Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дэн Джонс. Силы и престолы. Новая история Средних веков. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2023. Перевод с английского Виктории Степановой. Содержание
Вскоре после Пасхи 1241 г., через четырнадцать лет после смерти Чингисхана, монгольские армии вернулись на Запад. С промежутком всего в 72 часа они одержали в Центральной и Восточной Европе две ошеломляющие победы, подготовившие почву для монголизации всего континента. 9 апреля монгольские полководцы Байдар и Кайдан скосили объединенное войско поляков и чехов, подкрепленное отрядами тамплиеров, возле Легницы (сегодня на юге Польши). Они убили герцога Нижней Силезии Генриха II и, насадив его голову на пику, продемонстрировали ее напуганным жителям Легницы. Когда бой закончился, монгольские воины прошли по полю и отрезали у каждого убитого вражеского бойца правое ухо, чтобы затем отправить эти трофеи в Монголию. Ушей оказалось достаточно, чтобы заполнить девять больших мешков. Через два дня, 11 апреля, вторая и гораздо более крупная монгольская армия в Венгрии нанесла столь же тяжелое поражение королю Беле IV в битве на реке Шайо в Трансильвании. Бела потерял большую часть своей армии и был вынужден бежать в Далмацию. Польский летописец Ян Длугош с содроганием писал о ярости монгольских армий: «Они жгут, убивают и истязают как им заблагорассудится, и никто не смеет им воспротивиться».
После того как Бела и другие правители в панике бежали, монголы продолжали бесчинствовать в Восточной Европе. Вскоре новости об их злодеяниях дошли до Западной Европы. Папа Григорий IX, приведенный в ужас вторжением «тартаров» (и без того неточное название «татары» дополнительно исказила игра слов — от латинского tartarus, «ад»), решил, что должен предпринять какие-то меры. До этого он два года пытался уговорить кого-нибудь отправиться в Крестовый поход против императора Священной Римской империи Фридриха Гогенштауфена, но ныне изменил тактику. В июне он издал буллу, в которой просил крестоносцев, обещавших отправиться в Святую землю, на Балтику, в латинское Константинопольское королевство или в земли Гогенштауфенов, изменить обеты и двинуться в Венгрию, чтобы сразиться с монголами. К несчастью для Белы и венгров, в 1241 г. одновременно разворачивалось такое количество Крестовых походов, что практически никто не внял призыву папы. Рождество наступило и прошло. В марте монголы приблизились к Далмации, явно намереваясь добраться до короля Белы. Положение выглядело хуже некуда.
Но вдруг — совершенно неожиданно — монголы прекратили преследование. Они развернули коней и ускакали прочь, к центру своей империи. Восточная Европа, в ужасе замершая на грани уничтожения, облегченно выдохнула. Монголы ушли. Как будто сам Бог сжалился, протянул руку и убрал с земли гонителей своего народа. По мнению хорватского хрониста Фомы Сплитского (Архидиакона), причиной внезапного отступления стало то, что венгерская степь, хотя и вполне обширная, не давала достаточно травы, чтобы прокормить огромные табуны лошадей, необходимые монголам для длительной кампании. В действительности же дело было в том, что в монгольской внутренней политике произошел резкий поворот: великий хан Угэдэй, третий сын и преемник Чингисхана, умер в конце декабря 1241 г., и в Монголии ненадолго возник вакуум власти. Благоразумные монгольские полководцы и чиновники отправились домой, чтобы своими глазами увидеть, как власть перейдет к новому правителю. Монголы не отказывались от запада — богатства Италии и Германии манили их не меньше, чем богатства Хорезмийской империи и городов Северного Китая. Однако на какое-то время им пришлось сделать паузу.
