В современной экономике начиная с конца ХХ века растет сектор, основанный на эксплуатации прошлого, считают Люк Болтански и Арно Эскер, авторы книги «Обогащение». Его отличают деиндустриализация и стремление извлекать прибыль из торговли вещами, предназначенными в основном для богатых покупателей, инвесторов и коллекционеров. О том, как работает этот сегмент рынка, можно узнать на примере возрождения кустарного производства так называемых лайольских ножей во Франции, уже в XXI столетии превратившихся в предмет престижного потребления, обладающий едва ли не музейной ценностью. Читайте об этом подробнее в отрывке из 12-й главы, которая называется «Экономика обогащения в действии».

Люк Болтански, Арно Эскер. Обогащение. Критика товара. М., СПб.: Издательство института Гайдара, 2021. Перевод с французского Ольги Волчек под научной редакцией Сергея Фокина. Содержание

Валоризация ножей посредством коллекционной формы

В центре патримониализации, в которую включается деревня Лайоль, находится местное сокровище — одноименный нож.

В начале ХХI в. во Франции и за ее пределами «лайольским» называют нож определенной формы, складной, с пластмассовой, деревянной или костяной рукояткой с металлическими краями, украшенной пчелкой на стыке с лезвием.

Однако так называемые лайольские ножи, продаваемые в магазинах во Франции и в остальном мире, произведены не в деревне Лайоль. Там изготавливают лишь небольшое количество ножей способом, который представляется как кустарный: они продаются по относительно высокой цене. Огромное количество лайольских ножей по доступной цене производят стандартным способом на заводах в Китае и Пакистане.

Почему лайольские ножи производят стандартным способом далеко от деревни, именем которой они названы? Почему жители этой деревни производят ножи в ограниченном количестве и «кустарным» способом, зачастую несколько отличающиеся друг от друга, тогда как существует рынок, в том числе во Франции, для продажи большего количества недорогих ножей, которые все выглядят одинаково?

Для ответа на этот вопрос нельзя прибегнуть к объяснению, согласно которому деревня якобы «упустила» индустриальный путь развития и не сумела перепрофилировать производство, адаптируя его к мировому уровню для экспорта ножей, изготовленных стандартным способом, как невозможно объяснить и тем, что местные предприятия делокализировали производство в Китай и Пакистан из-за слишком высокой стоимости рабочего труда во Франции. Такие объяснения не подходят, поскольку с 1920-х по 1980-е гг. в Лайоле практически больше не изготавливали ножи. Если в XIX в. в Лайоле действительно производили ножи, их производство постепенно остановилось после Первой мировой войны. В местных магазинах еще можно было найти такие ножи, но производились они в крупном индустриальном центре ножевого производства в городе Тьер.

Но в 1980-х, в то время как в Тьере закрываются последние заводы и на их место приходят ремесленные мастерские, где работает менее десяти человек, члены муниципального совета Лайоля решают запустить кустарное производство ножей в деревне. Четверо молодых людей проходят обучение ножевому мастерству, как это объясняет один из них: «Мы не знали, что будет дальше, что мы будем делать, нам просто сказали: мы готовы вам немного помочь, но потом, после обучения, вы должны будете создать предприятие. Мы так и поступили». Через несколько лет в деревне было создано предприятие «Лайольская кузня». В начале 2010-х гг. в деревню нахлынули туристы, желавшие приобрести нож в одной из 20 торговых точек: везде продавались ножи местного производства.

<...>

Коллекционный нож

Чтобы понять социальные изменения, в которые оказались втянуты ножи, производимые в Лайоле, необходимо напомнить, как они использовались в своем «исконном прошлом», то есть в XIX в. Поскольку многие жители Лайоля, как и большинство овернцев («угольщиков»), уезжали в Париж, чтобы работать в ресторанном бизнесе (парижских кафе и бистро), нож был снабжен штопором, чтобы открывать бутылки — другое применение ножа.

Но сегодня нож, изготовленный в начале XXI в., ценится своей долговечностью: он имеет «пожизненную гарантию», как выражаются ножовщики. Последние, как правило, обязуются ремонтировать ножи, произведенные в Лайоле. Однако поскольку производство за 20 лет уже изменилось, «Лайольская кузня» признает, что запасных частей для ножей, изготовленных в первые годы жизни предприятия, уже не существует.

