Когда Некрасов в стихотворении, посвященном критику Николаю Александровичу Добролюбову, писал «Сознательно мирские наслажденья / Ты отвергал, ты чистоту хранил», он, несомненно, в идеологических целях лукавил: Добролюбов начал посещать бордели еще во время учебы в университете и в дальнейшем неоднократно вступал в связь с публичными женщинами. С некоторыми из них, впрочем, он поддерживал длительные отношения, в частности с петербургской немкой Терезой Карловной Грюнвальд, в 1857-1858 гг. жившей у него на содержании. Летом 1858 г. Добролюбов, после года напряженной работы в «Современнике», уехал отдыхать в Старую Руссу, оставив Грюнвальд в Петербурге. В его отсутствие она сделала аборт, и это стало причиной разлада между ними (забеременела она, судя по всему, именно от Добролюбова). К этому периоду относятся публикуемые ниже письма, написанные ею к своему любовнику. Письма взяты из сборника «Дамы без камелий», составленного Алексеем Вдовиным и впервые знакомящего нас с письмами публичных женщин Добролюбову и Николаю Чернышевскому.

Дамы без камелий. Письма публичных женщин Н. А. Добролюбову и Н. Г. Чернышевскому. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2022. Составитель и научный редактор Алексей Вдовин. Содержание

Письма Т.К. Грюнвальд Н.А. Добролюбову

№ 1
<между 16 и 20 июля 1858 г., Петербург>

Милый добрый друг Количка! Благодарю тебя за письмо, я его получила 16го июля, меня много утешило твое письмо, а я думала, что ты больше совсем не хочешь знать меня. Да, правда, мало и я радости тебе делаю, но что же делать, я и сама не знаю.

Мих[айловский] приходил ко мне*Николай Михайлович Михайловский, близкий товарищ Добролюбова по Педагогическому институту, весной-летом 1858 г. — соавтор по «Современнику». Уехав в Старую Руссу летом 1858 г., Добролюбов поручил Михайловскому вести дела. Его письма к Добролюбову (всего их 8) не опубликованы. Как сообщает Михайловский в письме 2 июля 1858 г., «в воскресенье отправлюсь к Терезе Карловне уже партикулярным человеком» <...> Видимо, этот или другой визит Михайловского к ней и имеется в виду в письме Терезы. в штатском платье, какой он хорошенький в таком одежде. Боже мой, как он меня обрадовал, когда говорил о тебе, и что ты писал. Еще раз, милый Количка, благодарю тебе за твои заботы. Хоть ты и вдали, ты все-таки не забываешь моих болезни, милый Количка. Я уж давно, т. е. до твоего письма, показывала Доктору Соколовскому Немерта лекарства*Доктор Соколовский — знакомый доктора И.М. Сорокина, приятеля Добролюбова. Немерт — очевидно, доктор Петр Юльевич Неммерт, профессор Петербургской Военно-медицинской академии, принимавший пациентов в Литейной части., а он не велел его принимать. Он говорит, что это хорошо принимать, но только у кого золотушные нарывы, а у меня их нет. Милый, добрый мой Количка, пиши мне, хочешь ли ты жить вместе с Мих[айловским] у Шарлотты Кар[ловны]. Так я велю приготовить большую комнату, очень хорошенькую*Речь идет о квартире Шарлотты Карловны Финк в доме купца П. И. Зайцева на Невском проспекте № 71. Как Грюнвальд познакомилась с Ш. К. Финк и ее сестрой Софией Карловной, установить не удалось. Из следующих писем ясно, что обе дамы ухаживали за Грюнвальд, пока она поправлялась после процедуры аборта., и там ты можешь узнать все подробности обо мне, что же мне писать, много я даже не помню.

Милый Количка, я очень была больна, два дни я все думала, что я помру. Я просила Доктору, чтобы он мне дал капель ты знаешь, для чего, — он говорит, зачем вы хотите так делать, а вы бы от этого были здоровы и полные, вы сами вредите себя. Так я послала за Бабушкой, она, слава Богу, помогла мне и сделала так, что уж бояться нечего, но только я очень кричала, мне было очень больно, и теперь я вся сбинтова[на]. Теперь я, слава Богу, поправляюсь, не могу только много писать*Грюнвальд имеет в виду сделанный с помощью повивальной бабки аборт, который далее упоминается еще в нескольких письмах.. В театр я тоже ходила, но мне Директор сказал, чтобы я постаралась вылечить свои уши. Еще он сказал, что поступить можно ведь во всякое время. Если бы в другие Актрисы, то трудно, потому что долго учиться, а для танцы очень легко, и что у него теперь мало хороших танцо[в]щиц, и желал мне очень, чтобы я поступила, и даже когда я поступлю, то велит с меня снять портрет. Ему нравилось, когда я надела балетных платьев. Он говорит, что я буду очень ловка и что у [меня] мягкие члены, что я могу гнуться хорошо, и велел скорее вылечиться. Поступить можно хоть зимою.

