Василий Бойко. Формализм и марксизм. «Неприкосновенный запас», №135. Вступительная статья и перевод с украинского Галины Бабак
18–19 апреля 1926 года в харьковском Доме ученых Борис Эйхенбаум прочел три открытые лекции — «Что такое формальный метод», «В борьбе за литературу», а также лекцию о концепции «литературного быта». Возникшая в ходе выступлений полемика о формальном методе перенеслась на страницы журнала «Червоный шлях». В 7–8-м номере журнала за 1926 год был опубликован украинский перевод статьи Эйхенбаума «Теория „формального метода“» и статьи двух украинских критиков: «Социологический метод в истории и теории литературы» Захария Чучмарева и «„Формальный“ метод в литературе» Агапия Шамрая. В декабрьском номере была помещена статья следующего участника дискуссии, Василия Бойко, — «Формализм и марксизм».
Ниже читателям предлагается перевод фрагмента статьи Бойко, который выступает с позиции марксистской критики. Бойко подробно реконструирует основные тезисы, высказанные Эйхенбаумом в ходе лекций и последующей дискуссии, что важно, поскольку до нас не дошли ни конспекты Эйхенбаума, ни стенограмма его выступления. Статья отображает идеологический климат середины 1920-х годов, еще предполагавший возможность теоретической полемики. Интересной представляется сама позиция Бойко, который в своей критике формального метода исходит из статьи Троцкого «Формальная школа поэзии и марксизм» 1923 года, где тот называет формальный метод «вспомогательным» и «служебно-техническим» по отношению к марксистскому литературоведению. Следуя логике Троцкого, Бойко предлагает воспользоваться достижениями формалистов в области изучения литературы для усиления марксистского метода. В целом украинские критики и литературоведы 1920-х годов пытались «примерить» две школы — формальную и социологическую. В этом смысле статья Бойко является иллюстрацией этой тенденции.
Несколько слов об авторе. Бойко Василий Сидорович (1893—1938) родился в городе Малин на Волыне (ныне — Житомирская область). В 1907 году был отчислен из Луцкой гимназии за революционную деятельность, позже — восстановлен. Окончил гимназию в 1911 году. В том же году поступил в Санкт-Петербургский Политехнический институт. Спустя год прервал обучение «из-за болезни глаз». В 1912 году перевелся в Киевский университет на историко-филологический факультет. После окончания университета в 1918 году был оставлен при кафедре для подготовки к профессуре.
Его ученик Григорий Костюк в воспоминаниях пишет, что Бойко «еще в свои студенческие годы — между 1910–1916 годами — был тесно связан с украинским национально-освободительным социалистическим движением».
Бойко был одним из организаторов украинского студенческого движения в 1917 году и членом центрального комитета Украинской радикально-демократической партии (с 1917 года — Украинская партия социалистов-федералистов). В апреле 1917 года избран членом Украинской Центральной Рады от студенчества. В мае — июле входил в комиссию по составлению Статута автономии Украины. В сентябре того же года был членом украинской делегации на «Съезде порабощенных народов» в Киеве.
В 1918–1919 годах работал при Всеукраинской академии наук как действительный член постоянной комиссии по изданию памятников новой украинской словесности, параллельно с этим был редактором отдела художественной литературы в издательстве «Книгоспілка».
В 1923 году поступил в Институт марксизма-ленинизма в Харькове. С 1927 года — научный сотрудник кафедры социологии Института. С 1925 года преподавал в Харьковском Институте народного образования. С 1926 года руководил кабинетом Истории украинской литературы эпохи империализма и финансового капитализма (конец XIX — начало ХХ столетия) научно-исследовательского Института им. Т. Шевченко.
В 1933 году после разгрома Института Шевченко Бойко был уволен и обвинен разом в буржуазном национализме и троцкизме. В 1934 году Наркомпросом РСФСР направлен в Педагогический институт Верхнеуральска, где преподавал русскую литературу до самой смерти. В 1938 году Василий Бойко умер от сердечного приступа.
Василий Бойко — автор монографий и ряда статей по методологии и истории украинской литературы, а также критике немарксистской социологической теории в советской Украине.
Галина Бабак
Пришло время рассмотреть чуть ли не самый дразнящий вопрос, который вызвал такую острую дискуссию на лекциях проф. Эйхенбаума, а именно: о происхождении, классовом характере и будущем литературы. Как кажется, проф. Эйхенбаум считает, что в этом вопросе у него все козыри в руках. В начале статьи мы уже приводили аргументацию проф. Эйхенбаума. Мои замечания будут касаться как аргументации проф. Эйхенбаума, так и некоторых оппонентов, которые выступили в «защиту» марксизма.