Несмотря на этот неожиданный перерыв, в 1240-х гг. монголы по-прежнему владели гигантским куском суши. За четырнадцать лет правления Угэдэя они неустанно расширяли свои владения, применяя при этом новые осадные технологии, заимствованные у своих китайских и мусульманских подданных. Азербайджан, Северный Ирак, Грузия и Армения, а также Кашмир перешли под власть монголов. Следующим планировалось вторжение в сельджукскую Малую Азию. Кочевые племена центральных степей и князья Руси подверглись набегам разной степени жестокости. Практически все города Киевской Руси, включая и сам Киев с его двойным кольцом крепостных стен, были разграблены. В летописном отчете о разорении города Рязани (примерно в 250 км на юго-восток от Москвы) говорится: «И весь град пожгли, и всю красоту прославленную, и богатство рязанское... А храмы Божии разорили... И не осталось во граде ни одного живого: все равно умерли... Не было тут ни стонущего, ни плачущего... но все вместе лежали мертвые». Монгольская империя достигла пика своего территориального развития и соединила части света, которые долгое время оставались отрезанными друг от друга. Начиная с середины XIII в. в неведомые новые земли стали отправляться бесстрашные исследователи, которые рассказывали в своих путевых заметках обо всем увиденном в пути и о странных обычаях жителей самой крупной сверхдержавы Средних веков, ибо монголы не только разоряли чужие владения, но и открывали их для внешнего изучения. Даже во времена Римской империи Дальний Восток оставался недосягаемым для простого путешественника — шелк и другие китайские товары прибывали в Рим опосредованно, пройдя по дороге через множество рук. Индия была почти так же мало известна. Под властью монголов все изменилось — по крайней мере, на какое-то время.
Средневековые путешественники, уезжавшие в XIII в. в новые земли, нередко вели дневники. По этой причине сегодня мы можем взглянуть на жизнь Монгольской империи их глазами. Одним из таких путешественников был фламандский монах-францисканец Гильом Рубрук, который в 1253 г. отправился на восток из Константинополя, посетил Монголию и вернулся в государство крестоносцев Триполи в 1255 г. В следующем поколении похожее путешествие совершил венецианский купец Марко Поло, хотя он отсутствовал гораздо дольше, объехал существенно больше земель и провел во владениях ханов не менее четверти века. Однако самым первым из этих бесстрашных людей — первым западным путешественником, оставившим письменный отчет о жизни и обычаях монголов, — был итальянский монах и впоследствии архиепископ Джованни Плано Карпини.
Джиованни Плано Карпини отправился в Монголию в 1245 г. Он начал путь из Лиона во Франции, где тогда временно располагался папский двор. С собой он вез письма от папы Иннокентия IV, в которых тот призывал великого хана прекратить нападать на христианские земли и задуматься о переходе в христианство, потому что «Бог сильно разгневан» его поступками. Эта миссия, при всех ее надеждах, вполне могла оказаться бесполезной. Однако Карпини, невзирая на огромные трудности, продолжал путь, и наградой за его упорство стала история на все времена.
Чтобы попасть в Монголию, Карпини сначала проехал через Прагу и Польшу, а затем через земли Руси в сторону Киева. Пять лет назад монголы опустошили этот город: около 90 % жителей были убиты, большинство зданий сгорели дотла. К приезду Карпини Киев был лишь тенью самого себя в прошлом. Совершенно ясно, какая сила тогда главенствовала на территориях древнерусских княжеств: каждый русский князь, по землям которого проезжал Карпини, нервно указывал ему в ту сторону, где находился кочевой двор военного предводителя западных монголов, внука Чингисхана — Бату, у которого Карпини следовало получить разрешение для дальнейшего путешествия. Многие советовали Карпини, если он хочет расположить к себе монголов, воспользоваться врожденной любовью этого народа к подаркам и красивым вещам. По этой причине Карпини и его спутники везли с собой полные мешки польских бобровых шкур, которыми охотно оделяли всех, кто требовал дани.
