В библиотеке журнала «Крестьяноведение» вышел сборник работ Льва Николаевича Литошенко (1886—1943), российского экономиста, — из тех, кто блистал в 1920-е, а затем сгинул в сталинском терроре. В книгу вошли статьи и брошюры периода революции, военного коммунизма и начала нэпа, где Литошенко с либеральных позиций спорит с коллегами. Публикуем отрывок о том, как развивать село, не уничтожая, а поощряя так называемых кулаков.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Лев Литошенко. Критика советской аграрной политики. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2022. Содержание

Анализ теоретических основ и эмпирических аргументов трудовой гипотезы убедил нас в том, что существует еще какой-то не менее важный фактор сельскохозяйственной эволюции, чем семья. Этот фактор заключается в стремлении приобретательского хозяйства, каковым является крестьянское, к получению максимальной выручки путем минимальных затрат.

Народники прекрасно поняли и оценили роль семьи и запросов потребления в крестьянском хозяйстве, но проглядели живущие в нем стимулы приобретательства. Они слишком много говорили о крестьянской природе мелкого хозяйства и забыли, что оно прежде всего хозяйство, а потом уже крестьянское домоводство.

Чтобы приблизиться к истинному пониманию природы крестьянского хозяйства, мы должны поставить во главе его не обвеянного романтикой члена партии «земли и воли», равно как и не капиталиста-предпринимателя, действующего по схеме Маркса. Во главе хозяйства должна стать реальная фигура экономического человека, обладающего как и всякий человек «запросами потребления», но в то же время умеющего считать и отлично угадывать свои собственные выгоды.

Не одна, а две души живут в крестьянском хозяйстве. Одна — душа потребителя, отца многочисленного семейства, покорно взирающего на неудержимый прирост потомства и наивно мечтающего о «земле и воле». И другая душа — хозяина-предпринимателя, понимающего, что даже без эксплуатации чужого труда у него в руках верное средство к обогащению, душа хозяйственного мужичка, умеющего считать и знающего цену себе и своим продуктам, душа продавца товара, кооператора и вкладчика в сберегательные кассы.

Обе души не живут между собою в мире. Некоторые вдумчивые исследования земских статистиков позволяют уловить природу этой борьбы двух начал — потребительского и приобретательского. Мы говорим о так называемых динамических исследованиях, важнейшим достижением которых нужно считать выяснение роли семейных разделов в крестьянском быту. Раздел — это главная пружина народнического «механизма» эволюции. Благодаря разделам число хозяйств увеличивается, население, сидящее на земле, уплотняется, и хозяйство «интенсифицируется». В глазах народников раздел должен завершать естественный ход развития семьи и является необходимым этапом в судьбе каждого хозяйства.

На деле, как показывают динамические исследования, далеко не все хозяйства переживают раздел. Целый ряд данных свидетельствует о том, что крестьянское хозяйство борется с разделами, оно противопоставляет силе стихийного размежевания, влекущей к разделу, силу экономического благополучия, перевешивающего рост семьи.

Крестьянское хозяйство может быть уподоблено живому организму. Каждая из его клеток стремится к экономическому разбуханию. Приобретательский интерес, интерес собственника и владельца товара, гонит хозяйство вверх, заставляет прикупать землю и увеличивать скотовладение. Но тут же рядом действует другой момент — органическая сила стихийного размножения, давящая хозяйство снизу, понижающая его благосостояние и влекущая к разделу. Земские исследования вскрывают любопытную картину динамических процессов в деревне. Точно клетки каких-то простейших организмов нарастают отдельные хозяйства, поднимаются по лестнице благосостояния и затем делятся, почкуются, распадаются на ряд меньших обессиленных единиц, чтобы с новой энергией начать разбухать и карабкаться по ступеням деревенского благополучия.

Каждое хозяйство остро переживает процесс семейного раздела и распыления. Раздел не есть естественная смерть старого организма, это его болезненный распад, означающий, что хозяйство не справилось со стихийной силой размножения, что последнее идет быстрее, чем накопление богатства. И после каждого раздела хозяйство с новой силой начинает накапливать свои производительные средства, в надежде, что хоть на этот раз ему удастся перерасти рамки привычного бюджета и преодолеть стихийную силу измельчания.

