Чтобы узнать, сколько пыток может выдержать заключeнный, специальный отряд пользовался медицинской помощью. Меня отправили к врачу, офицеру ВМС. Я бы описал его как достойного и гуманного человека.
— Вы собираетесь снимать с него цепи? Я не осматриваю людей с этим дерьмом на них, — сказал он сопровождающей команде «Гольф». — У этого джентльмена достаточно серьeзные проблемы с седалищным нервом, — отметил он затем.
— Я не могу больше терпеть условия, в которых меня держат, — рассказал ему я. — Мне не дают обезболивающее и лекарства, которые мне необходимы, чтобы удержаться на плаву.
Следователи устраивали допросы так, чтобы они совпадали со временем, когда я должен принимать лекарства. Мне выписали два препарата: таблетки для ослабления боли в седалищном нерве и ensure для компенсации потерянного веса, от которого я страдал с самого первого моего задержания. Обычно я принимал лекарства между четырьмя и пятью часами, поэтому следователи забирали меня так, чтобы в это время я точно был с ними и не принял лекарства. Хотя какой смысл давать мне обезболивающее, если следователи работают над тем, чтобы повредить мне спину, или плохо меня кормить, а потом позволить мне набрать вес?
— Я не так много могу сделать. Я могу написать рекомендацию, но решение остаeтся за другими людьми. Ваш случай очень тяжeлый! — сказал он мне.
Я вышел из больницы с небольшой надеждой, но моe положение только ухудшилось.
— Слушайте, врач сказал, что у меня высокое давление. Это очень серьeзно, вы ведь знаете, что раньше я страдал от гипотонии, — сказал я штаб-сержанту Мэри, когда она забрала меня для допроса в следующий раз.
— Ты в порядке, мы разговаривали с врачом, — ответили следователи.
Тогда я осознал, что моим мучениям еще не пришел конец.
Пытки становились хуже с каждым днeм. Охранники в блоке активно принимали участие в процессе. Следователи говорили им, что нужно делать с заключeнными, когда их возвращали в блок. В мою камеру стучали, чтобы я не мог уснуть ночью. Они проклинали меня без причины. Постоянно будили, пока следователи не разрешали дать мне немного отдохнуть. Я никогда не жаловался на это своим следователям, потому что знал, что именно они всe это и спланировали с охранниками.
Как и было обещано, штаб-сержант Мэри забрала меня утром. В камере я был один, и мне стало очень страшно, когда я услышал, как охранники несут тяжeлые цепи и кричат: «Резервация!». Сердце заколотилось, потому что я всегда ожидал худшего. Но тот факт, что мне нельзя было видеть дневной свет, заставлял меня «полюбить» короткие переходы между моей чертовски холодной камерой и допросной. Для меня было счастьем, когда тeплое солнце Гуантанамо согревало меня. Я чувствовал, что ко мне возвращается каждая частичка моего тела. Я всегда чувствовал это фальшивое счастье, и оно всегда длилось совсем не долго. Это как принимать наркотики.
— Как ты? — сказал один из сопровождающих охранников из Пуэрто-Рико на слабом английском.
— Я в порядке, спасибо. А вы?
— Не переживай, ты вернeшься к своей семье, — сказал он.
Когда он произнес это, я не смог сдержать слeз. В последнее время я стал таким ранимым. Что со мной не так?
Всего лишь одного тeплого слова в океане страдания было достаточно, чтобы довести меня до слeз. Примерно в это время в лагере «Дельта» образовался полный пуэрториканский дивизион. Они отличались от остальных американцев, были не такими жестокими и враждебными. Иногда они позволяли заключeнным принять душ в не отведeнное для этого время. Их все любили. Но у этих людей были проблемы с теми, кто заправляет лагерями, из-за слишком гуманного подхода к заключeнным. Я не могу объективно говорить о пуэрториканцах, потому что не так часто с ними встречался, но тем не менее, если вы меня спросите: «Ты когда-нибудь встречал плохого человека из Пуэрто-Рико?» — мой ответ будет отрицательным. Если вы спросите: «А там вообще есть плохие люди?» — то я просто не знаю ответа. То же самое с людьми из Судана.
— Не снимайте с него цепи и не выдавайте ему стул, — сказал работник ТОЦ [тюремный операционный центр] по радио, когда сопровождающая команда оставила меня в «Коричневом доме».
Штаб-сержант Мэри и обещанная пышногрудая женщина вошли в допросную. Они принесли фотографию чернокожего американца по имени Кристофер Поул, которого я видел однажды много лет назад в Афганистане.
— Сегодня мы поговорим об этом парне, Абдулмалеке, — сказала штаб-сержант Мэри после того, как подкупила меня старым металлическим стулом.
— Я уже рассказал вам, что знаю об Абдулмалеке.
— Нет, это враньe. Ты расскажешь нам больше?
— Нет, мне больше нечего рассказывать.
