Добрая Франция! Добрый католик!

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Жан-Ипполит Марьежоль. Царствование Генриха III. СПб.: Евразия, 2025. Перевод с французского М. Некрасова. Содержание

Меры предосторожности, принятые королем

У переговоров, которые в апреле начались в Суассоне, не было шансов на успех. Лига и ее вожди хотели диктовать свои условия; король считал, что и так сделал слишком много уступок. Из-за его слабости противники только смелели — они преследовали д’Эпернона прямо в Париже; шпионы предупреждали его о тайных собраниях и даже о заговоре с целью ввести в столицу пятьсот — шестьсот конников во главе с герцогами д’Омалем и де Гизом. Король усилил своих гвардейцев, подтянул поближе швейцарцев, которые находились в Ланьи, и расквартировал их в предместье Сен-Дени.

Опасения лигистов

Со своей стороны лигисты сознавали, что рано или поздно королю надоедят их дерзости; они мольбами и даже угрозами торопили герцога де Гиза поскорей приехать. Король же передал ему через Бельевра, чтобы не приезжал, если не хочет считаться зачинщиком «волнений» в Париже. Несмотря на запрет, герцог 8 мая выехал из Суассона с девятью-десятью спутниками, скакал всю ночь и на следующий день в час пополудни проехал через ворота Сен-Дени.

Гиз в Париже

Он надвинул шляпу на глаза и прикрыл нижнюю часть лица плащом. Фуронн, молодой дворянин из его свиты, как бы в шутку снял с него шляпу, сказав, что, входя в гостиницу, надо показать лицо. Тут же послышались радостные возгласы. Прохожие приветствовали его криками: «Да здравствует Гиз! Да здравствует столп церкви!» Вдобавок одна девица в лавке стянула маску и громко сказала нужные слова: «Добрый принц, раз ты здесь, мы все спасены». Медленно пробираясь сквозь подступавшую толпу, которая была счастлива его видеть, коснуться его плаща, Гиз приблизился к жилищу королевы-матери (в монастыре Кающихся распутниц, на улице Сент-Оноре). Та не скрыла, что предпочла бы его встретить в другую пору; однако она приняла его хорошо и вызвалась сама сопроводить в Лувр.

Гиз в Лувре

На какой-то момент король, раздраженный этим вызывающим поведением, ощутил соблазн наказать за него. Альфонс Орнано, быстро уловив этот приступ гнева, вызвался принести ему голову мятежника, но это предложение напугало короля. Появился герцог. Король, мертвенно-бледный, спросил его, почему тот вопреки его приказу позволил себе приехать. В оправдание Гиз ответил, что не приехал бы, если бы получил категорический запрет. Вмешалась королева-мать.

Решение Генриха III

После этого опасного свидания Гиз осмелел. Екатерина, попытавшись договориться с ним об улаживании дел в Пикардии, не смогла ничего добиться. Один за другим в город вступали видные лигисты — прибыл архиепископ Лионский Пьер д’Эпинак, «деятельный ум» Лиги. В город проникали капитаны, солдаты, готовые ко всему. Тщетно король приказывал «городскому бюро» следить за воротами и гостиницами — пришельцам помогало пособничество населения. Тогда он решил провести более тщательный розыск и, чтобы иметь необходимые силы для этой полицейской операции, ввести в город, вопреки привилегии, которой тот должен был опасаться сам, швейцарский полк Галати и французских гвардейцев, расквартированных в предместье Сен-Дени. Мог возникнуть вопрос: собирается ли он этим ограничиться? И даже если у него нет другого намерения, кроме как стать сильнейшим, не захочется ли ему, получив для этого средства, наказать врагов?

Дезертирство городского ополчения

На собрании в ратуше, в котором участвовали королевские чиновники и члены муниципалитета, преданные двору, было решено принять крайние меры. Вечером в среду, 11 мая, роты городского ополчения, которые казались самыми верными, были посланы занять стратегически важные пункты — мосты, соединявшие Сите с Университетским кварталом, Гревскую площадь, кладбище Невинных. Но население встревожилось при виде войск. Из одиннадцати рот, которые должны были занять позиции на кладбище Невинных, четыре не пожелали там запираться и стали лагерем на улицах Сент-Оноре и О-Фёрр. Там их увидел д’О, губернатор Парижа, в час ночи делая обход. Когда он выразил удивление, почему они покинули свой пост, солдаты ответили, что они здесь затем, чтобы защищать своих жен, детей и имущество. Их вид был настолько решительным, что д’О, «удивленный, сказал им, что они поступили очень хорошо». Едва он удалился, как они разошлись и вернулись по домам; их примеру последовали и роты, не покидавшие кладбища. На мосту Сен-Мишель рьяный лигист Ла Рю заставил капитана Риоля, королевского сапожника и бывшего гугенота, уступить ему место.

