Электоральный авторитаризм: происхождение понятия
Эта история довольно сложная. Рассказ о ней можно начать с бурных дискуссий, которые велись на пике «третьей волны демократизации», в 90-х годах прошлого века. Многие страны, которые отказались от военных и коммунистических режимов, а иногда и от монархий, обзавелись тогда демократическими институтами. Они ввели многопартийные системы, выборы напрямую президентов и представительные парламенты. Эти институты не были фиктивными, но в то же время было ясно, что до полнокровной демократии в этих странах было далеко. Чтобы как-то зафиксировать эту разницу, некоторые ученые стали использовать прилагательные, которые так или иначе квалифицировали понятие демократии применительно к этим явлениям.
«Демократия с прилагательными»
Памятником этой эпохи стала статья американских политологов Дэвида Кольера и Стивена Левицки «Демократия с прилагательными»Collier D., Levitsky S. Democracy “with Adjectives”: Conceptual Innovation in Comparative Research // World Politics. 1997. Vol. 49. No. 3. P. 430–451. , в которой этих прилагательных перечисляется великое множество: делегативная, нелиберальная, дефектная и т. д. Ученые склонялись к мысли, что все страны с такими режимами — или, по крайней мере, подавляющее их большинство — идут по пути демократического строительства, но находятся в начале этого пути, испытывают трудности роста и просто не доросли до уровня либеральной демократии. Со временем эти трудности будут постепенно устранены, и процесс перехода к демократии придет к своему естественному завершению.
То, что демократии различаются по качеству гражданских прав и свобод, совершенно очевидно. Довольно правдоподобной кажется и мысль о том, что демократии постепенно совершенствуются и некоторые из них просто не достигли пока высокого уровня зрелости. Из великого множества «демократий с определениями», которые были придуманы в 90-х годах для описания ранней стадии процесса демократизации, по сей день широко используется лишь одно — «электоральная демократия».
Это понятие применимо ко всем режимам, которые обеспечивают реальную возможность смены власти путем выборов (отсюда и название). Но если при этом не выполняют тех или иных вторичных требований, связанных с реальными гарантиями политических прав и свобод, то электоральная демократия налицо, однако о либеральной демократии говорить преждевременно.
Разумеется, такие режимы могут потерпеть крах и вернуться к авторитаризму, но могут и пойти по пути демократического развития. В 90-х годах прошлого века эта вторая траектория считалась гораздо более вероятной, чем первая. Однако уже в начале нулевых годов такая оптимистическая оценка стала вызывать все больше сомнений. Оказалось, что многие из этих режимов развивались совсем в другом направлении. Они либо стабилизировались в своем качестве, которое не дотягивало даже до базовых требований к демократии, либо явно отступали к авторитарной практике, слегка замаскированной демократическими институтами. Попросту говоря, они вообще не были демократиями. Поэтому возникла нужда в более адекватной терминологии.
Понятие об электоральном авторитаризме впервые получило развернутое обоснование в статье мексиканского (на тот момент; позднее он работал в других странах) политолога Андреаса Шедлера «Меню манипуляций»Schedler A. The Menu of Manipulation // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. No. 2. P. 37–50., опубликованной в 2002 году. Основная мысль статьи состоит в том, что факт проведения выборов на формально многопартийной или, в более широком смысле, конкурентной основе еще не создает демократии. О ней можно говорить лишь тогда, когда выборы могут привести к смене власти. Режим, который проводит выборы, но не соответствует этому ключевому условию, остается авторитарным.
Основное внимание в статье Шедлера отводится многочисленным механизмам, с помощью которых авторитарные правители всегда побеждают на выборах. Список этих механизмов был велик уже у Шедлера, и он значительно разросся в весьма обширной современной литературе, в общем массиве которой выделяются фундаментальные исследования двух американских политологов — Лизы Блэйдес (о Египте до революции 2011 года)Blaydes L. Elections and Distributive Politics in Mubarak’s Egypt. Stanford: Stanford University Press, 2010. и Беатрис Магалони (о Мексике в последние годы правления ИРП)Magaloni B. Voting for Autocracy: Hegemonic Party Survival and its Demise in Mexico. Cambridge: Cambridge University Press, 2006.. Более подробно на этих механизмах нам предстоит остановиться в следующем разделе главы.
