Павел Полян. «Если только буду жив...»: 12 дневников военных лет. СПб...: Нестор-история, 2020
3/IX-1941 г.
Утром стали отступать, но путь оказался отрезанным. Заняли сопку, где приказано укрепляться, копать окопы. Бой разгорается все сильнее, и чаще требуется заменять выбывших бойцов. Снаряды, мины так и посыпают, а мы лежим с одними винтовками. Кругом товарищи выбывают.
4/IX-1941 г.
Утро. Неприятель ведет себя сильнее и сильнее. Засыпает нас из пулеметов и минометов, а мы лежим без патрон. Все имеющиеся остатки патрон собрали для пулеметов. Лежу с двумя гранатами, которые храню на последний случай. По винтовке моей дали очередь из пулемета и раздробили все ложе. Без патрон и без винтовки лежу в своем окопе, как истукан, ни о чем не думая. Только [...] на время мысли отступают [...] меня не будет, а дождь моросит, как из сита, не переставая [...] что все оставшиеся решили идти на прорыв. Собрали [...] рассыпались кто куда, оставив раненых на произвол. Все шло благополучно, но вдруг одна за другой упали три гранаты. Меня сшибло воздухом. Подполз под корягу. Ощупываю себя — все в порядке. Оказалось — натолкнулись на оборону [...] — метров за десять стреляли из автоматов и пулеметов, а я лежу в воде не шевелясь. Ну вот [...].
5/IX-1941 г.
Рассветало. Стрельба утихла, а я лежу в воде, все члены одеревенели. Решил встать, но только стал подниматься, как раздались голоса: руки вверх. Вот и поворот в жизни. Сделал преступление перед родиной. Сдался в плен. Будет [...]. Окружили со всех сторон, кто выворачивает карманы, кто снимает звездочки, повели по своей обороне. Привели в палатку, дали пряничных [...] галет. Но, несмотря на голод, я кушать не мог. У палатки оказалось еще 6 человек наших. Вышли на дорогу, посадили на машины и поехали. Кругом трупы и следы разрушений. Приехали на командный пункт. Оказались здесь командир полка Каретин, раненный в бедро, и старший политрук. Пока нас допрашивали, пленных все ведут и ведут. Потом дали нам покушать ржаной болтушки и чаю. Финны подходят и смотрят на нас, и каждый угощает куревом. Наших собралось пленных более 100 человек. Нас выстроили и повели. Дорогой расстреляли одного политрука. Повели на стоянку в деревню Семозеро.
6/IX-1941 г.
Наутро просыпаюсь с неприятным ощущением. Все члены болят. Ноги распухли, невозможно шагать. К 12 часам нас накормили баландой из отруби. Дали 200 (?) галет [...]. К вечеру привели 30 новых [...].
11/IX-1941 г.
Все эти дни ходили на работу в поле, косить хлеб, оставленный колхозами, но сегодня на новом [...], а к 12 часам повели на станцию, посадили в вагоны, и еду в Финляндию, навстречу неизвестности.
23/IX-1941 г.
Прибыли во 2 пересылочный [...] 8 бараков из бумаги. В них 4-ярусные нары. Поместили 250 человек, один на другом, как сельди [...] от холода. С питанием еще хуже — утром 0,25 литра остывшей воды и соли 0,005 грамма. В обед 0,5 литра баланды и 0,05 кг хлеба. Вечером 0,5 супа и 0,05 хлеба, так что все [...]
30/IX-1941 г.
Итак, в таких условиях прожил 17 дней. Существенных изменений никаких. Ходим работать [...]. 5 человек померли и одного расстреляли «за побег».
1/X-1941 г.
Наконец дождались очереди на отправку в рабочие лагеря. 100 человек снабдили, но как без продуктов на работу и в пути.
3/X-1941 г.
Приехали в город Раума на берегу Ботнического залива. Встретили очень хорошо. Накормили досыта, и приступили к работе. Обносим колючей проволокой помещение, где мы будем. Помещение [...], кругом чисто и все покрашено.
23/X-1941 г.
