Двуслойный мир

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Хироки Адзума. Философия туриста. М.; Владивосток: Ад Маргинем Пресс. Перевод с японского Валентина Матвеенко. Содержание

Задуматься о философии туризма — значит задуматься об альтернативной политической философии. Если бы человек мог не принадлежать к определенному государству и не усваивать его ценности, но мог бы достичь всеобщего другим путем, то каким бы он был? Туристы анонимны, они следуют своим животным желаниям, в своих перемещениях между странами они не заводят ни друзей, ни врагов. Если такие люди могут открыть новые возможности для понимания публичного, то каким оно может быть?

Как стало ясно из предыдущей главы, если принимать нарратив о линейном развитии духа, проходящем на пути к мировому гражданству этапы семьи, общества и государства, то на этот вопрос невозможно ответить в принципе. Ведь стать гражданином — значит стать политиком, а думать о государстве — значит думать о политике.

Однако сегодня мы сталкиваемся с реальностью, в которой само это уравнение должно быть поставлено под вопрос. Мир XXI века имеет совершенно иную структуру, чем мир Канта и Гегеля. Как тогда, так и теперь, основу составляют национальные государства, которые объединяются в международное сообщество, но способы этого объединения и формирования принципиально изменились. Уже нельзя утверждать, что размышлять о государстве — значит то же, что размышлять о политике. В современном мире существуют политические сферы, которые возникают вне государства и уже не поддаются его контролю, как на макроуровне, так и на микроуровне. Именно поэтому нам необходимо новое политическое мышление.

В качестве примера таких неконтролируемых государством политических сфер в главе 1 был рассмотрен современный терроризм. Но почему вообще возникают такие сферы?

В первой части этой главы я намерен раскрыть структуру современного мира, которая неизбежно порождает такие сферы (то есть сферы политики, но не называемые таковой). Во второй части я наконец начну обсуждать возможности общественного и универсального, которые создает эта «неполитическая» политика, то есть философию туриста.

Начнем с размышлений о том, что такое государство. Чем оно является? Гегель определял государство как «самосознание гражданского общества» (хотя в строгом смысле это определение выглядит иначе, я резюмирую его в таком виде для целей этой книги).

Гражданское общество возникает, когда множество людей проживают на одной территории, обмениваются произведенными благами и попросту сосуществуют вместе. Однако в таком случае государство еще не формируется, потому что эти люди не осознают, что они делают; их действия мотивированы лишь необходимостью, стоящей перед ними. Государство рождается только тогда, когда люди начинают осмыслять свою реальность, задаваться вопросом, почему они взаимодействуют с этими Другими, и обретают чувство идентичности. Это ключевая идея философии Гегеля.

Государство — это самосознание гражданского общества. Это простое определение остается чрезвычайно значимым, но существует и другое, не менее важное.

В предыдущей главе я ссылался на труд Канта «К вечному миру». В своей теории международной системы Кант вводит интересную гипотезу: он утверждает, что «народ, имеющий государство», можно рассматривать как лицо (Person).

Разумеется, это предположение не обосновано. Оно просто констатируется. Однако это допущение не является лишь случайной мыслью; напротив, оно играет ключевую роль в аргументации Канта. Дело в том, что он проводит аналогию между тем, как множество государств формируют международное сообщество, и тем, как множество людей создают гражданское общество. Эта аналогия возможна только при условии, что государства рассматриваются как равные человеку. И то же равенство проявляется и в других частях «К вечному миру». Например, Кант утверждает, что для создания союза государств, направленного на достижение вечного мира, каждое государство должно сначала стать республикой. Этот тезис (первая окончательная статья) породил множество интерпретаций, но здесь важно заметить следующее: утверждение о том, что государство не может войти в союз, пока не станет республикой, структурно идентично утверждению, что человек не может стать членом гражданского общества, пока не повзрослеет. Это типичная история в духе «Сначала стань взрослым». Кант считал, что как люди создают гражданское общество, становясь зрелыми, так и государства, достигая зрелости, создают вечный мир.

