Майкл Мангер. Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2021. Перевод с английского Ю. Каптуревского. Содержание
В чем причина бедности?
У нас есть один убедительный эмпирический аргумент в пользу гарантированного базового дохода. Очень простой. Учитывая, сколько США тратят на борьбу с бедностью, в стране просто не должно быть малоимущих. Если взять общий объем расходов на программы преодоления бедности и разделить его на численность бедняков, то доходы этих людей в расчете на душу выходят за черту бедности. Проблема решена.
Однако наши деньги не доходят до бедных. Вот как описывает сложившуюся ситуацию Майкл Таннер:
В этом году федеральное правительство израсходует в рамках по меньшей мере 126 программ по борьбе с бедностью 668 млрд долл. К ним следует добавить 284 млрд долл., выделяемых на социальное обеспечение правительствами штатов и местными органами власти. Таким образом, совокупные ежегодные расходы США на борьбу с бедностью достигли почти 1 трлн долл. На одного бедняка Америки приходится 20 610 долл. в год, а на семью из трех человек — 61 830 долл.
Если бы деньги действительно доходили до бедняков, то доходы семьи из трех человек с учетом этой 61 тыс. долл. не только позволили бы ей преодолеть черту бедности, но и превысили бы показатель среднего дохода населения США. Кто дает эти деньги?
Мы даем. Налогоплательщики. Они не достаются беднякам, но мы совершенно точно отдаем свои деньги администрации, которая не перечисляет их нуждающимся, а использует для оказания помощи в натуральной форме, а также для финансирования дорогостоящих мероприятий, на которых умные люди рассуждают о том, что нам делать с бедностью.
Справедливости ради отметим, что существенным компонентом в оценке Таннера являются субсидии на здравоохранение в рамках программы Medicaid (228 млрд долл. в год). Если мы скорректируем оценку Таннера, исключив эти субсидии, то совокупные расходы на программы борьбы с бедностью сократятся до 700 млрд долл. в год. Если исходить из того, что «бедных» американцев 50 млн, то на каждого из них приходится 14 тыс. долл. в год. Для семьи из трех человек это составит 42 тыс. долл. в год, что все равно выше уровня бедности (около 20 тыс. долл.), но ниже чем средний семейный доход.
Другими словами, оценка Таннера существенно занижена, так как в центре его внимания находятся трансфертные платежи. Однако в США реализуются и другие программы помощи малоимущим. Связанные с ними издержки с трудом поддаются оценке. Достаточно назвать законы о минимальной заработной плате и системе общественного транспорта. Измерить влияние первых довольно трудно. Но в сочетании с пособиями по безработице, получение которых зависит от того, остается ли реципиент безработным или нет, действует на молодых людей из семей городской бедноты как сокрушительный двойной удар.
Что касается молодежи из семей, принадлежащих к среднему классу, или белых молодых людей, то, по данным Бюро трудовой статистики, эти «удары» если и задевают их, то только вскользь. В июле 2014 г. общий уровень безработицы среди молодежи составил 14,3%, хотя уровень участия (всего 58%) позволяет предположить, что многие молодые люди даже не пытаются найти работу, а значит, и не числятся среди «безработных». Для темнокожих мужчин уровень безработицы превышает 25%. Это означает, что для четверти молодых людей, активно ищущих работу, ее просто нет. Избавление от минимальной заработной платы позволило бы создать больше мест для тех, кто нуждается в работе, а отказ от «штрафа за работу» в программах социального обеспечения подтолкнул бы многих людей к поискам оплачиваемой деятельности. Одним из следствий минимальной заработной платы являются проблемы, связанные с реализацией программ стажировки или производственной практики (ученичества), когда молодые люди и работают, и учатся. Для юношей и девушек из богатых семей или представителей среднего класса это не проблема, так как они располагают достаточными средствами, чтобы оплатить программы высшего образования. Тем не менее законы о минимальной заработной плате препятствуют объединению учебных и рабочих программ, хотя опыт других стран свидетельствует об эффективности данной практики. Введение гарантированного базового дохода позволит отказаться от этих законов, что положительно повлияет и на занятость, и на подготовку квалифицированных работников.