Споры о словах
Постепенно понятие об электоральном авторитаризме получило признание в литературе, и ныне оно наиболее широко применяется для характеристики реально существующих во многих странах политических режимов. Иногда используется и альтернативный термин, предложенный Стивеном Левицки в соавторстве с другим американским политологом Луканом Вэем в том же 2002 году, — «соревновательный авторитаризм»Levitsky S., Way L. A. The Rise of Competitive Authoritarianism: The Origins and Dynamics of Hybrid Regimes in the Post-Cold War Era // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. No. 2. P.51–65.. Этот термин трудно признать удачным. Суть электорального авторитаризма не в том, что он допускает соревнование между политиками, а как раз в том, что он это соревнование ограничивает. Но это, конечно, вопрос о словах. Если использовать термин «соревновательный авторитаризм» так, как первоначально использовали Левицки и Вэй, — предполагая, что речь идет именно об авторитарном режиме особого вида, — то содержательной ошибки не будет, но словоупотребление все-таки останется проблематичным.
Однако не все споры о словах в социальных науках можно подвести под рубрику безобидных схоластических упражнений. Серьезными содержательными проблемами обернулось, например, употребление термина, который Левицки и Вэй использовали в подзаголовке своей статьи, — «гибридный режим». Из контекста статьи совершенно ясно, что для самих авторов это был просто синоним «соревновательного авторитаризма», то есть термин был изначально отнесен к авторитарным режимам. Однако само понятие о гибридах, как оно используется в естественных науках, подразумевает иное: это организм, полученный путем скрещивания генетически различающихся форм и сочетающий в себе их свойства. Так что если понимать слово «гибрид» буквально, то «гибридный режим» отчасти является авторитарным, а отчасти демократическим.
Надо сказать, что именно такой смысл иногда и вкладывают в этот термин. Это смазывает существенные характеристики электорального авторитаризма. По определению он имитирует демократию, но по базовым параметрам остается автократией. Нужно, чтобы терминология отражала этот фундаментальный факт.
Развернутую аргументацию в пользу такой точки зрения можно найти в одной из статей голландского по происхождению политолога, работавшего во многих странах от ЮАР до Венгрии,P. 399–423.Маттиса БогаардсаBogaards M. How to Classify Hybrid Regimes? Defective Democracy and Electoral Authoritarianism // Democratization. 2009. Vol. 16. No. 2. P. 399–423.. Исследователь предлагает четко отделить понятие об электоральном авторитаризме от понятия об электоральной демократии, не достигшей высокого уровня зрелости (которую он предлагает называть «дефектной демократией»). Такой подход не оставляет места для «гибридов» в классификации политических режимов. При этом, по мнению Богаардса, некоторые режимы настолько сложно оценить как авторитарные или демократические, что их можно называть «гибридными» просто для того, чтобы зафиксировать наши сомнения на этот счет.
И действительно, такие режимы встречаются. Например, в Аргентине в начале 1960-х годов проводились по-настоящему конкурентные выборы, которые не только вполне могли проиграть, но и действительно проигрывали правящие президенты и партии. Но при этом самый популярный политик страны, Хуан ПеронTooltip Content был отстранен от участия в выборах вместе со своей партией, которая по всем признакам вполне могла претендовать на победу. Демократия это или нет? Трудно сказать. Вот для таких случаев Богаардс и предлагает зарезервировать понятие «гибридный режим». Термин «электоральный авторитаризм» более описательно точен, поскольку отсылает к существу явления. Но само это существо нуждается в концептуальном прояснении.
Электоральный авторитаризм как политический режим
Чтобы определить содержательные характеристики электорального авторитаризма, следует ответить на два вопроса.
Во-первых, нужно понять, чем он отличается от других типов автократии, а значит, действительно ли он представляет собой отдельный тип авторитарного правления.
Во-вторых, чем он отличается от либеральной демократии, раз уж он обладает с ней значительным внешним сходством?
Прояснить эти различия необходимо для того, чтобы выявить природу самого электорального авторитаризма.
Автократия и выборы
Ответ на первый вопрос не представляет большой сложности, но и не так очевиден, как может показаться. Рассматривая в предыдущей главе различные авторитарные режимы, которые преобладали в прошлом столетии, я не придавал особого значения выборам. Однако среди этих режимов нет ни одного такого, которому выборы были бы совершенно чужды. Выражаясь научно, в каждом из этих режимов присутствовала электоральная составляющая.