Вступление войск в Париж

Генрих III мобилизовал ополчение только затем, чтобы «нагреть место» для солдат. В пять часов утра эшевен-роялист Люголи открыл ворота Сент-Оноре швейцарцам и французским гвардейцам, которые безмолвно направились к кладбищу Невинных. Там разные роты узнали о местах назначения. Они двинулись туда по городу, просыпавшемуся от звуков флейт и барабанов. Французская рота Ольфана дю Га расположилась под Малым Шатле, в головной части Малого моста, рота Мариво заняла мост Сен-Мишель. Три швейцарских «знамени» встали на Новом рынке, на самой территории Сите. Этими войсками командовал Крийон. Четыре швейцарских «знамени» и два французских охраняли Гревскую площадь; остальные остались на кладбище Невинных.

Вызывающее поведение солдат

Солдаты думали, что город покорён; швейцарцы объедались требухой, которую нашли на Новом рынке; французы кричали горожанам, чтобы те стелили белые простыни на постели, куда они лягут спать вечером. Некоторые нескромно обыскивали женщин, проходивших мимо. Крийон «грозил небу и земле».

Университет вооружается

Университетский квартал, самый пылкий, забурлил первым. На рассвете Крюсе, один из Шестнадцати, ударил в набат. Лигисты взялись за оружие и заняли перекресток Сен-Северен, который запирал доступ на площадь Мобер и господствовал над входом в Университет. Проповедники агитировали школяров; Пежинар, доктор богословия, напялив кирасу, призывал тех, кто последует за ним, храбро биться за свободу города и за веру. Буше проповедовал молодежи из коллегии Форте священную войну; тринадцать-четырнадцать школяров вооружились. Нескольких бойцов выдвинула и Клермонская коллегия. Крийон, видя, что организуется сопротивление, хотел захватить площадь Мобер, но получил приказ не трогаться с места; часовой, которого он поставил на входе в предместье Сен-Северен, был вынужден вернуться.

Общее восстание

О намерениях двора пошли самые зловещие слухи: эшевен-лигист Сент-Йон допускал, что в ратушу по приказу короля вызвали до восьми палачей. Горожанин из той же партии, написавший «Историю Дня баррикад», рассказывает, что во время размещения войск (он не знает, «было это случайностью или нет») «под дверьми» ратуши показался подручный палача. Париж счел, что ему грозит расправа. Некоторые члены парламента, как Бриссон, позволили народным страстям увлечь себя и взялись за оружие.

Баррикады (12 мая 1588 года)

Горожане с улиц Нёв-Нотр-Дам и Ла-Каландр на Сите натянули цепи и набросали поперек улиц наковальни, балки, тележки, бочки, наполненные крупным гравием или булыжниками; они окружили этот импровизированный вал канавой и «окопали» свои дома, сбив с них навесы. За этими укреплениями и за окнами жилищ разместились аркебузиры; женщины и дети запаслись камнями. Весь Сите покрылся баррикадами; его примеру последовали Университет и Город. К пионерам-добровольцам присоединялись военные, чтобы руководить их работой. Герцог де Гиз не выходил из своего особняка, но дворян, которых он ввел в Париж, можно было увидеть. Мятеж возглавили граф де Бриссак, капитан Сен-Поль и другие. Потерпевший поражение при Азорских островах Бриссак, о котором Генрих III некогда зло сказал, что тот никуда не годен ни на суше, ни на море, постарался отличиться на городских улицах. Он возглавил отряды Университета; именно он подал мысль занять доступ на перекресток Сен-Северен и инициировал решительные действия.

Заблокированные войска

Солдаты наблюдали за этим и насмехались над первыми приготовлениями к обороне; но вскоре они оказались заперты. Корпуса, расставленные в разных точках, все попали в положение изолированных и осажденных гарнизонов. Все коммуникации были перерезаны, а продукты питания, которые посылали войскам, задерживались по дороге. Горожане с улицы Сен-Дени захватили провизию, предназначенную ротам на кладбище Невинных, и пили вино на глазах у солдат. Жители квартала Сент-Антуан перехватили порох, перевозившийся на Гревскую площадь. Против короля обратился весь город. На насмешливый вопрос друга, хорошо ли он себя чувствует, Коссен, командовавший французскими гвардейцами перед ратушей, полушутя, полупечально ответил, что купеческий прево, заверивший короля в поддержке со стороны тридцати тысяч жителей, дурно сдержал обещание и что он начинает понимать, что за короля — тридцать, а тысячи — за господина де Гиза.

Наступление горожан Сите

Эти вести ошеломили Генриха III; утром он как будто улыбался, уверенный в успехе. Внезапность этого грозного восстания лишила его решимости. Д’Эпернона рядом не было. Его окружали лишь трусливые советники, боявшиеся проявления энергии и пугавшие его. Он не посмел отдать команду к атаке; перед лицом ширящегося мятежа он оставил войска в бездействии. Дентевилю в Сите пришлось, вместо того чтобы сражаться, вступать с инсургентами в переговоры и объяснять намерения короля. Солдаты, пав духом из-за ожидания, отсутствия приказов, неясной перспективы уличных боев, не могли отразить нападения. Время перевалило за полдень; солнце и вино горячили головы; горожане Сите дали друг другу клятву, что не позволят войскам заночевать в своем квартале. Они выдвинули ультиматум швейцарцам с Нового рынка, и те без единого выстрела согласились покинуть свой пост и отступить вглубь Нового рынка.

