Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Сета Лоу. Пространственное воплощение культуры: этнография пространства и места. М.: Новое литературное обозрение, 2024. Перевод с английского Николая Проценко. Содержание
Социальная история и развитие искусственной (антропогенной) среды
Социальное развитие искусственно застроенной среды предполагает исторический и архитектурный подходы к этнографическому изучению пространства и места. Энтони Кинг, один из первых сторонников этого подхода, исходил в своих исследованиях из конкретных зданий, однако его догадка, что «здания, а фактически и вся застроенная среда представляют собой, по сути, социальные и культурные продукты», заодно выступает и каркасом для понимания пространства и места. Кинг выступает против экологического и культурного детерминизма, господствующего в области истории архитектуры, вместо этого предполагая, что искусственная среда социально производится сложными политическими и конкретно-историческими способами:
«Здания являются порождением социальных нужд и несут в себе различные функции: социальные, политические, религиозные и культурные. Их размер, внешний вид, расположение и форма предопределяются не просто физическими факторами, такими как климат, материалы или топография, но и присутствующими в обществе идеями, формами экономической и социальной организации, распределением ресурсов и власти, занятиями и верованиями, а также ценностями, преобладающими в социуме в конкретный момент времени».
По мере развития общества появляются новые здания, а старые ветшают — тем самым общество производит здания, которые сохраняют и/или укрепляют его социальные формы.
Исследователи архитектуры колониализма также обращаются к взаимоотношениям между формой застройки и современной мировой системой и глобальной экономикой. Глобальные городские системы интегрировались при помощи архитектуры и пространственных отношений, внедрявшихся в рамках испанских, португальских, британских, французских, голландских и американских планов развития инфраструктуры и стратегий управления колониями. Колониальное пространство и архитектура функционировали одновременно в качестве производителя и продукта, предопределяя специфику новых пространств и способствуя новым экономическим, социальным, политическим и культурным практикам.
Историки городов, использующие феминистские и марксистские теории, критикуют капиталистические и основанные на гендерных предрассудках интенции конкретных пространственных форм и типов застройки. Например, в специальном выпуске издания Radical History Review прослеживается социально-политическое развитие жилья и парков в США с целью выявить идеологические цели их социальной эволюции. Основанный на категории гендера анализ пространства дома и дизайна жилья, предпринятый Долорес Хейден, ее же феминистская история труда и семейной жизни, а также исследования, посвященные уничтожению ландшафтов, связанных с рабочими, отражают убежденность Хейден в необходимости восстановления этих пространств путем документирования их социальной истории и возвращения материальных свидетельств их существования при помощи проектов в области публичной истории.
Социальная история и архитектурное развитие того или иного общества или культуры также исследовались в рамках этноистории жилья и дома. Например, в «археологии дома» обнаруживается, каким образом сельские социальные отношения воспроизводятся в пространственной близости и моделях наследования в процессе эволюции деревенских домов в Испании. Сравнительная этнография «мест и услуг», связанных с жильем, которое было построено государством или возведено в рамках самозахвата после землетрясения в Гватемале 1976 года, раскрывает, каким образом разные социальные истории жителей порождали отдельные типы домов. Этноистория одного жилого комплекса в столице Ганы Аккре, основанная на семейных генеалогиях и анализе планировки жилья, демонстрирует, как маргинализированные мигранты из народа хауса выстраивают социальные и пространственные институты, способствующие «легитимации их поведения и постепенному повышению доверия к их традициям». На Новых Гебридских островах взаимосвязи британского колониального пространства и чувства дома зафиксированы при помощи исторических описаний дизайна и меблировки колониальных построек. Отслеживание практик сохранения исторического наследия у латиноамериканских мигрантов позволяет понять трансформацию фасадов их жилья в Лос-Анджелесе. Это лишь немногие примеры из массива этнографических исследований, в которых делается акцент на социальном развитии жилья и пространственных отношениях в доме как основах для понимания преемственности, конфликта и кооперации в сообществе, а также как основах для политического действия.