<...>
Первый упрек проф. Эйхенбаума марксистам направлен против «чужой мерки», с которой они подходили к изучению литературы, и против одностороннего взгляда марксистов, которые изучали только идейную сторону литературного произведения. Мы должны признаться, что этот упрек справедливый, если он касается тех историков литературы или литературных критиков, которые выдают себя за марксистов, a на самом деле изучают не литературу в целом, а только идейную ее сторону. Но про таких историков и критиков нужно сказать словами Плеханова, что они не марксисты, поскольку они предатели материальной критики: они ограничились «первым актом» критики и забыли о втором, а только один из этих актов (у псевдо-марксистов или у формалистов) не является марксистским анализом литературы.
<...>
После этих объяснений авторитетных марксистов правильным будет задать проф. Эйхенбауму, а также некоторым из его оппонентов вопрос: где и когда кто-либо из создателей марксизма и верных его теоретиков писал, что литература есть результат классовой борьбы в обществе? Нигде и никогда. Искусство родилось раньше классового общества — классовой жизни. Этим дается ответ на «коварный» (как думает проф. Эйхенбаум) вопрос: что будет с литературой в будущем бесклассовом обществе.
Будет то же самое, скажем мы, что было в доклассовом обществе: литературы и искусство будут развиваться дальше (и мы надеемся, что еще более буйно, чем в классовом обществе) под тем же влиянием общественной жизни! Ведь нужно быть полным неучем в марксизме, чтобы думать, что в будущем социалистическом бесклассовом обществе искусство перестанет развиваться. Так может думать только человек, который считает, что вместе с классовым обществом исчезнет всякое общество, всякая общественная жизнь. Поскольку известно, марксизм никогда не пророчил смерти общественной жизни при социалистическом строе. До такого абсурда могут додуматься... только формалисты со своей теорией самостоятельной, как солнце и воздух, литературы...
Какая все же роль классовой борьбы в эволюции литературы? Та, что она (классовая борьба. — Прим. Г. Б.) дает новый материал для искусства и литературы, выдвигает новое содержание, а это новое содержание требует новой формы. Очень просто. Но это не так просто для формалистов, поскольку они же отбросили содержание и остались только с формой. Ясно, что в форме не отображается непосредственно классовая борьба, это и дало сомнительный повод формалистам в целом отбросить значение классовой борьбы в эволюции литературы.
<...>
Формализм, как мы видим, стремится стать целостной системой, хочет обосновать право на свое существование определенными теоретическими предпосылками, философски себя оправдать. Нужно отдать должное формалистам. Они построили достаточно стройную логическую систему. Вся их беда заключается в том, что они эту систему создали в результате полемики со своими противниками, и в запале этой полемики притянули за уши такую «теорию», которая завела их в глухой угол.
Литературное произведение не исторический документ: таков исходный пункт «формальной теории». Если литературное произведение не является документом исторической действительности (поскольку ее не фотографирует!), значит оно само для себя является документом, просто объективным фактом, фактом другой действительности, действительности литературных явлений, ни от чего не зависящих, всецело самостоятельных (как сама природа), значит история литературы — наука самостоятельная, которая исследует отдельную область (чего? не только истории общества, нет, давай больше — самой природы!), исследует своими собственными методами (формальными!), а исследуя эту отдельную самостоятельную область природы своими особенными методами, открывает... вы думаете — законы? — нет: ничего не открывает, она только описывает ход литературной эволюции, поскольку... наука вообще лишь описывает, а не объясняет — вот эта самая формально-логическая цепочка размышлений привела формалистов к... формализму.
Формалистам не хватает диалектики, — это ясно как божий день. На примере формалистов можно увидеть, до какого абсурда может дойти метафизический, формально-логический способ мышления, особенно когда он подпитывается спрятанным где-то в глубине неосознанным идеализмом.
<...>
Каковы же взаимоотношения между формализмом и марксизмом? Как марксисты должны относиться к формалистам? Справедливо ли утверждение, высказанное одним из оппонентов на лекциях проф. Эйхенбаума, что наступит время, когда формалисты и марксисты подадут друг другу руки, поскольку они идут к одной цели, хоть и разными путями?
Из всего предыдущего изложения уже очевиден ответ на эти вопросы. Нам нужно только его сформулировать.
Самое первое, что мы должны подчеркнуть, это невозможность дать единственный ответ. Друзья или враги нам формалисты?
Они друзья нам, потому что освободили литературу от всецелой зависимости от так называемой общей истории, которая сводила литературу к простому «источнику».
Они друзья, поскольку абсолютно правильно определили историю литературы как отдельную, специальную историческую дисциплину, которая исследует особую сферу человеческой деятельности — сферу художественного творчества, проявленного в слове.