Нож долговечен, поскольку состоит из «качественных» материалов и сделан вручную. Более всего ценятся вовсе не те образцы, что обладают максимальной потребительской стоимостью, а те, что предназначены для коллекционирования. Коллекционные ножи часто изготовлены ножовщиками, получившими звание «Лучший мастер Франции» или претендующими на него. Так, на «Лайольской кузне» работают два «Лучших мастера Франции», которые трудятся друг напротив друга за отдельными рабочими станками на входе на предприятие и делают уникальные образцы. Другой ножовщик — в мастерской «Ремесленник Бенуа» — утверждает, что он был финалистом конкурса на звание лучшего мастера Франции в 2011 г. Ножовщик Жан-Мишель Кейрон («Лучший мастер Франции») работает на предприятии «Оноре Дюран», как объясняет гид во время экскурсии в мастерские:

«А теперь, чтобы показать вам качество работы нашего предприятия, посмотрите на изделие, выполненное Жаном-Мишелем Кейроном, на него ушло 250 часов работы. Рукоятка выполнена из слоновой кости, оно оценивается в 13 000 евро. Он сделал этот нож, когда ему было 23 года. И благодаря такой работе он дважды получил звание лучшего мастера Франции, первый раз в 2007 г., второй — в 2011-м».

Производительность заключается уже не в сокращении времени производства, как для рабочего, погруженного в мир промышленного производства, и увеличении числа предметов, производимых серийно, а, напротив, в беспрецедентном увеличении этого времени производства, которое от 45 минут растягивается до 250 часов ради уникального продукта, выполненного настоящим креатором.

Однако логика второго определения произведения искусства, выполненного по правилам, установленным художником, и за его подписью, при том, что он не сам его сделал, может дать знать о себе, когда предприятие нанимает дизайнера, найдя опору в трендовой форме. Так, «Лайольская кузня» обратилась ко многим известным дизайнерам, таким как Филипп Старк, Матали Крассе, Кристиан Гион, Андре Путман, Ора-ито. Дизайнеры «интерпретируют» Лайоль, зачастую весьма вольно, так что полученная форма имеет мало общего с наиболее распространенной формой ножа, называемого лайольским, как, например, нож для торта, нарисованный Матали Крассе для пирожника Пьера Эрме.

«Самые простые» ножи выигрывают от близости с самыми «замысловатыми» и дорогими. Чтобы придать им уникальный характер, они зачастую персонифицированы: предприятия по изготовлению ножей, в том числе самое крупное из них «Лайольская кузня», предлагают гравировать на лезвии имя или инициалы его заказчика, тем самым наделяя изделие явным неоспоримым отличием.

Лайольские ножи являются частью более широкого движения коллекционирования ножей и холодного оружия. Некоторые ножи даже не имеют никакой потребительской ценности: «Для некоторых нож является излюбленной формой произведения искусства. К примеру, американец Фред Картер, как и его соотечественник Гари Бланшар, делают ножи, которые покрывают резьбой и гравировкой. Предмет выглядит как настоящий нож, но лезвие не закаляют и не затачивают: это произведение искусства для экспозиции».

В 2010-е гг. коллекционирование ножей является, по всей видимости, менее динамичным и престижным, чем коллекционирование предметов роскоши, таких как кожаные изделия марки Hermès или часы. Поэтому, как объясняется в статье из журнала «Excalibur», нож «вовсе не самый лучший выбор для тех, кто ищет безопасных вложений», то есть он является активом, но «следует скорее равняться на закон спроса и предложения, поскольку страстный коллекционер всегда готов согласиться с завышенной ценой, чтобы стать обладателем вожделенного экземпляра». Эту логику также разделяют и другие коллекционеры:

«Быть коллекционером — значит непременно иметь отличный нюх, чтобы почувствовать хорошую возможность, когда модель выпускается на рынок. Если он (нож) был изготовлен в малом количестве и имел большой успех, его цена „под полой“ может вырасти до небес».

Эти небеса, конечно же, гораздо ниже, чем у современного искусства. Тем не менее цены, которые могут превышать 10 000 евро, как в случае с упомянутым ножом Жана-Мишеля Кейрона, или достигать 10 000 и 20 000 долл., как у лучших американских ножевых мастеров, гораздо выше, чем цена стандартных, индустриально произведенных ножей, продаваемых за несколько евро и предназначенных в конечном счете на выброс.

Музеефикация как способ реализации

Как для произведений искусства, которым необходим диспозитив квалификации, чтобы их считали таковыми (зачастую это табличка и стены галереи или музея), так и для таких предметов, как ножи, сделанные в Лайоле, чтобы их можно было реализовать не как стандартные, а как коллекционируемые объекты, необходимо, чтобы они были представлены в диспозитиве, равнозначном диспозитиву галереи или музея.

