Лоран де Суттер. Наркокапитализм. Жизнь в эпоху анестезии. М.: РИПОЛ классик, 2021. Перевод с английского М. А. Леоновича. Содержание
Действуйте локально, думайте глобально
В годы, последовавшие за оформлением патента Джексона и Мортона на анестезию путем вдыхания диэтилового эфира, почти все заинтересовались перспективами, открывшимися благодаря изобретению наркоза, даже те, кто лишь хотел его раскритиковать. Возможность погружать людей в сон, который ничто, даже самые страшные страдания, не могло потревожить, обещала значительную финансовую выгоду и гарантированную научную карьеру тому, кто предоставил бы самый лучший ее вариант. Бесчисленное множество веществ прошло соответствующие испытания, пока новое открытие не заставило замолчать тех, кто все еще считал общую анестезию опасной — наряду с другими методами, требующими величайшей филигранности. В 1860 году австрийский химик Альберт Ниманн выделил основной активный ингредиент из листьев коки, привезенных в Вену (великим авантюристом того времени) Карлом Шерцером, и сделал вывод о его совершенно беспрецедентных обезболивающих свойствах. Тогда как диэтиловый эфир погружал вдыхавшего его человека в состояние полной бессознательности, кокаин производил длительный локализованный эффект — абсолютную, но ограниченную нечувствительность в месте нанесения или инъекции. Это известие вызвало необычайный энтузиазм сначала у ларингологов, начавших использовать кокаин в 1877 году, через двенадцать лет после того, как преемник Ниманна Вильгельм Лоссен развеял всякие сомнения насчет его алкалоидной природы. В области офтальмологии эта новость также была встречена как благословение, подтверждением чему служил крайне теплый прием первой статьи на эту тему, опубликованной к ежегодной конференции Немецкого общества офтальмологов в Гейдельберге в 1884 году. Двадцатишестилетний ученый Карл Коллер сообщил об эффективности инъекций кокаина для обезболивания роговицы и конъюнктивы и о том, что можно представить себе другие применения вещества для утоления болей в области глаз. Но Коллер проявил скромность: несмотря на успех своих экспериментов, он подчеркнул свой долг перед интуицией работавшего в той же больнице венского коллеги, который, по его словам, проследил «полную историю кокаина». Этот его коллега тогда еще не успел произвести на медицинское сообщество большого впечатления, хотя уже даже опубликовал статью на данную тему и сам начал исследования возможного офтальмологического применения кокаина, которые ему пришлось приостановить. Звали его Зигмунд Фрейд.
«Über Coca»
В июле 1884 года Фрейд, который был всего на два года старше Коллера, опубликовал в журнале Zentralblatt für die gesamte Therapie результаты своих исследований терапевтического применения кокаина, основанные на экспериментах, проведенных им на собственной персоне. После нескольких общих замечаний об истории растения кока, его использовании андскими народами и открытии содержащихся в нем активных ингредиентов, молодой психиатр перешел к обзору состояния медицинских знаний по этому вопросу. По правде говоря, это был скорее панегирик, чем обзор, — столь сильно Фрейд подчеркивал удивительный характер наблюдений его предшественников, которые неизменно свидетельствовали о многих достоинствах, связанных с потреблением коки. Фрейд ни секунды не сомневался в том, что кокаин был, прежде всего, многообещающим. Именно это его эксперименты должны были решительно продемонстрировать тем, кто продолжал испытывать сомнения. В течение двух месяцев он регулярно принимал 0,05 грамма cocainum muriaticum в виде однопроцентного водного раствора, фиксировал основные физиологические и психологические результаты и вынес исчерпывающий вердикт: кокаин представлял собой чудесный стимулятор, от которого не следовало ожидать никаких неприятных краткосрочных или среднесрочных побочных эффектов, позволявший выполнять длительные интеллектуальные или физические задачи без усилий и утомления. Что касается пациентов, то прием кокаина следовало рекомендовать при лечении желудочных заболеваний, кахексии, астмы, детоксикации от алкоголизма и морфиновой зависимости, не говоря уже о его афродизиатических и обезболивающих свойствах. Но самое очевидное применение, на его взгляд, было связано с помощью тем, кто страдал от «функциональных состояний, называемых неврастенией», или нервного истощения. В борьбе с депрессией нервной деятельности кокаин мог выступать супрессором, вызывая нечувствительность к «угнетающим элементам» и как бы дистанцируя субъекта от его органов тела — источников этой депрессии. Кокаин действовал не только как телесный, но и как нервный анестетик, благодаря которому о нервной системе, поддерживающей психику, можно было забыть.