Изучение социальной истории и развития искусственной среды дает базовое понимание эволюции архитектурной и пространственной формы, раскрывая ее идеологические, политические и экономические подоплеки. В следующих трех главках будут рассмотрены другие концепции социального производства, которые включают это базовое представление об историческом и социальном развитии, но в то же время делают акцент на иных теоретических формулировках.
Политическая экономия пространства
Если исследования в области социальной истории документируют способы социального производства зданий, а также социальные последствия выбора их формы и размещения в конкретном месте, в других теоретических школах подчеркиваются лежащие в основе этого процесса политические и экономические отношения, которые инициируют и направляют производство пространства. В исследованиях производства пространства во главу угла ставятся разные аспекты: буржуазное стремление к деньгам и товарам, рынок недвижимости, финансовые рынки, культурное потребление или развитие городских территорий. Однако общим для этих исследований является представление о том, что доминирующую роль в указанных процессах играет контроль над средствами производства, оберегаемый и укрепляемый авторитарной властью государства. Даже несмотря на то что общество создает материальный ландшафт, подходящий для его собственного производства и воспроизводства,
«этот процесс создания пространства полон противоречий и трений, а... классовые отношения в капиталистическом обществе неизбежно порождают сильные встречные течения конфликтов».
Рассмотрение структурного неравенства капитала и труда в процессе производства пространства позволяет четко сформулировать, почему конфликты вокруг искусственной среды и ее использования являются неизбежными и как это происходит.
Исследования городского развития зачастую фокусируются на городской форме (urban form) как на выражении неравномерного распределения в процессе накопления капитала. При этом особенно акцентируется воспроизводство классовых отношений, предопределенное городским планированием. Например, Дэвид Харви переосмысляет попытку барона Жоржа Эжена Османа ослабить политические движения, возникшие на волне Французской революции 1848 года. Для этого Осман, в частности, построил в Париже три бульвара, которые пронзили кварталы и дома представителей рабочего класса и рабочей бедноты. Новые пространственные отношения, порожденные реализацией планов Османа в области транспорта и жилья, подчеркивают принципиальную роль в формировании городского пространства политико-экономической власти в сочетании с гегемонией государства, а при необходимости и с физическим насилием.
Постоянное обновление и реструктуризация, осуществляемые капиталистами, зачастую приводят к циклам экономического роста и сжатия. Являющееся следствием этого «созидательное разрушение» (creative destruction) производит впечатляюще разные пространственные эффекты в зависимости от того, выступает ли тот или иной ландшафт частью производственной и сервисной экономики или же одной из составных частей бума в таких секторах, как недвижимость, финансы и развлечения. Шарон Зукин обнаруживает, что эта напряженность между «рынком» и «местом» порождает отличающиеся и отделенные друг от друга ландшафты, такие как деиндустриализированный город, субурбия (suburban city), джентрифицированный городской центр и фасад парка Disney World.
Однако нарастающая глобализация потоков рабочей силы и производственных мощностей, размывание государства и усиление конкуренции сигнализируют об изменении стратегий стимулирования прироста капитала. Эти трансформации практик капитала и труда, а также способов контроля над экономикой сопровождаются сокращением ответственности государства за благосостояние трудящихся и социальное воспроизводство. Все эти процессы обычно рассматривались под рубрикой неолиберализма. Пространственные эффекты неолиберализма оказались опустошительными для сообществ трудящихся: городская беднота была изолирована в громадных гетто с ухудшающимся качеством жизни, при том что средние и высшие классы оказались под защитой в своих «крепостях» наподобие закрытых жилых комплексов (gated communities). Недавние исследования в области политической экономии пространства в значительной степени сосредоточены именно на производстве таких неолиберальных ландшафтов, как «территориальные ассоциации бизнеса», районы делового развития, зоны редевелопмента, торговые комплексы и частные территории в центрах городов — рука об руку с этими явлениями идут надзор за общественными пространствами (улицами, парками, площадями и т. д.) и ограничение доступа в эти пространства, а также другие формы неравномерного глобального развития в рамках неолиберального режима капитализма.