Такая демонстрация рассчитана не столько на галерею современного искусства, где обычно выставляют только само произведение без его создателя, за исключением перформансов с участием автора, сколько на музей, и в первую очередь на музей фольклорной этнологии. Частные предприятия по производству ножей в Лайоле — от самых маленьких до самых больших — предстают перед посетителями как живой музей, где напоказ выставляется не только предмет продажи, но и деятельность того, кто его изготавливает, вписываясь тем самым в «туризм секретов мастерства». Поэтому тело мастера уже не является телом рабочего, дисциплинированного буржуазией с тем, чтобы эксплуатировать его рабочую силу в стенах завода-казармы, а воплощением предполагаемого «исконного» мастерства, достойного восхищения и полностью включенного в квазимузейное пространство.

Иные предприятия, такие как «Лайольская кузня», «Оноре Дюран», «Ремесленник Бенуа», предлагают экскурсии в мастерские по расписанию, как посещения замка, и привлекают большое количество посетителей. По некоторым оценкам, в 2012 г. ножевая мастерская «Оноре Дюран» приняла 175 тыс. посетителей, а «Лайольская кузня» — 85 тыс. (для сравнения: кооператив «Жён Монтань», предлагающий посетить свою сыроварню, принял 134 500 посетителей). У «Ремесленника Бенуа» визит состоит из трех частей: один из служащих начинает с истории лайольских ножей и представления компании, затем ножевой мастер объясняет в мастерской, как изготовить нож, наконец, первый служащий ведет группу в помещение продаж. На «Лайольской кузне» вдобавок к экскурсии есть панно, на которых объясняются различные виды работ, выполняемых мастерами на глазах посетителей, тогда как в холле на входе можно увидеть ножи, выставленные в стеклянных витринах наподобие произведений искусства и снабженных маленькой этикеткой с ценой, а на более заметной табличке указана фамилия дизайнера ножа (как художника), если это дизайнерская работа. Компания «Оноре Дюран» дальше всех продвинулась в деле музеефикации, обустроив рядом с пространством продаж и демонстрационной мастерской «музей», носящий такое название, где выставлены рабочие инструменты и лайольские ножи XIХ и начала ХХ в. Экскурсии служат поводом связать нарративы с предметами.

В конце ХIХ в. Камилл Паже опубликовал шеститомное сочинение о том, что представляет собой ножевое производство — «от истоков» до тех лет и, главным образом, в ту эпоху. Но если многие страницы посвящены ножевому производству в Шательру, где напечатана книга, и в Тьере, лайольскому производству отведено лишь несколько страниц. Там упомянуты мастерские Пажес, Кальмель, Мас и Глэз, где было занято около 30 рабочих, которые делают «прочные» ножи, но их отделка «оставляет желать лучшего». Для сравнения: количество рабочих, занятых в ножевом производстве в кантонах Тьер и Сан-Реми, оценивается между 15 тыс. и 18 тыс., и они работают на 600–700 фабрикантов. По словам мэра Лайоля, на которого ссылается Паже:

«В этом краю самый модный нож называется capujadou; у него очень толстый клинок и он не складывается; это разновидность кинжала, немного похожего на корсиканский нож. Ему, как и старинному ножу с кожухом, требуется футляр, чтобы его можно было положить в карман».

На самом деле на иллюстрации лайольский нож изображен как прямой, без штопора, без троакара, он не складной, на нем нет пчелки, короче, он ничем не похож на тот «лайольский», который нашел распространение в начале XXI в.

В исследовании RCP Обрак не уделяется внимания производству лайольских ножей в 1960-е гг., правда, в нем подчеркивается важность таких «хорошо известных» видов деятельности, как разведение форели и производство сыров, у которых, однако, «нет большого будущего», так как они не «современны». Причина не в том, что исследователи не увидели того, что было у них перед глазами, но лишь в том, что этот вид деятельности (отмечен лишь «один ножовщик»), как и другие ремесла — «пильщики, столяры, башмачники и мельники», — находился на грани «выживания», если не исчезал совсем. В 1970-е гг. ножи, продававшиеся в нескольких торговых точках Лайоля, покупались у фабрикантов из Тьера, как объясняет один коммерсант-пенсионер:

«В 1970-е гг. только С. продавал ножи. Большинство ножей, которыми он торговал, были сделаны в Тьере. Он окружил себя некоторой загадкой, внушая клиентам мысль, что практически изготовил все свои ножи и как бы хранил секрет изготовления лайольских ножей. Я знал двух вдов П. Не припомню, чтобы видел в молодости, как в их лавке делали ножи. Изначально ножевая мастерская Ж. была бистро, где он продавал ножи в подсобном помещении. В бистро продавались также товары для рыбалки и охоты. Ж. покупал свои ножи у одного ремесленника в Тьере, у которого было предприятие с двумя или тремя сборщиками. Ж. даже делал визитные карточки, на оборотной стороне которых была изображена ножевая мастерская. Он говорил, что возобновил работу мастерской П. и указывает год основания, но это была лишь пыль в глаза».