В этой борьбе двух начал — стихийно-органического и рационально-экономического — победа до сих пор оставалась за первым. Размножение и уплотнение сельского населения обгоняло рост благосостояния. Одним из наиболее благоприятствующих этому факторов был общинный порядок землепользования. Община своими постоянными переделами облегчала заботу подрастающего поколения и искусственно удерживала на земле большее число населения, чем осталось бы на ней при других условиях.

Не случайно сгущение населения происходит гораздо быстрее в районах общинного, чем индивидуального землепользования. При одинаковой рождаемости увеличение числа рождений в единицу времени может служить показателем роста густоты населения. По сделанным мною подсчетам, в Полтавской губернии с ее 85% подворников прирост числа рождений в 1913 году по сравнению с 1882 годом составил всего 3%. В соседней Харьковской губернии, где, наоборот, общинников 95% и только 5% подворников, число рождений за тот же 30-летний период возросло на 52%. В смежных Ковенской и Смоленской губерниях число рождений увеличилось на 3% в первой и на 40% — во второй. В Ковенской губернии 100% подворников, а в Смоленской только 4%. В Прибалтийских губерниях, не знающих общинных порядков и придерживающихся системы единонаследия, число рождений через 30 лет едва увеличилось на 1%.

В результате общинных порядков и ряда других условий мы стали аграрно-перенаселенной страной. В массе своей крестьянское хозяйство выполняло бесплодную работу данаид. Его атомы не могли увеличить своей средней величины, в каждом из них нарастание благосостояния не могло перерасти минимального потребительского бюджета. Мы видели, что измельчание делящихся хозяйств протекает гораздо быстрее, чем нарастание неделящихся. К этому нужно прибавить, что соединение нескольких хозяйств в одно, т. е. процесс, противоположный разделам, встречается гораздо реже последних. По Епифанскому уезду «интенсивность процессов, понижающих тип хозяйства во всех отношениях, в 17 раз сильнее интенсивности процессов, повышающих тип хозяйства». В итоге противоположных тенденций крестьянское хозяйство в среднем беднеет, нивелируется, и общий тон эволюции приобретает черты потребительского идеала. Народнические теории правильно подметили направление движения и хорошо описали механизм уплотнения населения как основной фактор эволюции. В этом — то зерно истины, на которое может претендовать всякая теория. Отсюда вытекают и основные выводы разбираемой теории относительно исхода борьбы между мелким и крупным хозяйством, потребительной, единоспасающей роли интенсификации хозяйства и т. д. и т. д.

Но дальше мы не можем следовать за народниками и отождествлять эволюцию крестьянского хозяйства с его прогрессом. Не один, а два фактора эволюции мы нашли, и из этих двух факторов, органического и экономического, положительным знаком наделен только последний.

Каков идеал прогрессирующего крестьянского хозяйства? Он тот же, что и идеал хозяйства вообще. Частнохозяйственная цель индивидуалистического предприятия заключается в получении возможно большей разницы между затратами и выручкой, в получении возможно большего дохода. Только ту же цель может преследовать и «народнохозяйственная» точка зрения. Понятие «народного дохода» есть фикция, если только не рассматривать его как сумму индивидуальных доходов всех хозяйств, составляющих тело народнохозяйственного организма. Мерилом благосостояния страны может быть только средний уровень фактических доходов большинства ее населения.

С индивидуалистической точки зрения единственной реальностью народного хозяйства является отдельное хозяйство. Мы ищем законы его развития, и наш идеал прогресса должен совпадать с его представлением о том же предмете. Этот идеал, повторяем, заключается в возможно большем увеличении дохода. Он сохраняет силу и для одной из разновидностей приобретательского хозяйства, для хозяйства крестьянского. Только здесь народнохозяйственный и частнохозяйственный идеалы сливаются еще теснее. Цель крестьянского хозяйства — увеличение дохода, и мерилом этого дохода, как мы знаем, служит производительность труда, занятого в хозяйстве. С народнохозяйственной точки зрения идеал не может быть иным, и критерий достижения его тот же самый. Абсолютно высокая производительность единицы труда и тенденция к дальнейшему ее повышению — вот несложная формула хозяйственного прогресса с обеих точек зрения.