Они друзья, поскольку правильно указали истории литературы на единый объект изучения: художественные произведения, литературные, словесные произведения, которые рассказывают с помощью образов, особенной словесной формы.
Они друзья, потому что правильно указали истории литературы на необходимость изучения эволюции литературы как такой особой формы творчества, которая подчиняется своим собственным особым законам.
Они друзья, потому что правильно требовали от историков литературы объективного эстетического анализа литературного произведения как произведения искусства.
Они враги нам, поскольку неправильно рассматривают литературу как всецело самостоятельное природное явление.
Они враги, потому что неправильно отказываются анализировать содержание литературных произведений, откидывая любое значение его для произведения искусства.
Они враги, потому что неправильно отбрасывают любое влияние общественной жизни на литературу, отбрасывают всякую зависимость ее от общественного окружения, от общественной психики.
Они враги, потому что их теоретическая основа имеет ясный, хотя, возможно, ими не осознанный, идеалистический характер.
В конце концов, вряд ли здесь можно говорить про враждебность. Сами формалисты говорят, что они думают бороться с марксизмом. Это уверение формалистов справедливо... только формально.
Правды не скроешь, — формалисты в Советском Союзе не борются с марксизмом. Смешно было бы об этом говорить.
Но объективно формалисты являются безусловно врагами марксизма.
Что делает их врагами? Конечно, не то, что формалисты исследуют форму литературных произведений, изучают эволюцию литературных форм. Формалисты становятся врагами марксизма своими общетеоретическими размышлениями, своими исходными философскими позициями.
Как марксистам необходимо относиться к историко-литературной работе формалистов? Как оценивать ее? Ответ ясен: поскольку работа формалистов над литературой опирается на объективный метод, результаты этой работы нужно принять в новом объеме и из этих результатов исходить, так как они являются действительным материалом, объективно систематизированными фактами. С этой точки зрения пренебрегать работой формалистов было бы неправильно и нецелесообразно.
Сойдутся ли когда-нибудь пути формалистов и марксистов в их изучении истории литературы? Пока формалисты будут стоять на своих теоретических позициях — эти пути никогда не сойдутся! Они не могут сойтись, так как теоретические позиции не допускают никакого компромисса, и такой точки, где пересеклись бы эти пути, нет.
Значит ли это, что так будет всегда, что эти два пути навсегда разошлись? Нет, не значит. Эти два пути могут сойтись, но при одном условии: формалисты должны отказаться от своих теоретических позиций, продолжив при этом свою практическую работу над формальным анализом литературы. Тогда формализм станет (по сути, он и есть таков) одним из вспомогательных методов социологического анализа литературы. Будущие историки литературы-марксисты будут всецело использовать результат формального метода и тогда создадут действительно отдельную историческую дисциплину — марксистскую историю литературы, как науку, которая исследует одну из сфер общественной жизни.
Может быть и другой путь: новое поколение формалистов перейдет на марксистские теоретические позиции и дополнит свое формальное исследование открытием «социологического эквивалента данного литературного явления», как говорил Плеханов. Таким образом, взаимоотношение между марксизмом и формализмом можно сформулировать так: пока марксисты будут идти по следам исторической школы и игнорировать формально-эстетический анализ литературы, они не создадут марксистской истории литературы; пока формалисты будут ограничиваться исключительно формальным анализом, пока их история литературы будет висеть в воздухе без всякой опоры, их формальное сооружение неизбежно обвалится. На это наше утверждение формалисты могут возразить: попытки марксистов создать историю литературы уже провалились, а результат работы формалистов еще никто опорочить не смог. Другими словами, вопрос звучит так: кто быстрее создаст более-менее прочную, объективную истории литературы — марксисты, «историки» или формалисты? На это нужно ответить без сомнений: формалисты! Почему так? А потому, что азбукой всякого научного исследования есть в первую очередь требование изучить факты, их систематизировать, разложить их в определенные ряды и т. д., одним словом, выяснить состояние того материала, который наука исследует. Так когда-то делала биология до Дарвина, таким является неизбежный путь каждой науки. Именно это и делают формалисты. Но после этого должна идти другая стадия научного исследования: объяснение исторического развития описанного; дело только в том, что это не будет настоящая научная история, а только описание фактического материала, разложенного в определенный последовательный ряд по хронологическому принципу. Пока формалисты будут это делать, до тех пор будет их сила, их объективная правда. Но после этого придет очередь научного объяснения эволюции, исторического развития — и эту задачу выполнит только марксизм.
Социологическое объяснение литературной эволюции, основанное на формальном анализе литературных фактов — только такой метод может дать историю литературы. А это и есть марксистский метод.