Эти глубинные политико-экономические процессы производства пространства обнажаются благодаря более пристальному вниманию к тому, «что стоит на кону в борьбе за ландшафт и внутри него». Дон Митчелл делает акцент на том, каким образом происходит активное производство ландшафта посредством его политических, социальных, географических и реляционных функций внутри сохраняющихся властных механизмов, которые следует подвергнуть изучению. Выдвигаемые Митчеллом исследовательские аксиомы предполагают, что ландшафт должен быть понят с учетом регионального и глобального контекста как место для инвестирования, сформированное актуальным состоянием технологий и рассматриваемое в качестве пространственного выражения социальных отношений, а также основания для их формирования.
Во многих этнографических исследованиях политическая экономия используется в качестве отправной точки для изучения пространственного неравенства, возникающего из неравномерного освоения земли и ресурсов. В качестве одного из первых примеров таких работ можно привести исследование Лизы Редфилд Питти, посвященное району проживания низкооплачиваемых рабочих в Сьюдад-Гуаяна, промышленном городе, построенном в 1960-х годах для улучшения доступа к нефтегазовым ресурсам во внутренних районах Венесуэлы. Питти подробно описывает, как возник этот город, как он был спланирован, на что тратились средства на его развитие и, наконец, как создавались привилегированные материальные условия для инженеров и менеджеров в ущерб рабочим и их семьям. Изображенная в этой работе борьба жителей города против несправедливой среды и социального неравенства представляет собой полезный в методологическом отношении пример того, как экономические и империалистические мотивы властей США и Венесуэлы совпали с аналогичными намерениями корпораций U.S. Steel и Bethlehem Steel в процессе создания этого города, построенного в соответствии с определенным планом.
В центре этнографических исследований на материале США часто оказываются классовые конфликты, связанные с ухудшением и уничтожением жилищной и торговой инфраструктуры, общественных центров и других сервисов в бедных районах, которые пострадали от деиндустриализации и финансовых кризисов. Еще один аспект этого неравного баланса сил представлен в исследовании, посвященном приобретению Колумбийским университетом домов местных жителей и мелких бизнесов в прилегающей местности Морнингсайд-Хайтс при помощи санкционированного государством права на отчуждение частной собственности. Этнографическое исследование Джулиэна Брэша, посвященное мэру Нью-Йорка Майклу Блумбергу, представляет собой аналогичный анализ пространственного воплощения классовых интересов представителей элит посредством создания города роскоши и отказа от предоставления жилья и общественных пространств для работающих бедняков и бездомных. В то же время в его этнографическом описании проекта застройки Хадсон-Ярдс, призванного трансформировать крайнюю западную часть Манхэттена в «суперпрестижный район», показано, каким образом этому начинанию в конечном итоге воспрепятствовали активисты и сложившиеся местные интересы.
Значительная часть этих этнографических исследований прямо или косвенно основана на марксистских или неомарксистских теоретических конструкциях, разработанных в книгах Дэвида Харви, Нила Смита, Шарон Зукин, Дона Митчелла и других авторов, однако благодаря их культурному и политическому появлению в пространстве этнографии они получают дальнейшее развитие и проработку. Рассматривая отмеченные выше политико-экономические процессы сквозь призму реалий повседневной жизни, политэкономические теории пространства и места трансформируются в более детальные интерпретации и контекстуализированные методологии.
Социальное производство, воспроизводство и сопротивление
Хотя почти все теории социального производства используют политэкономический подход, основанный на марксизме или историческом материализме, некоторые их формулировки стоят особняком в плане внимания к таким принципиальным проблемам, как социальное воспроизводство и сопротивление. Понятие социального воспроизводства указывает на условия, необходимые для воспроизводства социального класса, и в данном контексте определяется тем, каким образом повседневные занятия, верования и практики, а заодно и социальные и пространственные структуры осуществляют передачу социального неравенства из поколения в поколение. Для процесса социального производства также характерно сопротивление этим пространственным условиям, структурам и видам деятельности при помощи пассивных действий, социальных движений и политических мобилизаций. Эти вопросы подхватили многие неомарксисты, которые включают феминистские, психоаналитические и прочие культурные рамки в отображение политико-экономических процессов в своих исследованиях. Однако явный акцент на роли пространства делают лишь немногие участники этой дискуссии, в том числе те, чьи исследования широко использовались этнографами.