Отсюда ясно наше отношение к каждому из двух основных факторов аграрной эволюции. Размножение населения понижает производительность труда, а стремление к богатству повышает его. Значит, с точки зрения прогресса органический фактор эволюции наделен отрицательным знаком, а экономический — положительным. Отсюда вытекает и необходимость пересмотра основных положений трудово-потребительной теории. Пусть стихийная эволюция ведет к неуклонному измельчанию хозяйств и нарастанию валового продукта на единицу площади. Однако нельзя безоговорочно признать положительными фактами ни вытеснение крупного хозяйства, ни рост интенсивности сельского хозяйства, сопутствующий увеличению валового продукта.

Что касается последнего вопроса, то нужно различать интенсификацию вынужденную и рациональную. Гонимый нуждою человек может пойти на самую бессмысленную растрату своих сил и капиталов, лишь бы получить достаточно средств пропитания для своего домоводства. Стремление к увеличению чистого дохода тоже может послужить поводом к увеличению сумм прилагаемых к земле личных и материальных средств. Сопоставление интенсивности и чистого дохода в разных странах дает совершенно различные результаты. В условиях германского сельского хозяйства увеличение интенсивности хозяйства идет нога в ногу с ростом дохода на единицу затрат труда и капитала. То же самое может быть установлено для американского земледелия. Рациональная интенсивность нашего юго-западного помещичьего хозяйства так велика, что, по свидетельству Чупрова и Косинского, она не может быть перевешена вынужденной интенсификацией крестьянского хозяйства. Несмотря на низкую оценку собственных издержек производства и иной счет доходов, чем в капиталистическом хозяйстве, крестьянину оказывается выгоднее прилагать свой труд в помещичьем поле, чем употреблять его на «интенсификацию» собственного производства.

Совершенно иной смысл имеет та истинно-русская «интенсификация» сельского хозяйства, которая так радует сердца народников. Профессор Челинцев тратит массу кропотливейшего труда, чтобы доказать «превосходство» крестьянского хозяйства над помещичьим. И действительно, первое оказывается «интенсивнее» последнего даже в таких, казалось бы, неприступных твердынях помещичьего хозяйства, как разведение корнеплодов и других технических растений. На основании подобных же доводов такой умеренный автор, как проф. Кауфман, считает возможным почти до основания разрушить крупное хозяйство. Предложенные им в Главном земельном комитете Временного правительства «нормы оставления» земли свидетельствуют о полной солидарности с народничеством и преклонении перед интенсификаторскими возможностями крестьянского хозяйства. Но разве не ясно, что речь идет о явлении совершенно иного порядка, чем то, которое наблюдается в Америке, Германии и нашем Юго-Западном крае? То увеличение затрат и валового продукта на единицу площади, которое так радует сердца идеологов крестьянского хозяйства, в действительности является симптомом роста населения, обгоняющего увеличение народного богатства. И мы знаем уже, что вынужденная интенсификация, в отличие от рациональной, покупается дорогой ценой: падает производительность человеческого труда, прилагаемого к земле.

Двойственность процесса аграрной эволюции заставляет нас посмотреть иными глазами и на распределение земельной собственности.

Старый спор между сторонниками мелкого и крупного производства в земледелии можно считать давно уже разрешенным в том смысле, что для правильного и наиболее успешного развития сельского хозяйства необходимо известное сочетание крупных, средних и мелких хозяйственных единиц. Как в промышленности происходит естественное размежевание областей господства капиталистического и ремесленного производства, так и в сельском хозяйстве крупнокапиталистическое и мелкокрестьянское производство выполняют каждое порознь свои специфические и незаменимые функции.