Новая женщина-следователь убрала металлический стул из-под меня и позволила мне упасть на пол.
— Теперь расскажи нам о Кристофере Поуле, также известном как Абдулмалек!
— Нет, мы уже проходили это, — сказал я.
— Да, ты прав. Раз мы уже проходили это, тебе нечего бояться, — сказала новая женщина-следователь.
— Нет.
— Тогда сегодня мы научим тебя великому американскому сексу. Вставай! — сказала штаб-сержант Мэри.
Я встал в ту же мучительную позу, в которой находился ежедневно на протяжении 70 дней. Я предпочeл выполнять приказы и избежать боли, которую причинят мне охранники, когда вступят в игру. Охранники использовали каждую возможность, чтобы избивать арестантов. «Заключeнный проявил сопротивление» было святой истиной, которой они оправдывались, и угадайте, кому верили больше?
— Ты очень смышлeный, потому что, если ты не встанешь, будет неприятно, — сказала штаб-сержант Мэри. Как только я встал, обе женщины сняли с себя блузки и начали обсуждать самые грязные вещи, которые вы только можете представить. Больнее всего было терпеть то, что они заставляют меня принять участие в сексе втроeм самым идиотским способом. Чего многие женщины не понимают, так это того, что мужчинам так же, как и женщинам, не нравится, когда их принуждают к сексу. Обе женщины буквально повесились на меня, одна была спереди, а другая женщина, постарше, тeрлась о меня сзади. Всe это время они говорили мне неприличные вещи и играли с моими интимными частями тела. Здесь я избавлю вас от всех отвратительных и тупых фраз, которые мне пришлось слушать с полудня до 10 вечера, когда она передала меня Мистеру Иксу, новому персонажу, с которым вы скоро познакомитесь.
Если быть совсем честным, те женщины ни разу не раздевали меня, пока всe происходило, — на мне была форма. Старший следователь сержант Шэлли наблюдал за всем через одностороннее стекло из соседней комнаты. Всe время я молился.
— Хватит, чeрт возьми, молиться! Ты занимаешься сексом с американскими шлюхами и молишься? Какой же ты лицемер! — злобно сказал сержант Шэлли, когда вошeл в комнату.
Я не перестал молиться, и мне запретили проводить мои ежедневные молитвы в течение почти года. Также мне запретили поститься во время святого месяца Рамадана в октябре 2003 года и насильно кормили. На этой встрече я отказывался пить или есть, хотя они регулярно предлагали мне воду.
— Мы должны давать тебе еду и воду, но мы не против, если ты не поешь.
Еще они предложили мне самый отвратительный сухой паeк, какой смогли найти в лагере. Мы, заключeнные, знали, что следователи собирали данные о том, какую еду заключeнный любит и не любит, когда молится, и много других, просто смехотворных вещей.
Я надеялся, что меня вырубит, чтобы я наконец перестал страдать, и это было основной причиной для моей голодовки. Я понимал, что этих людей неособенно впечатляют голодовки. Конечно, они не хотели, чтобы я умер.
— Ты не умрeшь, мы накормим тебя через задницу, — сказала штаб-сержант Мэри.
Я ни разу не чувствовал себя таким оскверненным, как тогда. До тех пор, пока меня не начали пытать, чтобы я признался в преступлениях, которые не совершал. Ты, дорогой читатель, никогда не смог бы понять тот уровень физической и психологической боли, который испытывают люди в моей ситуации, как бы ты ни пытался поставить себя на чьe-то место. Если бы я на самом деле совершил то, в чeм они меня обвиняли, я бы сдался в самый первый день. Но проблема в том, что ты не можешь признаться в том, чего не совершал, ведь тебе нужно описать всe в мельчайших подробностях, которых ты не знаешь, потому что ничего не совершал. Это не просто «да, я это сделал!». Нет, это так не работает. Ты должен рассказать полную историю того, что произошло, так, чтобы даже самый тупой человек еe понял. Одна из самых сложных вещей — рассказывать выдуманную историю и доказывать еe истинность. Конечно, я не хотел, чтобы ситуация дошла до того, чтобы мне пришлось признаться в преступлении, которого я не совершал. Особенно при нынешних обстоятельствах, когда правительство США прыгало от одного мусульманина к другому и пыталось повесить на него хоть что-нибудь.
— Мы будем делать это с тобой каждый день, изо дня в день, пока ты не расскажешь нам об Абдулмалеке или не признаешься в совершении преступлений, — сказала штаб-сержант Мэри.
— Тебе нужно предъявить нам неопровержимые доказательства против одного из твоих друзей. Что-то вроде этого сильно поможет тебе, — сказал сержант Шэлли на одном из следующих допросов. — Зачем тебе терпеть всe это, если ты можешь прекратить это в любой момент?