Миленький Количка, напиши мне, как прислать медальон, или, если можно будет, то я передам Мих[айловскому]. Он скорее перешлет и твое пальто. С будущим письмом пришлю тебе медальон, а когда ты пришлешь свой?

Посылаю тебе письмо, т. е. ответ на твое 12го числа письмо, только ты, Количка, не сердись на меня. Я бы его не послала, но мне думается, что ты бы хотел знать, что я тебе ответила. Особенно на твой вопрос, сколько мне нужно денег, чтобы оставить в покое. Ай, ай, Количька, как же [ты] мог это писать. И еще чтобы я отдала твой потрет. Милочка, разве ты не знаешь, что я скорее отдам свою глупую голову, нежели твой потрет, но довольно об этом. Я тебе, милочка, с радостию прощаю, но только и ты меня прости за ответ и за это письмо.

{Оно так дурно писано, но я право не могу лучше}.

Therese.

№ 2
28 июля <1858 г., Петербург>

Милый Количка, ты напрасно так беспо[ко]ишься об моем здоровье. Я теперь поправилась совершенно, только Доктор мне много кое-что запрещает. Он все думает, что я ничего не пила. А Бабушка ко мне все еще ходит. А ведь было бы очень худо, я думала, что умру, и без тебе! Это было бы ужасно! Шарлотта Карловна тогда ездила за Пастором, и я причащалась*Очевидно, Грюнвальд была лютеранкой, как и многие петербургские немцы.. Только она ничего этого не знает. Она думает, что я еще этим больна, только она догадывается и бранит, спрашивает, не делала ли я что-нибудь. Говорит что мне: посмотрю я, сколько ты времени будешь так ходить, и отчего тебе Пастор такие наставления и упреки делал. А ему нельзя было не сказать. Потом он спрашивал кто, а я ему сказала, что я не знаю кто, и что я не нарочно это сделала*Речь снова идет о прерывании беременности. Грюнвальд намекала, что ребенок был от Добролюбова. . Да ну что об этом говорить, я бы не хотела об этом думать, хоть и жалко, что же делать. Тебе ведь надо более жалеть, потому что ты бы об этом бы ужасно беспо[ко]ился, а может быть, ты и этого не веришь. Ты все подробности можешь узнать от Софии К[арловны] и от Бабушки. София К[арловна] ничего не говорила Шарлотте К[арловне], она и не скажет ей, а только она хочет тебе жаловаться, что я сделала. Она думает, что ты ничего не знаешь, она говорит мне: какие же вы глупые, как бы он-то обрадовался, а вы делаете так скверно. Теперь он будет думать, что вы его не любите. Это-то и заставило мне [в]спомнить твои слова. Я и сделала и то насильно: обманула Бабушку, да, впрочем, ты узнаешь об этом сам. Я, значит, на это истратила 20 руб[лей] сер[ебром]. Ты только не сердись, что много тратила. Многое тут потребовалось, и теперь я еще лечусь, только, слава Богу, будь только покоен, я почти совсем здорова. Покаместь ты уехавши, я истратила с леченьем до 25 июля 58 руб[лей] сер[ебром]. Осталось значит 6 руб[лей] сер[ебром]. У Миха[й]лов[ского] я просила 25 руб[лей] сер[ебром], а он мне дал 50 руб[лей] сер[ебром], потому что Вульф дал так ему*В письме 27 июля 1858 г. Михайловский информировал Добролюбова, что взял у Карла Вульфа (владельца типографии, где печатался «Современник») «50 руб. из 150 твоих за июнь и передал Терезе Карловне» (Письма Михайловского Добролюбову).. Я ему другие 25 руб[лей] сер[ебром] спрятать отдам.