Тем временем в Дармштадте
Как оказалось, Фрейд употреблял не просто какой-нибудь заурядный кокаин; как он упоминает в своей статье «Über Coca», это был «хлористоводородный кокаин, приготовленный Мерком в Дармштадте», — лучший в мире. Вообще говоря, с тех пор, как Эммануэль Мерк возглавил фабрику при семейной аптеке в 1817 году, она превратилась в целую индустрию, специализирующуюся на производстве всех видов алкалоидов, служащих основой для всевозможных медицинских препаратов. Самым известным среди них была коммерческая версия активного компонента мака, который выделил другой фармацевт Фридрих Сертюрнер между 1803 и 1805 годами, а Жозеф-Луи Гей-Люссак назвал «морфином»; Мерк продавал его под своим собственным именем с 1827 года. Что касается кокаина, то компания начала синтезировать его всего через два года после его открытия Ниманном, хотя долгое время он производился в мизерных количествах (менее 50 граммов в год в конце 1870-х годов). Тем не менее опыт компании Merck в области синтеза алкалоидов и исключительное качество продуктов, поступающих из ее лабораторий, сделали ее предпочтительным партнером для всех, кто занимается исследованиями в этой области. Фрейд был не единственным, кто обратился к Merck за поставками кокаина; Коллер также получил все необходимое для своих экспериментов от дармштадтской компании, как и Теодор Ашенбрандт, интересовавшийся его военным применением. Любопытство, проявленное этими учеными, наряду с общей направленностью их исследований, в конечном счете заставило компанию обратить внимание на то, что она считала нишевым продуктом с минимальным коммерческим потенциалом. После публикации статьи Фрейда она спонсировала его исследование другого алкалоида — экгонина, присутствующего в листьях коки и имеющего близкую к кокаину структуру, но никаких убедительных результатов получено не было. Это не помешало Merck начать кампанию по повышению осведомленности среди врачей о свойствах своего продукта путем рассылки в их хирургические отделения брошюр, восхваляющих его эффективность в лечении морфиновой зависимости. По-видимому, это сильно увеличило спрос: в 1883 году фабрика произвела 1,41 килограмма, а в 1885 уже 30 килограммов — при этом цена за этот же период выросла вчетверо.
Меркский момент капитализма*В оригинале игра слов: Merck звучит так же, как mirk — темный, мрачный.
В годы после рекламной кампании Merck кокаин имел столь большой успех, что несколько конкурентов, таких как Бёрингер (Boehringer) и Кнолль (Knoll), также вышли на рынок, сделав Германию мировым лидером по его производству. В начале двадцатых годов было подсчитано, что почти весь объем перуанской коки проходил через Гамбург и что извлеченный кокаин составлял 80 процентов мировой торговли в этом секторе — торговли чрезвычайно прибыльной. Хотя положения Версальского договора вынуждали власти Германии соблюдать правила Международной конвенции по опиуму, это лишь эпизодически касалось компании Merck и коллег; к середине тридцатых все вернулось в привычное русло. Merck заняла свое место во главе двух бизнес-картелей, стремившихся разделить мировой рынок наркотиков, одновременно укрепляя связи между представителями полномочных органов, один из которых назывался «конвенция по кокаину». Вопреки тому, что можно было бы предположить, приход к власти нацистов и осуществление систематических чисток среди наркозависимого населения не сильно изменили эту ситуацию, а в некоторых отношениях даже усугубили ее. С одной стороны, слово «кокаин» стало синонимом дегенерации — но достаточно было дать молекулам иное название и медицинское обоснование, как опасный наркотик вдруг оказался важным продуктом. Более того, после начала Второй мировой войны некоторые из этих веществ сыграли решающую роль в военных победах вермахта, солдаты которого по приказу военных врачей потребляли производные амфетамина в огромных количествах. А предприятия, производившие кокаин, быстро обнаружили интересные альтернативы, например оксикодон — производное алкалоида мака, чьи свойства, позволявшие ему служить заменой морфину, использовались компанией Merck с 1928 года. Между прочим, одним из лучших клиентов Merck был Теодор Морелль, личный врач Адольфа Гитлера, прописывавший ошеломительное количество продуктов из каталога компании — от глюкозы до оксикодона. На протяжении полувека, несмотря на все большую очевидность опасности потребления опиума и производных коки, немецкий промышленный капитализм переживал один из величайших периодов эйфории.