В общей эволюции сельского хозяйства в большинстве стран мелкие формы землепользования распространяются за счет крупных. Однако до известных пределов. В каждой нормально развивающейся стране крупное хозяйство сохраняет за собой известные позиции, где оно оказывается неуязвимым для конкуренции мелких землевладельцев или наиболее целесообразным с народнохозяйственной точки зрения. К числу бесспорных преимуществ крупного капиталистического земледелия относится прежде всего более высокая чистая производительность его, позволяющая создавать больший избыточный продукт по расчету на единицу затраченного труда и капитала, чем при мелком производстве. Крупные хозяйства являются далее основными поставщиками рыночных запасов продовольствия и сырья, главным источником снабжения городов и фабрик. Некоторые отрасли сельского хозяйства, например свекловичное производство, приходится прямо считать почти монопольной специальностью крупного хозяйства, благодаря тем высоким требованиям по отношению к запасам капитала и знаний, которые представляют эти культуры. Наконец, хорошо организованное крупное хозяйство есть незаменимый рассадник практического сельскохозяйственного просвещения, живой проводник усовершенствованной техники, источник посевного и племенного материала для окружающей его массы мелких крестьянских хозяйств.

Безусловно полезна значительная дифференциация и по отношению к мелкому крестьянскому хозяйству. И здесь должна быть гамма оттенков экономической мощности, составляющая незаметный переход от мельчайших единиц, едва удовлетворяющих свои собственные первичные потребности, до сравнительно крупных предприятий, имеющих значительные излишки продуктов сверх собственного потребления и регулярно выбрасывающих их на рынок. Для такой крестьянской страны, как Россия, абсолютно необходим значительный слой хозяйств, имеющих избытки производства по сравнению с собственным потреблением. Именно эта группа хозяйств является основным источником покупательной и платежной силы населения, именно эта группа создает «чистый продукт» земледелия, за счет которого содержится и промышленность, и государство.

С этой точки зрения особенно опасным представляется увлечение народников всех формаций ростом интенсивности и валового продукта, сопровождающим измельчание хозяйственных единиц. Параллельно с ростом валовой производительности по расчету на единицу площади может идти сокращение «чистого продукта» земледелия со всеми его вредными последствиями. При прочих равных условиях преобладание мелких и мельчайших хозяйств ведет к понижению излишков сельскохозяйственного производства по сравнению с таким распределением той же посевной площади и материальных средств производства, в котором достаточное место занимают сравнительно обеспеченные капиталом и крупные хозяйства. Ссылка на то, что при распылении земельной площади страна может прокормить избыточное население, не поглощаемое промышленностью, малоубедительна. В лучшем случае она позволяет смотреть на измельчание хозяйств, как на необходимое зло, но ни в коем случае не как на абсолютное благо. В действительности между развитием промышленности и степенью измельчания крестьянского хозяйства существует причинная связь. Чем мельче строение сельского хозяйства, тем ниже его чистый продукт и тем меньше фундамент для развития промышленности. Государство, способствующее чрезмерному раздроблению земельной собственности, сжимает внутренний рынок и ограничивает возможности промышленного развития.

Идеализация механизма сельскохозяйственной эволюции приводит к гибельному концу. Ведь крестьянское хозяйство побеждает, как мы видели, главным образом благодаря «особому» способу определения своих издержек производства и дохода. Особая природа крестьянского хозяйства заключается просто в оплате труда неполным рублем.

«Это такое же преимущество, — замечает проф. А. А. Мануйлов, — какое имеет китайский кули с его минимальными потребностями и соответствующей им низкой заработной платой при конкуренции с культурным рабочим, требующим высокой оплаты своего труда, соответствующей высокому уровню своей жизни».

Можно только присоединиться к этой оценке крестьянского хозяйства. Сила крестьянского хозяйства — в его слабости. Справившись с капиталистическим хозяйством, победоносное оружие направляется против самого же крестьянства. «Выгоды» и «преимущества» мельчайшего хозяйства почти безграничны. Пожрав помещичьи хозяйства, оно принимается за свои собственные верхи, затем сердцевину и, наконец, начинает вариться в соку нищеты и беспомощности.