Милый мой, дорогой Количка, ты не сердись за портрет*То есть, скорее всего, фотокарточку, которую Грюнвальд сделала в это время (см. письмо № 3)., он еще, кажется, серьезнее будет, потому я в то время снимала, когда ты прислал мне свое письмо*Очевидно, речь идет о наиболее резком письме Добролюбова к Грюнвальд, в котором он отказывался признавать ее будущего ребенка и, очевидно, требовал сделать аборт.. Ну как же мне было улыбнуться, когда я только и думала, что мне делать остается. Я оттого и не хотела посылать тебе, потому что тут снят еще сердитее. Все-таки посылаю тебе, но только не медальон, потому что стоит гораздо дороже. А так как я этот футлярчик достала с уступкою, и тогда я еще думала, когда ты пришлешь мне мой портрет, так я тебе пошлю теперешний, но так как ты называешь своим Kindchen und Liebchen*Деткой и милой (нем.)., так я все с радостию забыла.

Ты пишешь, чтобы прислать тебе твой шарф, я его нигде не нашла, а у меня ведь ты не оставлял. Если хочешь, я куплю тебе, который будет теплее. Насчет Шарлотты К[арловны]: квартиры я не знаю, как тебе сказать, есть у ней и дорогие и дешевые комнаты. Ты бы мог вместе с Миха[йловским] взять одну большую комнату, которая будет на улице окны, а маленькие комнаты — на дворе окошки, немного побольше, чем твоя комната у Дм[итрия] Д[олинского]*Из неопубликованного письма Дм. Долинского Добролюбову 3 июля 1858 г. следует, что в течение 10 дней примерно с 15 по 25 июня Добролюбов снимал у него квартиру или дачу, за что уплатил 8 р. 83 коп. за 10 дней содержания и «за Терезу Карловну» 2 р. 25 коп., а также прачке 10 коп. Возможно также, что речь идет об одноэтажном частном доме титулярного советника Д. П. Долинского, который находился в Петербургской части города на Малой Колтовской улице № 183.. И стоит 10 рублей сер[ебром] [с] мебелью. Там две комнаты точно так же, как у Глама*Возможно, имеется в виду один из как минимум семи различных домов, построенный архитектором Л. В. Глама (1803—1876), в котором Добролюбов мог снимать комнаты для Грюнвальд во второй половине 1857-го или в начале 1858 г. Кроме того, это мог быть собственный дом Глама, которым он владел на 15-й линии Васильевского острова., только оба одинаковы и третья. Можно Мих[айловского], а если ты хочешь, можете оба вместе быть в одной комнате.

Милый Количка, я забыла тебе поблагодарить, я получила все три твои письма. Я так и ждала, и теперь я совершенно спокойна. Не думай меня встретить печальной. Напротив, буду весела и счастлива. Будь только ты спокоен и здоров. Посылаем тебе твое пальто*Пальто было приложено к письму Михайловского Добролюбову от 27 июля. Скорее всего, письмо Терезы доставил именно он.. Не простудись только, береги свое здоровье, хоть для меня или для своей Liebchen Therese*Милой Терезы (нем.). и приезжай поскорее, милый ангельчик. Прости меня за скверный почерк и за глупый смысл, а я право не могу писать много. С Мих[айловским] и с Дми[трием] Д[олинским] мы часто втроем гуляли. Теперь только нельзя еще, а будь самой на почте, а то, пожалуй, позабудут послать, милый

{[1 сл. по-немецки нрзб.]}

deine Therese.

№ 3
28 июля*Причина написания 28 июля сразу двух писем видна из контекста: Грюнвальд начинает второе письмо с упоминания о том, что она получила новое письмо Добролюбова, очевидно, во второй половине дня, уже отправив предыдущее письмо, датированное 28 июля, до того. Кроме того, рядом была Шарлотта Карловна, что и побудило написать совместное с ней второе письмо. <1858 г., Петербург>

Милый Количка, я получила твое [письмо], именно тогда, когда Шарлотта К[арловна] у меня была, и мы вместе с ней отвечаем тебе. Она очень рада тебе услужить, ты можешь прямо к ней адресоваться. А с Драницыным*Александр Драницын — сын нижегородского протоиерея А. Г. Драницына, с 1856 г. студент Медико-хирургической академии. Его брат Василий сватался за сестру Добролюбова Антонину. В первой половине июля 1858 г. дядя Добролюбова Василий Иванович планировал послать младшего брата Володю Добролюбова из Нижнего в Петербург с Драницыным. мне незачем видеться, это я и без твоего письма бы знала, что с ним мне не нужно видеться. Этим ты мне очень обрадовал, что передаешь ко мне Володиньку*Около 27 августа 1858 г. Володя прибыл в Петербург и какое-то время жил у Терезы Грюнвальд. В письме И. И. Бордюгову от 13 сентября 1858 г. Добролюбов сообщает, что Володя приехал и «до сих пор живет у Терезы».. Как же я смею не любить брата моего голубчика Колички. Еще я его, поверь, более буду любить, нежели ты. Ты знаешь, что детей очень люблю, только не балую.