<...>
Отпусти, отпусти*Let it go, let it go — песня из мультфильма «Холодное сердце», текст которой сильно перекликается с содержанием этой главы, а первое слово в ней — snow (снег) — на сленге означает «кокаин».
Фрейд считал, что его научные выводы неопровержимы: кокаин был веществом, основной эффект которого состоял в том, чтобы сделать возможной деятельность, которая была невозможна без него — в некотором роде дистанцируя субъекта ото всего, что ему мешало. Иначе говоря, кокаин управлял эффективностью: когда человек страдал от трудностей, связанных с депрессивным состоянием, или от физических нарушений, это вещество позволяло свести страдание на нет. Именно в этом смысле его можно назвать «стимулятором» <...>: он побуждал к действию — действию, которое он одновременно стимулировал и обуславливал посредством устранения того, что этому стимулированию противилось. «Сопротивление» означало все, связанное с торможением, которое материя всегда способна запустить, или скорее с торможением, которое материя — например, тело и его органы — включает по самой своей природе и плотности. Благодаря кокаину место действия смещалось с физического тела в чистую волю, становясь проявлением умственных способностей, отделенных от каких-либо ограничений, кроме их собственной силы, как если бы материя являлась не чем иным, как их слугой. Когда Фрейд утверждал, что кокаин позволяет воссоздать «возбуждение» там, где оно, казалось, исчезло, он, несомненно, имел в виду именно это: продукт, который он по баснословной цене заказывал у Мерка, освобождал его от всего, что мешало ему действовать, а именно от самого себя. В любом случае самым важным было не наблюдаемое им явление абляции, а тот факт, что оно приводило к мобилизации: кокаин снова делал вас мобильным, активным, эффективным; он позволял выполнять самые трудные и неотложные задачи без малейших усилий. Короче говоря, кокаин был топливом для мозга — тем, что позволяло мозгу быть самим собой, пока остальная часть «Я» (тело) заперта в шкафу, чтобы он мог полностью отдаться наслаждению своей работой. Фрейд не стал утверждать, что употребление кокаина сделало его более умным или проницательным; он еще не достиг стадии мегаломании кокаиновой зависимости, но тем не менее намек на это присутствует в его работах на эту тему. В личной переписке со своей невестой Мартой он дал волю лирическому описанию того, что кокаин заставлял его делать на светских обедах; впрочем, его научные статьи получались не менее хвалебными.