Анри Лефевр обращается к вопросу о том, за счет чего капиталистическая система продолжает расти в условиях недовольства и спонтанного сопротивления ей. По мнению Лефевра, капиталистический способ производства стал столь успешен не только благодаря тому, что капиталисты владеют средствами производства, но и за счет присвоения и производства пространства. Кроме того, Лефевр рассматривает, как происходит трансформация избыточного капитала путем инвестирования в недвижимость и объекты инфраструктуры. Его догадка заключается в том, что социальное пространство является не только объектом потребления, но и политическим инструментом контроля над обществом и воспроизводства отношений собственности.
Работы Лефевра стали источником вдохновения для многих этнографов, которые используют его теоретический каркас для решения задач своей дисциплины. Например, Стюарт Рокфеллер в своем исследовании одной из высокогорных деревень в Боливии для того, чтобы подчеркнуть, как намеренные действия людей приводят к появлению неожиданных для них пространств, использует следующую интерпретацию Маркса у Лефевра: «Производство является неотъемлемой частью человеческой деятельности и подразумевает действие, преследующее некую цель». Полезными находит идеи Лефевра и Адриана Премат, рассматривающая, каким образом создаются пространство и социальное действие: по ее мнению, Лефевр не подразумевает антагонистических отношений между теми, кто регулирует пространство, и теми, кто в нем обитает. Ли Чжан в своем этнографическом исследовании пространственного воплощения социальных классов в китайском Куньмине опирается на представления Лефевра об основополагающих отношениях между производством пространства и новыми социальными формациями.
Архитектура и планирование служат неосознаваемым идеологическим и экономическим целям в воспроизводстве городского пространства и структур классового неравенства. Однако Мануэль Кастельс сосредотачивается не на производстве пространства посредством государственного аппарата и планировочных документов, а на изучении общественных движений арендаторов и юристов по недвижимости, а также на процессах сохранения жилых районов и политической консолидации, описывая, какую роль в распределении пространства района и контроля над ним играют жители. С точки зрения Кастельса,
«пространство, вопреки возможным возражениям, является отражением не самого общества, а его принципиальных материальных измерений... Поэтому пространственные формы... производятся человеческими действиями точно так же, как и все прочие объекты, и выражают и осуществляют интересы господствующего класса в соответствии с тем или иным способом производства и специфическим способом развития... В то же время для пространственных форм характерно сопротивление эксплуатируемых классов, угнетенных субъектов и подвергаемых насилию женщин... Наконец, время от времени возникают социальные движения, бросающие вызов смыслу пространственной структуры, а следовательно, апробирующие новые функции и формы».
К этнографическим исследованиям городского дизайна и планирования как способов социального производства, воспроизводства и сопротивления относится ряд важных антропологических работ. Гэри Макдонох в статье по истории городской политики в Барселоне и Эмануэла Гуано в исследовании нарративного переосмысления историй городских районов и планирования в Буэнос-Айресе подтверждают тезис Кастельса о том, что социальные движения оказывают сопротивление пространственной тирании колониальных и современных планировочных схем и задают ей новую интерпретацию. В фокусе работы Джеймса Холстона о мятежных обитателях фавел Рио-де-Жанейро находится влияние рабочих движений на установление прав на жилье и городское пространство.
Эти этнографические исследования предоставляют методологические стратегии для изучения пространственного воспроизводства и сопротивления, основанные на включенных наблюдениях на базе городских районов, интервью с лидерами сообществ и пожилыми людьми и активном участии в организации жителей. Подобно Кастельсу и Хейден, авторы этих исследований восстанавливают и открывают зачастую стертые материальные свидетельства локальной истории, некогда важные для социального производства их собственных сообществ. Начиная с работ Лефевра и Кастельса этнографы рассматривали сложные и взаимоопределяющие отношения между пространством и обществом, исследуя способы производства и воспроизводства пространства не только находящимися в позиции гегемона элитами и департаментами городского планирования, но и сопротивляющимися их замыслам активистами, жителями и местными лидерами мнений.