Все это время работали на погрузке и выгрузке пароходов по 10–12 часов в сутки, но сегодня выстроили всех, отобрали 50 человек и повели со всеми вещами, погрузили в транспорт и пароходом повезли по заливу.
28/XI-1941 г.
Наконец вернулись обратно в Раума. Все это время [...]. Мы всегда находились в полуголодном состоянии, используя в пищу все, что находили доступным, — где грибы, где ягоды.
27/I-1942 г.
Обратно весь период находился в Рауме, работали в порту. Отношение охраны значительно ухудшилось, так как на почве недоедания все пленные ведут себя бесцеремонно, борясь за свое существование, кто как может — где попросят, а где и украдут. Все помойки посещаются ежедневно, несмотря на запрет. Но на сегодня закончили в Рауме [...].
28/I-1942 г.
К вечеру прибыли в новый лагерь [...]. По случаю [...] получили по куску галет, закусили в сухомятку и стали устраиваться спать на 3-ярусных нарах, спали чуть ли не друг на дружке [...] — но и то всем места не хватило. Наутро готовили к отъезду. Выдали по 2 куска галет [...].
29/I-1942 г.
Вечером пришли в Ахос [...], пересели в машину и поехали [...]. Отобрали все мешки, оставив самое необходимое — одну пару белья [...]. Простился с [...] Нади, с которым [...].
30/I-1942 г.
Познакомился с обстановкой и бытом нового местожительства, куда забросила судьба. Лагерь называется изолятор, то есть люди, подлежащие изоляции с этого света в полном смысле этого слова из состава военнопленных, состоит из политруков и командного состава, превышающем в большинстве, рядовых же незначительный процент. В бараке по сравнению с другими лагерями значительно чище, но все же вошь и клоп гуляют в открытую. Спят на жестких деревянных койках, на голых досках. Стража находится в коридоре. На волю выпускают на полчаса в сутки для того, чтобы пройти по тропинке вокруг [...] барака от 8 до 12 кругов, причем делается до 1700 шагов. Питание состоит из следующего меню: хлеба выдается 150 грамм в сутки, один раз на весь день, причем и он нечистый, а суррогат. Утром в 11 часов 1 литр супа, если только можно так назвать, потому что он готовится из мерзлого, нечищенного картофеля и без соли, и вечером 1 литр баланды из ржаной отруби, причем густоты 2–3 ложки и без соли. Вот и все, чем поддерживается дух пленных, да 1 кусочек сахару рафинаду.
5/II-1942 г.
Да, такое питание за 7 дней дает о себе знать. И [...] вообще такая слабость, что чуть-чуть ворочаешься.
10/II-1942 г.
В интересном существовании прожил полмесяца, не проходит ни одного дня, чтобы 1—2—3-х товарищей не отправили в «Могилевскую».
20/II-1942 г.
Царит полный произвол. Запретили пользоваться уже белым светом. За сутки на окнах открываются ставни на 2 часа, а остальные 22 часа сидим при еле мигающем свете. Причитающиеся продукты полностью не получаем.
3/III-1942 г.
Из 8 товарищей, поехавших со мной, осталось 3-е. 5 человек уже померли. Сегодня в 3 часа дня помер Чернов Андрей Николаевич. Адрес: Горьковская обл., Лысковский р-н, с/с Чернуха, дер. Аблонка. Жена — Чернова Анна Михайловна. Просил сообщить, но, пожалуй, не придется, так как сам кандидат в могилу. Да и жить-то, братцы, хочется, но жизнь-то не мила.
10/III-1942 г.
Появилась голодная опухоль. Опухли ноги и лицо. Обращался к доктору, говорит: «Живи за счет собственной энергии», т.е. больше лежи, но лежать на голых досках тоже несладко. На боках появились пролежни.
15/III-1942 г.
Положение немного улучшается [...] Начальство лагеря стало относиться более сносно. Хлеб несколько [...] Обменяли нижнее белье, которое носил в течение 8 месяцев, полученное еще на фронте.
30/III-1942 г.