Кант считал, что государство — это личность. Гегель же полагал, что государство — это самосознание гражданского общества. Если объединить эти два определения, возникает следующая концепция: как у человека есть тело и дух, так и у нации есть гражданское общество и государство. В этом образе тело и дух «субстанции», которую мы называем «нацией», или ее экономическая и политическая стороны соотносятся с гражданским обществом и государством.

Этот образ как нельзя лучше выражает мировоззрение эпохи национализма. Исследователи расходятся в определении времени возникновения национализма, и в данном случае мы будем следовать версии, представленной в фундаментальном исследовании Осава Масати «Истоки национализма». Согласно этой работе, хотя истоки национализма можно отнести к эпохе абсолютных монархий, его полноценное становление произошло на рубеже XVIII-XIX веков — эпохи, когда творили Кант и Гегель. В этот период политические системы начали выстраиваться на основе представления о нации, а налоговые и экономические системы, которые ранее формировались несколько спонтанным образом, стали переосмысляться через понятие «национальной экономики». Люди, объединенные общим языком и образом жизни, проживающие в определенных географических границах, управляемые едиными законами и полицией, стали восприниматься не только как политическая, но и как экономическая единица. Более того, как указывал Эрнест Геллнер, позже эти нации стали рассматриваться и как культурные единицы.

Кант и Гегель стали свидетелями зарождения национализма. Поэтому их взгляды на государство послужили образцом для мировоззрения в наступающую эпоху национализма. В этом мировоззрении именно «нация» — а не индивид, семья или племя — стала считаться общей основой политики, экономики и культуры.

Однако мы больше не живем в эпоху наивного национализма, о котором говорилось выше.

Сегодня мы существуем в мире, где практически все товары, которые мы едим, носим, видим или слушаем, свободно циркулируют через границы, будто нации больше не существуют. Мы можем есть гамбургеры в McDonald’s, покупать одежду в GAP, смотреть голливудские фильмы в торговых центрах, независимо от того, находимся мы в Токио, Нью-Йорке, Париже, Пекине или Дубае. В достаточно богатых и безопасных городах внешний вид людей и уличная реклама почти не отличаются, и ощущение различий между нациями практически исчезает. Иначе говоря, человечество становится единым обществом в аспекте потребления — именно этого опасались Шмитт и Арендт. За четверть века после окончания холодной войны этот процесс ускорился, и, вероятно, он будет продолжаться. Сегодня нации уже не являются основой экономики и культуры.

Однако проблема в том, что даже в нашем современном мире границы все еще существуют, как и нации и национализм. Более того, их присутствие становится все ощутимее. Этот текст я пишу в 2017 году, спустя год после того, как нежелание глобализма стало отчетливо проявляться во многих странах. Великобритания проголосовала за выход из ЕС, а в США президентом стал Дональд Трамп. Общественное мнение в Европе значительно склонилось к отказу от приема беженцев. В Японии в последние годы все чаще звучат открыто ксенофобские взгляды.

Когда-то существовала надежда, что эпоха национализма завершится, а на смену ей придет эпоха глобализма. Как упоминалось в предыдущей главе, подобный оптимизм до сих пор присутствует в теориях информационного общества. Однако этот «переход», даже если он действительно произойдет в будущем, кажется, не будет столь простым. На самом деле за последние четверть века, по мере того как глобализм набирал силу, национализм как его реакция тоже становился все более мощным. Сегодня конфликт между ними стал центральной политической проблемой. Иными словами, мир, с одной стороны, все больше объединяется и стирает границы, а с другой — стремится разделиться и возродить эти границы. Мы живем в эпоху, которую нельзя назвать ни эпохой союза государств, о которой мечтал Кант (эпохой национализма), ни эпохой мирового государства, которую представляют писатели-фантасты и предприниматели IT-индустрии (эпохой глобализма). Наша эпоха характеризуется расколом между этими двумя идеалами.

Почему возник этот раскол? Упомянутая выше книга Масаюки Осавы предлагает чрезвычайно сложную логику для объяснения этого механизма. Это и есть основная тема его монументального труда. Однако мне кажется, что речь идет о более простой и в некотором смысле даже банальной реальности.