Некоторые из абсолютных монархий — например, Саудовская Аравия — не практикуют выборы. Однако в большинстве из них избираются парламенты. Они не пользуются реальной властью и представляют собой, по существу, консультативные советы при монархах, но все же граждане этих государств знакомы с выборами не понаслышке. Однако есть и такие монархии, которые, сохраняя основные характеристики этой формы авторитаризма, придают своим парламентам гораздо большее значение. Это, например, Марокко, где в выборах участвует большое количество партий, конкуренция между ними довольно острая, а результаты волеизъявления граждан учитываются при формировании правительства, хотя последнее слово фактически остается за королем.
История дает немало примеров такого рода. В царской России Государственная дума, впервые созванная в 1905 году, даже формально была не парламентом, а законосовещательным органом, напоминая в этом отношении некоторые выборные ассамблеи современных стран Персидского залива. Дума была довольно заметным — во всяком случае, шумным — собранием, но особого влияния на политику правительства не оказывала. Однако в Германии и в Австро-Венгрии до революций, положивших конец этим империям, политическое влияние парламентов было вполне ощутимым. Более того, именно в условиях монархического авторитаризма и в Германии и в Австрии сформировались партии, преемницы которых до сих пор доминируют в политике этих стран.
О том, что партийные режимы тоже не чуждались выборов, каждый человек, заставший советскую власть в сознательном возрасте, помнит по собственному опыту. И в СССР, и в нацистской Германии, и в африканских странах с популистскими мобилизационными режимами выборы проводились регулярно. Они служили важным механизмом вовлечения масс в политику. Правда, в современном Китае нет общенационального парламента, который избирался бы гражданами напрямую, но на более низких уровнях государственной вертикали — от провинций до поселков — действуют выборные собрания народных представителей. Казалось бы, военным режимам выборы совсем ни к чему, и в большинстве случаев это действительно так. Но есть важные исключения. В тех странах, где военные режимы достигали сравнительно высокого уровня институционализации, выборы проводились.
Хорошим примером военного режима с электоральной составляющей может служить авторитарная Бразилия, где с 1970-го по 1985 год проводились парламентские выборы, в которых было позволено участвовать оппозиции. Более того, президента страны формально избирал парламент. Правда, при этом участие оппозиции в выборах было в течение длительного времени ограничено единственной легальной партией, из которой были тщательно вычищены все представлявшие сколько-нибудь ощутимую угрозу для режима политики, а фактическая роль парламента сводилась к тому, чтобы утверждать согласованную военной верхушкой кандидатуру президента и одобрять внесенные правительством законопроекты. Примерно такую же скромную роль играл и парламент Индонезии времен диктатуры Сухарто.
Электоральный авторитаризм отличается от других автократий не тем, что проводятся выборы, — они проводятся почти повсеместно, а тем, что всенародное избрание на словах признается единственным законным источником власти. Монарх правит по праву наследия. Однопартийный режим закреплен конституционными или иными правовыми нормами таким образом, что на власть может претендовать только одна партия. От выборов это не зависит. Понятно, что военная хунта оказывается у власти и сохраняет ее отнюдь не по воле избирателей. Электоральная составляющая этих режимов ничтожна с точки зрения основных механизмов приобретения и передачи власти. Для электорального авторитаризма эта составляющая важнее.
Если посмотреть на эту ситуацию с другой стороны, то можно сказать, что монархии, партийные и военные режимы допускают выборы, но могут без них обойтись, а для электорального авторитаризма они выступают как необходимое условие. Но тогда, естественно, возникает вопрос о том, в чем его отличие от демократии. Ответ прост: как и в других автократиях, выборы в условиях электорального авторитаризма не решают вопроса о власти. Победить на выборах может только действующий президент, если он в них участвует, или правящая партия.
Основные механизмы, с помощью которых автократы гарантируют себе победу на выборах, определил уже Андреас Шедлер. Новейшие исследования позволили значительно расширить список подобных уловок. В числе этих механизмов:
– устранение всех сколько-нибудь конкурентоспособных оппонентов с политической арены путем репрессий или «законных» ограничений;
– внешний контроль над оппозицией, в результате которого она выдвигает лишь слабых, не претендующих всерьез на власть кандидатов; монополия на общедоступные СМИ, не позволяющая оппозиции довести свои идеи до сведения избирателей;
– административное или экономическое принуждение избирателей к голосованию за представляющих действующую власть кандидатов и поддерживающие ее партии;
– манипуляции избирательной системой;
– прямая подделка результатов выборов.