Карпини встретился с Бату на Пасху в 1246 г. Это был как минимум познавательный опыт. Еще до того, как западные посланцы вошли в лагерь, их подвергли средневековому аналогу досмотра службы безопасности в аэропорту: Карпини и его товарищам приказали пройти между двумя большими кострами «ради того, чтобы, если вы умышляете какое-нибудь зло против нашего господина или если случайно приносите яд, огонь унес все зло». Затем их в весьма суровых выражениях предупредили, чтобы они ни в коем случае не наступали на порог юрты для аудиенций — монголы считают это настолько плохой приметой, что казнят любого, кто так сделает. Встретившись с Бату, Карпини нашел его мудрым и рассудительным, но пугающим. «Бату очень милостив к своим людям, а все же внушает им сильный страх», — писал он. Весьма проницательное наблюдение: терпимость, обеспеченная террором, составляла суть власти монголов.
После недолгого пребывания в лагере Бату Карпини и его спутникам велели продолжать путь к Каракоруму, где вскоре должен был взойти на престол новый хан, сын Угэдэя Гуюк. Это была захватывающая, хотя и чреватая немалыми побочными неудобствами перспектива. Скудный рацион монголов, состоявший главным образом из проса и огромного количества алкоголя, был совершенно не по душе западным гостям — и они так и не смогли привыкнуть к алкогольному напитку из скисшего кобыльего молока (кумысу), который до сих пор служит в Монголии основным средством оживления беседы. Всю дорогу Карпини и его спутники страдали от тошноты, разнообразных неудобств и сильного холода. Путешествие заняло много месяцев, даже с учетом созданной Угэдэем замечательной системы ямских почтовых станций, позволявшей менять уставших лошадей до семи раз в день (благодаря этому нововведению чиновники могли передвигаться так быстро, как только позволяли возможности человеческого организма, и проводить в дороге круглые сутки или несколько дней подряд).
И все же это утомительное долгое путешествие было исполнено чудес. Карпини живо интересовался жизнью монголов, а их внешний вид, привычки и обычаи вызывали у него огромное изумление. «Между глазами и между щеками они шире, чем у других людей, — писал он, — щеки же очень выдаются от скул; нос у них плоский и небольшой; глаза маленькие, и ресницы приподняты до бровей. В поясе они в общем тонки, за исключением некоторых, и притом немногих, росту почти все невысокого. Борода у всех почти вырастает очень маленькая, все же у некоторых на верхней губе и на бороде есть небольшие волоса, которых они отнюдь не стригут». Религия монголов, объединявшая в себе черты монотеизма, шаманизма и идолопоклонничества, интриговала и одновременно поражала его. Монголы придавали очень большое значение астрологии, суевериям и приметам, за соблюдением которых следили с поразительной строгостью: смертная казнь ожидала того, кто воткнет нож в огонь, выплюнет пищу на землю, ударит костями друг о друга или помочится в юрте. «А убивать людей, нападать на земли других, захватывать имущество других всяким несправедливым способом, предаться блуду, обижать других людей, поступать вопреки запрещениям и заповедям Божиим отнюдь не считается у них греховным», — писал Карпини.
Противоречивые черты характера монголов вызывали у него любопытство и нередко приводили в недоумение: он отмечал, что они физически выносливы, послушны своим правителям, щедры, не склонны к ссорам и миролюбивы друг с другом, но горды и надменны, враждебны и лживы с посторонними. При этом монголы не обращали никакого внимания на грязь и убожество, беспробудно пьянствовали и были готовы есть что угодно: мышей, вшей, собак, лис, волков, лошадей и даже человеческую плоть. Особенно восхищали Карпини монгольские женщины: «Девушки и женщины ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, как они носили колчаны и луки. И как мужчины, так и женщины могут ездить верхом долго и упорно. Стремена у них очень короткие, лошадей они очень берегут, мало того, они усиленно охраняют все имущество. Жены их все делают: полушубки, платья, башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и скоры. Все женщины носят штаны, а некоторые и стреляют, как мужчины».