Давайте еще раз рассмотрим значение образа мира в эпоху национализма. Там государство и гражданское общество уподоблялись духу и телу единой субстанции (нации).

Теперь сопоставим противопоставление духа и тела с фрейдистской дихотомией «сознание» и «бессознательное» или даже с более примитивной аналогией — «верхняя» и «нижняя» половины тела. Верхняя половина тела — место мысли, а нижняя — место желания. Если принять эту аналогию, то можно сказать, что для нации государство/политика — это место мысли, а гражданское общество/экономика — место желания. То есть народ рассматривается как те, кто на политической арене рационально обсуждает вопросы политики, а в экономической сфере свободно приобретает товары в соответствии со своими потребностями и желаниями.

Разовьем эту метафору дальше. Человек обычно действует, опираясь на рациональное мышление, происходящее в верхней половине тела. По крайней мере, он так думает. Людям демонстрируется лишь лицо — верхняя половина тела. Хотя в действительности человека постоянно беспокоят иррациональные желания, исходящие из нижней половины тела. Управление этими желаниями имеет жизненно важное значение для здоровой социальной жизни. Если это управление проваливается, возникают проблемы, приводящие к «болезни», — как учит Фрейд в своей психоаналитической теории.

Если принять это сравнение, то можно ли сказать то же самое о нации? Нация обычно действует, опираясь на рациональное мышление в политике. По крайней мере, так представляется. Другим нациям демонстрируется только лицо/государство, то есть личность, как это сформулировал Кант. Однако в реальности нация постоянно сталкивается с иррациональными желаниями, бурлящими в гражданском обществе (например, ксенофобия или язык ненависти). Таким образом, управление этими желаниями становится критически важным для установления здорового международного порядка. Если рассмотреть вопрос с такой точки зрения, становится понятно, что первая окончательная статья из работы Канта «К вечному миру» («Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским») на самом деле говорит об очень простых и даже грубоватых вещах. Кант, по сути, приказывает государствам сначала научиться контролировать свою «нижнюю половину тела», а уже потом вступать в международное общество.

Национальное государство (нация) состоит из государства и гражданского общества, политики и экономики, верхней половины тела и нижней половины тела, сознания и бессознательного — из двух половин. Кант и Гегель исходили из этой предпосылки, считая, что государство должно стоять над гражданским обществом, а политическое сознание — подавлять экономическое бессознательное, формируя международный порядок, соответствующий представлению о нравственности.

Итак, я настойчиво обращаюсь к образам, потому что такое понимание мирового порядка эпохи национализма помогает яснее увидеть структуру современного мирового порядка через определение различий.

В эпоху национализма государство и гражданское общество, политика и экономика, публичное и приватное соединялись в единое целое — в нацию. Именно поэтому нация могла быть основой всех форм порядка.

Однако в XXI веке именно эта предпосылка была разрушена. При этом важно понять, что дело не в уничтожении нации как таковой, а в утрате ее целостности.

Нация все еще существует. Политика по-прежнему функционирует на уровне нации. Политики пользуются доверием народа и работают для народа. Здесь четко сохраняется чувство нации. Но экономика больше не подчиняется ее логике. Торговцы продают товары и собирают деньги со всего мира. Не только крупные корпорации, но и совсем маленькие предприятия и отдельные люди сегодня ведут дела через границы. В этой деятельности нет места ощущению нации. Политические дебаты строятся на уровне нации, но желания граждан пересекают национальные границы. Это и есть реальность XXI века.

Другими словами, в мире XXI века государство и гражданское общество, политика и экономика, мышление и желание руководствуются двумя разными принципами — национализмом и глобализмом. Они не объединяются, а создают раздельные порядки. На мой взгляд, именно эта проблема и беспокоила Осаву. Глобализм не уничтожил национализм. Не преодолел его. И уж точно не породил какой-либо новый национализм внутри себя. Он просто наложил совершенно иную, несовместимую структуру порядка поверх существующей системы национализма, не разрушая ее.