Смертность все увеличивается. Помирают один за другим. Начальство лагеря решило наконец что-то предпринять. Отводят отдельный барак, где будут помещены больные и «доходяги», я тоже попал, как доходяга. Посмотрим, что будет дальше. Оттянется ли на несколько дней мое существование.
10/IV-1942 г.
Положение несколько улучшилось. Суп закладывают гораздо гуще, хлеба дают до 300 грамм, но хлеб наполовину из мякины.
Карточка Галибина в Хельсинки
26/IV-1942 г.
Проходило комиссиейское определение. Добавили питание — 150 грамм хлеба и 0,02 маргарина. Получил и я.
28/IV-1942 г.
Появилось заболевание сыпным тифом. Хлеб добавочный урезали до 0,08 грамм. Маргарин заменили сахарным песком.
9/V-1942 г.
Помер Гончаров Борис Сергеевич. Адрес: Москва, Красная Пресня, б. Декабрьский проспект, д. 26, кв. 3.
18/V-1942 г.
Заболевания и смертность от тифа продолжаются. Положение критическое, так что шансов на выход из этого лагеря не остается нисколько.
25/V-1942 г.
Вот уж более недели, как получаем хлеб, совершенно не пригодный к употреблению в пищу, весь позеленевший насквозь. Записываю адрес товарища: Вологодская обл., Череповецкий р-н, п/о Димитриево, дер. Плюскино. Трифонов Василий Алекс[андрович]. Жена — Трифонова Александра Дементьевна.
31/V-1942 г.
Да, проводили и май месяц, а [...] нашей тифозной жизни продолжается. Исполнилось 4 месяца, как стою с одной мыслью о том, как бы покушать, лишенный всякого общения с внешним миром и даже света и вольного воздуха и без малейших шансов на скорое освобождение отсюда и вообще на освобождение. Положение не из приятных. Северная железная дорога, ст. Шатья Горьковской обл., п/о Ключевско-Николаевское, дер. В.М. Косиха — Зуйков Василий Григорьевич.
4/VI-1942 г.
Сегодня Суоми отмечает 75-летие Маннергейма, но для нас, военнопленных, он ничем хорошим не отразился, наоборот, с самого подъема пошли неприятные, хотя с виду и пустяшные наши беды. Когда живешь мыслью лишь о том, как бы покушать, то это имеет особое значение. Сегодня хлеб получили более гнилой, чем в предыдущие дни. Потом оказалось меньше на 0,05 [к]гр. Потом обед получили на 2 часа раньше [...] вместо 5 часов вечера по расписанию в 8 часов. Тогда, когда в поле провели обед, больше только хочется кушать, то до следующего дня в течение 20 часов, не особо приятное времяпрепровождение.
7/VI-1942 г.
Для кого весна отрадная, но для меня отрады нет. Да, говорят, что человек 2 раза в жизни бывает глуп: при младенчестве и при престарелости. Но, оказывается, еще может глупить на почве голода. Наблюдая за бытом и поведением военнопленных нашего лагеря, я сравниваю общество людей [...] в несносной и дикой обстановке, никак не получается сравнения. Если бы привести свежего человека и поместить в нашем помещении, то он первое время совершенно находился бы в полном недоумении. Да и немудрено, т. к. каждый из нас дошел до того, что скорее походит на живой труп, на мумию, никак не на нормального человека. Правильно высказывался Киевский: «Если бы сообщили мне вернуться на родину, то я бы предложил себя какому-нибудь институту для изучения человека в качестве наглядного пособия».
9/VI-1942 г.
Сегодня хороший день. За 4 ½ месяца получили хороший хлеб и кроме того получили 0,5 литра очередной (?) добавочной баланды, так что желудок более или менее наполнен.
12/VI-1942 г.
Сегодня гоняли в баню, которая уже надоела [...] тогда как за 10 месяцев в плену не было бань, сколько за один май месяц. Сегодня переведен в барак здоровых и лишен добавочного пайка. Непонятно, что [...] здоров [...], а потому что так надо [...] истязанию.