О достоинствах базового дохода не раз говорили многие прекрасные ученые, в том числе Милтон Фридман и Чарльз Мюррей. Доводы Фридмана в пользу отрицательного подоходного налога состояли в следующем.
Во-первых, для каждой данной трансфертной суммы расходы налогоплательщиков были бы меньше, а бедные получали бы больше. Исчезла бы необходимость в значительной части огромного административного аппарата.
Во-вторых, реципиентам было бы выгодно исчисление стоимости натурального пособия и его предоставление в дальнейшем в денежной форме; по крайней мере их положение осталось бы прежним. В случае необходимости бедняки могли бы приобрести набор продуктов, который предоставлялся им бесплатно, за деньги.
В-третьих, принимая решения об альтернативных направлениях использования денежных средств, получатель помощи, скорее всего, действовал бы более ответственно и осторожно. Удовлетворение его потребностей уже не будет зависеть от государства; получатель денежных выплат будет полагаться на государство как источник средств, которые позволяют реципиентам сохранять автономию в выборе потребностей, для удовлетворения которых используются полученные средства.
Переход от нынешней системы к системе, основанной на базовом доходе, позволит сэкономить на расходной части при увеличении объема средств, перечисляемых реципиентам. Одновременно расширится степень свободы и самостоятельности получателей гарантированного базового дохода. В реальности все может быть хуже. Наверняка так и будет. Система гарантированного базового дохода несовершенна. Но «страховочная сетка», которая признает общие выгоды и вселяет в граждан чувство защищенности от большинства непредсказуемых последствий новой экономики, создаст условия для смягчения разрушений, которые неизбежно будут сопровождать грядущую экономическую революцию.
Последнее слово
Третья великая экономическая революция уже на пороге. Что нам о ней известно? Только то, что, если она будет протекать в соответствии с моими прогнозами, нас ждут болезненные изменения глобального характера.
Хорошо, что у предпринимателей будет возможность вести деятельность всюду, где они пожелают, продавая все что угодно, потому что реальным объектом продажи является сокращение трансакционных издержек. В сочетании с новыми инновационными платежными системами, такими как Bitcoin, потенциал посреднического программного обеспечения становится безграничным. Существует дискуссия о том, что является ключевым нововведением Bitcoin: анонимная или псевдонимная гарантия безопасных трансакций. Мне представляется, что последнее важнее. Для государств, в которых отсутствуют институты, необходимые для проведения расчетных операций, блокчейн, независимо от используемых для обозначения ценности денежных единиц, стал своего рода вспышкой молнии в темном небе. Система трансакций, основанная на использовании Bitcoin, позволяет одним прыжком «перепрыгнуть» десятилетия финансово-расчетной неразберихи и суеты (развитие банковской системы, «плавающая» валюта, честная правовая система и некоррумпированная полиция). Предприниматели получили возможность работать и зарабатывать даже в беззаконных несостоятельных государственных образованиях, таких как Сомали или штат Иллинойс.
Что касается минусов, то люди, ведущие традиционный образ жизни, возможно, не смогут найти работу, а собственность превратится в роскошь, доступную только элитам. Те, кто способен организовывать трансакции посредством написания программного обеспечения, разбогатеют, а те, кто не имеет нужных навыков или просто не испытывает интереса, останутся далеко позади. К тому же все отчетливее «слышна» поступь экономики совместного использования совсем другого типа, который не предполагает однорангового сотрудничества, его доминирующей формой является специализация (когда некоторые приобретают в собственность многоквартирные дома, а затем сдают квартиры в аренду на полный день на Airbnb). Более десяти лет eBay был площадкой для обмена и продажи старых вещей. Теперь он, подобно другим интернет-платформам, превратился в электронный торговый центр, больше конкурирующий с Amazon, чем с соседскими гаражными распродажами.