Как становится ясно из вышеизложенного, нынешнюю эпоху ни в коем случае нельзя назвать эпохой национализма. Но ее также нельзя назвать и эпохой глобализма. Скорее оба структурирующих принципа — национализм и глобализм — закреплены в политической и экономической сферах соответственно, а также частично накладываются друг на друга и сочетаются. Я бы хотел назвать это эпохой двуслойной структуры мира.

Кант воспринимал национальное государство как человека, как личность. И действительно, в эпоху национализма международные отношения часто уподоблялись человеческим отношениям. Возможно, читатели видели в учебниках истории карикатуры, в которых европейские СМИ изображали Японию и другие страны, участвующие в таких конфликтах, как Японо-китайская и Японо-русская войны, в виде персонажей. Например, Америку представляли в виде бородатого мужчины в звездно-полосатом цилиндре на голове, Китай (Цинскую империю) — в виде опиумного курильщика, а Россию олицетворял медведь. Такие карикатуры были распространены раньше, однако в последнее время подобное встречается реже, поскольку в эпоху двуслойной структуры мира трудно вообразить один образ, представляющий целую нацию, будь то Америка, Китай или Россия. Например, появление президента Трампа не означает, что во всей Америке восторжествует дух протекционизма, ксенофобии и изоляционизма. Какой бы ни была политика Трампа, Америка не может прекратить торговлю с Китаем, и это справедливо и для других стран.

Каковы же образы, подходящие для такого мира? В эпоху двуслойной структуры мира, несмотря на все напряженности в политике, экономические взаимосвязи будут усиливаться. Если представить международные отношения в виде карикатуры, это будет изображение, где страны предстанут не отдельными персонажами, а скорее одним общим «телом» (гражданским обществом), имеющим множество лиц (по лицу на каждую страну). В истории японской манги есть знаменитый образ, который как раз соответствует такому описанию: это чудовище, изображенное Морохоси Дайдзиро в 1974 году в «Городе живых существ». Из-за «чего-то», привезенного на космическом корабле с другой планеты, тела людей постепенно срастаются со всем органическим и неорганическим, к чему они прикасаются, однако индивидуальность сознания при этом не теряется. В конечном итоге появляется «многоликое» аморфное существо, которое нельзя назвать ни живым, ни механическим. Этот образ идеально подходит для изображения мирового порядка в эпоху двуслойной структуры мира.

Это мир, где экономики взаимосвязаны, а политики — нет. Мир, где желания взаимосвязаны, а мысли — нет. Это эпоха, когда нижние половины тела взаимосвязаны, а верхние не желают этого. И наконец, рискуя быть обвиненным в излишней пошлости, я скажу, что в нашу эпоху отношения между национальными государствами (нациями) часто складываются таким образом, что в их основе лежит только физическая связь без проявления любви. Возможно, так оно и есть.

В наше время экономики, то есть тела́, следуя своим желаниям, легко пересекают границы и устанавливают связи. Однако политика, то есть голова, не успевает за этой реальностью. Головы, в лице правительств, считают, что между странами существуют множество нерешенных проблем, доверие еще не сформировано, и поэтому следует избегать каких-либо отношений, не связанных с экономикой, то есть с телом. Тем не менее гражданское общество, то есть тело, уже познало множество удовольствий, и разорвать эти связи оказывается непросто. При первой же возможности отношения возобновляются. В переносном смысле можно сказать, что именно это и происходит сейчас во всем мире. Отношения между Японией и ее соседями — лишь один из примеров. Проблема здесь в том, что отношения, в которых нет любви, в реальности невозможно разорвать по указке. Этот конфликт лишь усиливает напряжение в обществе и не способен привести ни к чему хорошему.

Безусловно, поддержание отношений без любви — то есть углубление экономической зависимости без политического доверия — можно назвать опрометчивым шагом. Возможно, даже чем-то нечистоплотным. В этом смысле опрометчивость и нечистоплотность — дух эпохи двуслойной структуры. Однако если разорвать отношения невозможно, остается лишь одно: принять ситуацию как есть и взращивать в себе любовь. Разве международные отношения не схожи с человеческими?

* Иллюстрация в начале материала: чудовище, изображенное Морохоси Дайдзиро в 1974 году в «Городе живых существ»