16/VI-1942 г.
Первый раз и день получили приказ о выходе на работу на очистку зоны от мусора — это за 4 ¼ месяца существования в этом лагере. Но дело крайне плохо обстоит — ни руки, ни ноги не поднимаются, просят пищи, но ее-то и недостает. День ото дня все падаешь духом и физически.
19/VI-1942 г.
Ходили в баню, получили свежее белье. В общем, наконец, отдыхаю от вшей и клопов, которые нас систематически съедали зимой.
22/VI-1942 г.
Прошел ровно год со дня, который остался и будет помниться как день несчастий и бедствий для всего русского народа и не принесший весь долгий год каких-либо надежд на лучшее будущее. Год, который многие, не задумываясь, согласились бы вычеркнуть из жизни. Год разлуки со всеми живыми — дорогими мне в жизни.
23/VI-1942 г.
Ровно год настал, как получил повестку о явке в райвоенкомат. Сравниваю два периода жизни: тогда и теперь. Тогда был полный, жизнерадостный, с мечтаниями на лучшую жизнь впереди — и что стало теперь, через минувший год, год несчастий. Вместо нормального человека — только образ человеческий (скелет) без всяких надежд на лучшую жизнь в скором времени [...]. Одной мысли о пище и страхом перед смертью, которые витают в нашем лагере.
26/VI-1942 г.
Ровно год, как покинул свой любимый дом, родных и близких мне друзей. Но как кажется это далеко минувшим временем. 28/VI-1942 г. Положение ухудшается. Получаемый прежде сахар не выдается. Вот уже неделю [...] так же прекратилась. Самовольный выход из барака, разрешенный во время болезни, также запрещен.
30/VI-1942 г.
Получаемое завершилось двумя смертностями. Померли Киевский и Лузин — оба в расцвете сил — первый не женат, а у второго осталась жена и одно дитя. Да, голод, холод — страшные вещи.
5/VII-1942 г.
Исполнилось 10 месяцев плена. [...] 1
7/VII-1942 г.
Помер земляк Крайнов Николай Иванович — Горьковская обл., Воротинский p-н, п/о Белявка, пос. Шкириха. Помер от поноса в 4 ч. дня.
11/VII-1942 г.
Часовым с вышки застрелен военнопленный Пипин — уроженец Ленинграда — в 8 часов дня за нарушение правил внутреннего распорядка лагеря из автомата в голову.
17/VII-1942 г.
Итак, все имевшиеся надежды на отправку из этого лагеря рухнули. Сегодня отправят очередную партию, но я не попал. Вероятно, придется доходить [...].
17/VIII-1942 г.
Нахожусь в состоянии полной апатии. Ни на что не хочется обращать внимания. Шевелиться нет сил. На отправку в скором времени нет никакой надежды [...], ведет к ускорению голодной смерти, а жить-то хочется.
20/VIII-1942 г.
День рождения любимой дочки Люси. Я нахожусь в такой обстановке, что [...] увидеть первенца не могу.
24/VIII-1942 г.
Сегодня совершил глупость — во время прогулки подобрал мухомор и съел его сырым. От этого весь день кружилась голова и еще [...].
1/IX-1942 г.
Оказывается, нет той глупости, которую не способен сделать в голодном состоянии человек. В пятницу ходил в баню и по дороге набрал грибов, причем не грибов, а разной дряни, но так как сварить негде, то решил съесть сырьем, от чего получил боль и расстройство в желудке и понос, но хорошо, что все прошло через одни сутки. Да, пролетело и лето 1942 года, а нашему полуголодному существованию и не предвидится конца.
2/IX-1942 г.
[...] (пропуск).
3/IX-1942 г.
Зуйкова перевели в барак больных, изолировали от остальных военнопленных.
5/IX-1942 г.
Исполнилось на существовании в Суоми год, который, не задумываясь, можно было бы с удовольствием вычеркнуть из жизни, так как ничего кроме лишений и огорчений он не принес. Даже какой-либо надежды на нормальную человеческую жизнь [...].