Я решил молчать во время пыток и разговаривать, когда они отпускали меня. Я понял, что даже когда я вежливо просил у следователей разрешения воспользоваться туалетом, что было базовой нуждой, то давал им контроль надо мной, который они не заслуживали. Я понимал, что это была не просто просьба об использовании уборной, что скорее они так унижали меня и принуждали говорить то, что они хотят слышать. Поэтому я отказывался и пить, и есть. Так мне не нужно было пользоваться уборной. И это работало.
Безумие этого момента делало меня сильнее. Я решил, что буду сражаться до последней капли крови.
— Мы сильнее тебя, у нас больше людей, у нас больше возможностей, и мы одолеем тебя. Но если будешь сотрудничать с нами, то начнeшь нормально спать и получать горячую еду, — говорил сержант Шэлли много раз. — Если ты не сотрудничаешь, ты не ешь, не получаешь лекарства.
Унижения, сексуальные домогательства, страх и голод составляли мой распорядок примерно до 10 вечера. Следователи старались сделать так, чтобы я не знал точного времени, но никто не идеален. Их часы всегда раскрывали мне время. Я буду использовать эту ошибку позже, когда они отправят меня в неосвещeнную одиночную камеру.
— Сейчас ты вернeшься в свою камеру, но завтра ты испытаешь ещe больше, — сказала штаб-сержант Мэри, посовещавшись со своими коллегами.
Я был счастлив, что меня отпускают, я всего лишь хотел отдохнуть и побыть в одиночестве. Я был так измучен. Но штаб-сержант Мэри обманула меня, она просто провернула психологический трюк, чтобы сделать мне ещe больнее. Я был ещe очень далeк от отдыха. ТОЦ, который принимал полноправное участие в пытках, прислал другой сопровождающий отряд. Как только я дошeл до двери, ведущей к выходу из «Коричневого дома», то упал лицом на пол, ноги перестали держать меня, и я не чувствовал ни одну частичку своего тела. Охранникам не удалось поставить меня на ноги, поэтому им пришлось тащить мое тело.
— Верните этого ублюдка сюда! — крикнул Мистер Икс, знаменитость среди пыточных отрядов. Он был примерно моего возраста, ростом чуть больше 180 сантиметров, имел спортивное телосложение и носил специальную одежду для своей работы. Он ходил в тeмно-синем комбинезоне, но не вроде комбинезона пилота Воздушных сил, а как у работника скотобойни. Его лицо закрывала чeрная маска. Мистер Икс был осведомлeн о том, что совершал серьeзные военные преступления, поэтому его боссы приказали ему полностью закрыть себя. Но если в мире есть хоть какая-то справедливость, то они раскроют его.
Когда я получше узнал Мистера Икса и услышал, как он разговаривает, я не понял, как такой умный человек может согласиться на такую идиотскую работу, которая точно будет преследовать его до конца жизни. Справедливости ради я должен сказать, что Мистер Икс говорил со мной убедительно, хотя не владел никакой информацией о моeм деле. Возможно, у него особо не было выбора, потому что многие военные родились в бедных семьях, и иногда армия даeт им самую грязную работу. Теоретически Мистер Икс мог отказаться совершать военные преступления, и, возможно, ему бы за это ничего не сделали. Позже я обсудил с охранниками, почему они запретили мне молиться, так как это было совершенно незаконно.
— Я мог бы отказаться, но тогда мой босс дал бы мне отвратительную работу или перевeл в очень плохое место. Я знаю, что за то, что я сделал с тобой, мне самое место в аду, — рассказал мне один из них.
История повторяется: во времена Второй мировой войны немецких солдат не прощали, когда они начинали оспаривать полученные приказы.
— В последнее время ты усложняешь жизнь женщине-сержанту, — продолжил Мистер Икс, ведя меня с помощью охранников в тeмную камеру.
Он бросил меня на грязный пол. Комната была черна как смоль. Мистер Икс включил трек на очень большой громкости, я имею в виду — очень большой. Песня была Let the bodies hit the floor, возможно, я никогда не забуду эту песню. В то же время Мистер Икс включил цветные мигающие лампы, свет которых резал мне глаза.
— Только попробуй уснуть, тогда я сделаю тебе больно, — сказал он.
Я был вынужден слушать эту песню снова и снова до следующего утра. Я начал молиться.
— Чeрт возьми, хватит молиться, — сказал он громко.
К этому времени я уже очень устал и был напуган, поэтому решил молиться про себя. Мистер Икс регулярно давал мне воду. Я пил еe, потому что боялся, что он начнeт избивать меня, если я откажусь. Я полностью перестал ощущать время.
Насколько мне известно, Мистер Икс отправил меня обратно в камеру где-то в пять часов утра.
— Добро пожаловать в ад, — сказала женщина-ВССБ, когда я вошeл в блок.
Я промолчал, потому что она того не стоила. Я подумал: «Ты заслуживаешь ада больше, чем я, потому что усердно работаешь, чтобы попасть туда!»
Перевод с английского А. Козырева