не казалось ни неуместным, ни болезненным — наконец-то человек-на-сцене говорил правду о людях-из-зала.

Зоя Дмитриевна Марченко: в первый раз арестована вслед за братом, второй раз — вслед за мужем, немецким коммунистом Германом Таубенбергером; оба были расстреляны — а она выжила, играла в лагерном театре, вернулась почти 20 лет спустя. Паулина Степановна Мясникова: в 1927-м, в год последнего открытого выступления троцкистской оппозиции, училась в девятом классе и была арестована на два месяца; через десять лет ее мужа и брата приговорили к смерти; спустя десятки лет тюрем и лагерей в начале 1950-х получила «бессрочную ссылку»; вышла на свободу после смерти Сталина.

На это короткое время граница между сценой и залом стерлась. Сам фестиваль стал одной из неформальных точек отсчета для начала работы «Мемориала». Он назывался «Неделя совести».

Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет

Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие

Подтверждаю, мне есть 18 лет

© Горький Медиа, 2025 Все права защищены. Частичная перепечатка материалов сайта разрешена при наличии активной ссылки на оригинальную публикацию, полная — только с письменного разрешения редакции.