Из вещества того же, что наши сны
То, что кокаин воплощал собой принцип субъективной эффективности и что этот принцип принимал форму некоей абстракции по отношению к материи и ее сдерживающей природе, был главным уроком, который можно извлечь из текстов Фрейда, посвященных данному веществу. Однако его отношения с компанией Merck и то, как она служила символом функционирования промышленного капитализма, должны заставить нас задуматься, не стояло ли за этим чего-то большего. В случае с кокаином речь идет о своеобразной логике отстраненности — этаком процессе всеобщей дематериализации, затрагивающем все измерения реальности, будь то субъект или социальная вселенная. Кокаин иллюстрирует принцип действенности изменчивого мира — мира, в котором ничто больше не имеет значения, кроме свободного применения сил, санкционированного забвением всего, что могло бы их сдерживать, в любой сфере. Более того, именно это и обнаружила история торговли кокаином: отсутствие каких-либо ограничений или правил, которые могли бы ей противостоять, или, по крайней мере, возможность игнорировать их, ведь теперь они утратили свою убедительность. Когда на пресс-конференции в 1971 году Ричард Никсон объявил «войну наркотикам», он прекрасно понимал, что она безнадежна, поскольку с каждой новой попыткой сдержать торговлю кокаином победа будет ускользать все дальше. Возможно, именно это и было его целью: обеспечить начало некоего движения абстрактной борьбы без сущности или последовательности — чистого потока или чистой силы, голого жеста решения, не имеющего отношения к реальности, которой предполагалось противостоять. Симптоматично, что в том же 1971 году Никсон решил покончить с конвертируемостью доллара в золото, что положило конец Бреттон-Вудским соглашениям, поддерживавшим более или менее стабильную мировую экономику, и всякой связи между американскими деньгами и их стандартом. Мировая экономическая система внезапно оказалась ввергнутой в своего рода пластиковое безумие, первым результатом которого стало развертывание финансовой системы, этой гигантской машины для производства денег без привязки к чему-либо помимо их собственной стоимости. Аналогично тому, как единственным последствием войны с наркотиками стало исчезновение остатков материального в торговле кокаином, демонтаж Бреттон-Вудской системы ознаменовал вступление капитализма в эпоху его дематериализации.
Ноль, ноль, ноль
В леденящем душу расследовании мафиозной кокаиновой экономики, опубликованном в 2013 году [роман «Ноль Ноль Ноль»], Роберто Савиано выдвинул еще более радикальную гипотезу, согласно которой то, что казалось совпадением, на самом деле является обычным порядком вещей. Та роль, которую торговля кокаином играла в истории промышленного развития, а также та модель, которую это вещество представляло собой в повороте к финансизации, должны были бы заставить нас заподозрить, что дело не только в простой аморальности капитализма. О капитализме следует мыслить не столько как о системе, сопровождающей (и даже, в значительной мере, поддерживаемой) тот порошок, что очаровал Фрейда, а как о системе, полностью иннервируемой им — в том смысле, что он составляет ее энергию, ее сущность, ее цель и ее модель. Мало того, что международные финансы неотделимы от торговли наркотиками; все указывает на то, что это просто одно целое — как если бы их невозможно было разграничить. Об этом же свидетельствует и непоследовательность действий Никсона. Единственный капитализм — кокаиновый капитализм, точно так же, как кокаин существует только в экономической системе, соответствующей ему своей неустойчивостью, незаконностью, аддиктивностью и нематериальностью, то есть в абстрактной нервной системе, превратившейся в совершенное возбуждение. Всякий капитализм — это, с неизбежностью, наркокапитализм, то есть капитализм насквозь наркотический, чья возбудимость является лишь маниакальной обратной стороной депрессии, которую он никогда не прекращает производить, даже если представляется средством от нее. Конечно, это средство есть не что иное, как забвение — та самая абляция ощущения собственных органов, подчеркиваемая Фрейдом, которая в конечном счете нашла свою идеальную форму в анестезии, практикуемой каждый день на миллионах потребителей антидепрессантов. И, конечно, неслучайно большинство антидепрессантов на рынке имеют гораздо больше общего с кокаином, чем синтетическую природу и эффект потери чувствительности, вызываемый их потреблением. Перечитывая Фрейда, мы вправе были ожидать от кокаина именно то, что тревожные обитатели развалин глобального капитализма надеются получить от таблеток, которые они глотают с утра до ночи: ничего не чувствовать — прежде всего, не чувствовать своего желудка. Наркокапитализм — это капитализм наркоза, того принудительного сна, в который анестезиологи погружают своих пациентов, чтобы освободить их от всего, что мешает им оставаться эффективными в текущей ситуации, заставив их работать, работать и еще раз работать.