Много месяцев Карпини и его спутники путешествовали по землям, покоренным монголами, наблюдая по пути «бесчисленные истребленные города, разрушенные крепости и много опустошенных селений». Когда они наконец прибыли в Монголию, стояло лето. Как и планировалось, западные посланцы прибыли точно в срок, чтобы своими глазами увидеть, как Гуюка провозглашают великим ханом. Их встретили, словно почетных гостей (и наконец-то поднесли им пива, а не кобыльего молока). Хозяева находились в приподнятом и несколько взвинченном состоянии. В ставку нового хана съехалось множество послов со всех концов света, в том числе немало людей с Запада — русские, венгры, люди, говорившие на французском и латыни, и многие другие. Шатер Гуюка стоял в центре лагеря. Он был отделан прекрасным шелком, и его поддерживали золотые столбы, но разглядеть его ближе было трудно, поскольку любого, кто подходил слишком близко, ханская стража могла схватить, раздеть донага и избить. Карпини испытывал неловкость из-за того, что он привез в подарок только бобровые шкуры — драгоценные дары других гостей едва помещались в 50 больших повозок. Кроме того, Карпини побаивался за свою жизнь: один русский князь, приехавший поклониться хану, недавно был найден мертвым в своем шатре — он лежал навзничь с пепельным лицом, как будто его отравили. После томительного ожидания длиной в несколько дней Карпини в конце концов получил аудиенцию у Гуюка.
Он обнаружил, что новому хану «от роду сорок или сорок пять лет или больше; он небольшого роста; очень благоразумен и чересчур хитер, весьма серьезен и важен характером. Никогда не видит человек, чтобы он попусту смеялся и совершал какой-нибудь легкомысленный поступок». Хан расспросил Карпини через переводчиков о его повелителе папе римском, пожелав узнать, кто он такой и говорит ли он на монгольском, арабском или русинском (славянском языке, распространенном среди русов). Латынь показалась Гуюку безнадежно провинциальной. Однако у Карпини возникло отчетливое ощущение, что хан, не впечатленный латынью, все же имеет некоторые виды на папские владения: Гуюк настоял, чтобы дать ему для путешествия обратно на Запад монгольских провожатых, и Карпини был уверен, что его будут сопровождать шпионы или военные разведчики. Впрочем, помешать этому он никак не мог. Гуюк продиктовал ответные письма к папе: он отклонял предложение принять крещение и резко повелевал главе римской церкви склониться перед ним, иначе его ждут неприятные последствия. После того как эти письма перевели на латынь, а также на арабский, Карпини отпустили восвояси. Ему и его спутникам подарили лисьи шубы, подбитые шелком, и проводили обратно в ту сторону, откуда они пришли. Им снова предстояло долгое путешествие от одной ямской станции к другой, и Карпини еще не раз приходилось спать на снегу морозными ночами. Когда он вернулся в Киев, русские встретили его с изумлением — они считали его давно погибшим, но Карпини не умер. Он совершил путешествие, возможное только раз в жизни (и порой даже получал от него удовольствие), и увидел изнутри земли, которые в его время только начали открываться для европейцев. В середине 1247 г. он вернулся в Европу, передал письма хана папе в Лионе, рассказал свою историю и получил награду: ему дали высокую должность архиепископа в черногорском городе Антивари (Бар), сделали папским легатом и послом к королю Франции Людовику IX, который проявлял живой интерес к монгольским делам. После этого Карпини прожил всего пять лет — очевидно, тяготы путешествия не лучшим образом сказались на его здоровье. Однако перед смертью он написал книгу обо всем, что увидел, описав в ней новый мир, новые возможности и новые опасности молодой восточной империи. Он боялся только, что люди назовут его фантазером и лжецом, потому что рассказы о его приключениях по меркам того времени действительно казались невероятными.