Капитуляция войск

Французские роты, охранявшие Малый мост и мост Сен-Мишель, не имели связи с другими частями, когда были атакованы со стороны Университета. Мариво на мосту Сен-Мишель был вынужден капитулировать и последовать за швейцарцами, тогда как Бриссак вступил в Малый Шатле и оттеснил роту Ольфана дю Га внутрь Сите.

Столкновение

Тем временем горожане послали к королю депутацию с просьбой отозвать войска. Но соглашение было достигнуто прежде, чем поступил приказ. Французские и иностранные роты, скопившиеся на Новом мосту, обещали отступить по Новой улице и мосту Нотр-Дам. Впереди шел Мариво, за ним следовали швейцарские «знамена», замыкал движение дю Га. Баррикады перед ними разомкнулись. Поскольку швейцарцы, чувствуя тревогу, держали фитили аркебуз зажженными, от них потребовали погасить огонь, но они отказались; грохнул выстрел, убив горожанина; на швейцарцев тут же бросились, искололи их, закидали тяжелыми предметами с верхних этажей. Более шестидесяти были сразу же отправлены на тот свет. Швейцарцы упали на колени, показывая свои четки и крича: «Добрая Франция! Добрый католик!» Первый приступ гнева улегся, победители проявили милосердие, но вновь погнали швейцарские и французские роты на Новый рынок.

Вмешательство Гиза

Положение войск, размещенных на Гревской площади и на кладбище Невинных, с минуты на минуту могло стать столь же опасным. Чтобы спасти своих солдат, король обратился к Гизу, который, удалившись в свой особняк, издалека, не показываясь, руководил действиями повстанцев. Гиз с величайшей предупредительностью откликнулся на призыв своего государя. Он вышел в простом камзоле, без кирасы и оружия, с двумя пажами впереди, один из которых нес его шпагу, а другой — рондаш.

Отступление солдат

Он пошел на кладбище Невинных вызволять Бонуврие, который был там заперт; освободил он и гарнизон Гревской площади. Потом он направился на Новый рынок, куда загнали разбитые войска. Швейцарцы упали на колени и протянули к нему руки. Похвалы, которые он воздал горожанам, наполнили их гордостью и рассеяли их обиду; он приказал Сен-Полю отвести солдат короля обратно. Французские гвардейцы проследовали перед освободителем с непокрытыми головами. Впереди отступающих побежденных важно шел Сен-Поль, с хлыстом в руке, словно вел стадо. Гиз вернулся в свой особняк под восторженные возгласы толпы, которая упорно кричала «Да здравствует Гиз», хотя он упрашивал ее кричать «Да здравствует король».

Тревоги

Сражение закончилось, но мир не заключили. Король и Лига не сложили оружия. Генрих III расставил войска вокруг Лувра, вместо того чтобы выводить их из Парижа. Парижане укрепляли свои баррикады и приблизили их к самому дворцу. Одну они возвели даже перед Сен-Жермен-л’Оксеруа, напротив Бурбонского отеля, почти под окнами Лувра. Ночь прошла в сильной тревоге. Горожане бодрствовали; все дома оставались освещенными. Придворные ждали нападения, и король со своими дворянами целый час, приведенные в ужас слухами извне, простояли с обнаженными шпагами в руках.

Лувр под угрозой

К пятничному утру город укрепился еще сильней, чем накануне. Бриссаку стоило большого труда сдерживать школяров университета, которые, побуждаемые тремя докторами богословия, рвались перейти мосты. «Идем, — восклицал адвокат Ла Ривьер, — и захватим этого чертова короля в его Лувре». Королева-мать почувствовала, что пора вмешаться, и, чтобы проверить свою популярность, решила направиться в Сен-Шапель. Баррикады раскрывались ровно настолько, чтобы пропустить ее носилки. Она делала хорошую мину при плохой игре и следовала через эти проходы с улыбкой, но, вернувшись, разразилась слезами и рыданиями.

Бегство короля

Не оставалось другого выхода, кроме нового обращения к герцогу де Гизу. Екатерина велела отнести себя к нему после полудня, чтобы как-нибудь согласовать второй Немурский договор. Герцог оказался менее сговорчивым, чем она ожидала, и она послала секретаря Пинара к сыну, чтобы уведомить последнего о настроениях, какие обнаружила. Посланец нашел Лувр пустым. Король, получив предупреждение, что лигисты намерены следующей ночью полностью обложить Лувр, вышел из дворца пешком, словно собирался прогуляться в Тюильри, за ограду. Пройдя Новые ворота, он сел в седло и удалился с придворными и советниками, сохранившими верность его судьбе. «Неблагодарный город, — воскликнул он, оглянувшись на Париж, — я любил тебя больше, чем собственную жену».