Мих[айловский] тебе писал и, как говорит, довольно длинное письмо, а я с Дми[трием] Д[олинским] послали твое пальто, и ты найдешь еще кое-что, только ты не сердись на меня, что так нехорошо сделано, я была в то время больна. Да и притом это было после твоего первого письма. Я ведь не хотела его посылать и нарочно задерживала. Потом после этого портрета и после твоих ласковых и милых писем я еще заказала, но там какая-то дама купила, я тебе писала об этом. Только ты, милочка, не сердись за те беспокойства, которые я тебе делаю. Если бы я это знала, то я бы, право, не писала, что было бы гораздо лучше, и ты бы ничего не знал. Я сама теперь досадую, на что я тебе писала, гораздо лучше молчать, по крайней мере, ты был бы спокоен, и тем более я почти совсем здорова. Будь покоен, не встретишь меня больною. Не могу же знать, что вперед, а только обещаюсь быть веселой и счастливой. Теперь я чаще хожу гулять и веселюсь, потому что ты уж [не] сердитый Количка, а милый, ласковый Колинька. Только, милый Количка, ты не сердись за трату денег, на хозяйство у меня очень мало идет, только на удовольствия. Бываю и на вечерах Софии К[арловн]ы. Я уж 2ой раз была на балу 26го и 28го были мы и на Смоленском гулянье и других гуляньях*28 июля в честь дня Смоленской Божьей Матери во второй половине XIX в. проводились народные гулянья, в том числе на Смоленском кладбище Васильевского острова.. Также и с Мих[айловским] бываем часто, но теперь он очень занят эти числы, да и при том он хочет ехать.

Как ты меня, милый, дорогой Количка, радуешь своими письмами. Я почти каждый день получаю твои письмы, особенно [в] воскресенье 28го числа я так неожиданно получила, приехала я домой поздно с бала, и вдруг мне подают твое письмо, так я и, не снимая даже шляпку, стала читать. Милый Количка, Шарлотта К[арловна] кланится и велит сказать, что ты мне можешь писать и вложить записку к ней. Моими ушами все еще нет пользы, теперь я думаю лучше обратиться к Арешникову, как Мих[айловский] говорил*Михайловский сообщал Добролюбову в письме 27 июля 1858 г.: «В тот самый день, в которой получил от тебя последнее письмо, я был у Терезы Карловны. Она была тогда очень больна. Теперь несколько поправилась. Я советовал ей обратиться к доктору Сорокину и предлагал свои услуги, но она сказала мне, что ее лечит уже Соколовский, знакомый Сорокина, и что обращаться к Сорокину уже не приходится. Советовал я ей еще обратиться к Арешникову, специально занимающемуся золотушными болезнями и вылечивающему в какие-нибудь 3 месяца самую закоренелую золотуху. Она не прочь от этого. Разумеется, ей нужны будут деньги. Арешников берет по 30 рублей в месяц с богатых и по 15 р. с не совсем бедных. Вероятно, Терезу Карловну он согласится лечить за последнюю цену». Имя и адрес докторов Арешникова и Соколовского установить не удалось, так как они не упоминаются ни в каких справочных книгах о Петербурге с 1851 по 1863 г.. Я с ним советовалась, он берет 15 рублей месяц, и теперь, милый Количка, если ты советуешь мне лечиться у него, так я буду. Прощай, мой милочка, не скучай и не думай ничего. Я ведь вовсе и не думаю сердиться, давно простила тебе, моего доброго Количку, и ты право напра[сно] беспо[ко]ишься. После этого мне хуже нужно беспокоиться. Прощай же, мой Ангельчик. Будь здоров и весел, не забывай свой счастливую и покойную

Therese.

Адрес Шарлотты К[арловны].

На Невском проспекте углу Грязной улице в доме Зайцева квар[тира] № 8ой. Шарлотта К[арловна] Финк.

Грязная улица называется по-новому Николаевская*С 1856 г. Грязная улица была переименована в Николаевскую (сейчас — ул. Марата)..

P. S. А где же обещанный твой медальон? Прошу так же прислать его? Пиши, мой ангел, скорее. Весело получать твои письма. А что же ты не пишешь свое «Черт знает что такое», ты все прежде это писал.