Низкая производительность мелкого хозяйства, обнаруженная нами на примере Костромских бюджетов, заставляет думать, что процессы разложения зашли у нас слишком глубоко. Повышение производительности труда по мере укрупнения хозяйств наблюдается и в крестьянском быту других стран. По данным известных вычислений доходности швейцарских хозяйств, оплата рабочего дня в мелких крестьянских предприятиях составляет 2,97 франка в день, в мелко-средних — 3,70, в средних — 4,12 и в крупно-средних — 4,96. Но уже в последней группе крестьянских хозяйств оплата дня труда останавливается почти на том же, даже несколько более низком уровне (4,95 франка). У нас в Костромской губернии амплитуда колебания производительности труда гораздо шире. Оплата рабочей силы в высшей группе в 12 раз превышает оплату в низшей. При этом не нащупывается никакой границы дальнейшего нарастания производительности труда. По крайней мере, исследованием не захвачены такие хозяйства, где выгоды укрупнения перевешивались бы недостатками его и где обнаружилось бы если не падение, то хотя бы остановка нарастания дохода.

Разница между швейцарскими и нашими цифрами может иметь только одно значение. Измельчание хозяйств зашло у нас гораздо дальше, чем на Западе.

Бюджетные данные, как и целый ряд других, показывают, что мы давно уже вступили в полосу аграрного перенаселения. Не следует утешаться обманчивым видом земельного простора. Перенаселение — понятие сложное и относительное. Как раз по отношению к нам сбывается пророчество Мальтуса: «Нередко менее всего населенные страны, — говорит он, — оказываются более всего обремененными своим населением и более всего страдают от влияния закона народонаселения».

Трудно переоценить роль аграрного перенаселения не только в новейшей истории нашего народного хозяйства, но и в политических событиях последних лет. Выяснение истинной роли этого фактора было бы благодарнейшей задачей для историка наших дней.

Но какие выводы может сделать из сказанного экономист-политик? В задачу настоящего очерка не входит программа рациональной экономической политики. Определив болезнь, нетрудно назначить и лечение, лишь бы недуг не оказался слишком застарелым и неизлечимым.

Народники видят в крестьянском хозяйстве средство для размещения избыточного населения. Мы должны помнить, что трудовое хозяйство есть не только средство от перенаселения, но и причина его. Из двух факторов, борющихся в крестьянском хозяйстве, государство должно взять под свое покровительство, быть может, временно более слабый, но единственно прогрессивный. Нужно помочь экономическому фактору. До сих пор симпатиями пользовался почти один органический.

Развитие потребностей и ставка на сильное хозяйство — таковы основные черты политики, рассчитанной на разряжение крестьянского населения и, следовательно, на увеличение производительности сельского труда. Здесь не место выяснять детали этой политики, равным образом и решать вопрос о размещении в промышленности избыточного населения. Моя задача только в том, чтобы лишний раз подчеркнуть и напомнить, что стихийная эволюция во главе с «инициативным» фактором уплотнения населения ведет нас — если не завела — в тупик. Чтобы выйти из него, нужны героические усилия. Мы недооцениваем нашего внутреннего врага. Нельзя так просто решать вопрос об уплотнении населения, как это делают народники и социалисты.

«Удавшееся уплотнение, — говорит знаменитый немецкий экономист Шмоллер, — есть результат совершеннейшего государственного искусства и высокой культуры не только руководящих верхов, но и всего народа. Не всякий народ успевает в этом, неспособные останавливаются в равновесии, стареют и умирают. Здоровые и сильные успевают, однако не легко, а в процессе борьбы, длящейся поколениями».

Эти предостерегающие слова прямо относятся к современной России. Судьбы нашей родины тесно связаны с решением аграрного вопроса. Если мы сумеем справиться с аграрным перенаселением — хотя бы ценою борьбы, длящейся поколениями, — мы спасены. Если мы пойдем дальше по пути стихийного уплотнения — нас ждет судьба Китая.