Но даже в самом мрачном, самом пессимистичном сценарии можно разглядеть луч света. Доступ к триангуляции (включая доставку убероподобными беспилотными автомобилями), трансакциям и доверию создаст условия для процветания местных мелких поставщиков продуктов питания и услуг. Мы уже видим это в случае с исключительно высококачественными модными производителями в Бруклине и Сан-Франциско, поставляющими органические маринованные и соленые овощи, джемы и мясные деликатесы. Некоторые товары и услуги, особенно продукты питания, нельзя взять напрокат. Поставщиков таких товаров и услуг помогут найти смартфоны; программное обеспечение для обработки данных о доставке и трансакциях позволит сократить издержки поставщиков до приемлемого уровня. Через двадцать лет даже самые крупные города могут снова превратиться в скопления небольших «деревень» с местными поставками сыра, свежих овощей и фруктов, а также вкусных и полезных продуктов питания, которые доставляются прямо в дома и квартиры жителей. Вслед за тем сами собой исчезнут огромные «коробки» гипермаркетов с автостоянками размером в несколько футбольных полей.
В XIX в. стоимость труда была настолько низкой, что поставки и услуги на дому были обычным делом. В XXI в. низкие трансакционные издержки вернут нас к системе местных поставок, личных связей и большего разнообразия и качества, чем может обеспечить система «один размер для всех». Революция трансакционных издержек позволит делиться «вещами» посредством аренды. Это даст нам возможность восстановить связи в своих районах, в том числе и с соседями.
Боюсь, что мои выводы звучат слишком пессимистично. Но я действительно думаю, что нас ждет трудный период, и какая-то часть людей — точно так же, как во времена неолитической и промышленной революций, — столкнется с падением уровня жизни (по крайней мере, на некоторое время). Впрочем, у меня есть поводы и для более оптимистичных предсказаний. На самом деле людям нужна не столько работа, сколько идентичность, нечто позволяющее определять самих себя и форму существующих вокруг сообществ. На протяжении почти трех столетий люди определяли свою идентичность через связь с работой, но это не значит, что так будет всегда. Если я могу приготовить маринованные огурцы с бурбоном и базиликом и доставить их с помощью беспилотного автомобиля преданной местной клиентуре, предпочитающей мои заготовки всем другим, это может быть моей «работой» или моей идентичностью. Моя работа может заключаться в том, что я делаю вещи на продажу или (почему бы и нет?) делюсь той частью личной идентичности, которая вызывает восхищение у других. Довольно скоро это различие может показаться нам менее важным, чем сейчас.
Грядущая экономическая революция оставит нас без «страховочного фала», но это будет означать, что мы обрели свободу. Каждому придется найти новый смысл жизни и новую идентичность, чтобы обрести этот смысл. Благодаря Кевину Келли у нас есть представление о том, на что это может быть похоже:
Когда роботы и механические устройства выполняют вместо нас основной объем работы, так что мы с легкостью удовлетворяем свои базовые потребности в еде, одежде, крыше над головой, мы переходим на новый уровень свободы и начинаем задаваться вопросом: «В чем мое предназначение?». Промышленная революция не только привела к увеличению средней продолжительности жизни человека. Она позволила большинству из нас решить, что мы должны стать балеринами, профессиональными музыкантами, математиками, спортсменами, модными дизайнерами, инструкторами по йоге, писателями-фантастами и людьми, у которых на визитке указана единственная в своем роде профессия. Благодаря помощи машин у человека есть возможность заниматься этими профессиями, хотя со временем машины заменят нас и в этом. Тогда у людей появится еще больше возможностей придумать себе ответ на вопрос: «Чем я хочу заниматься?» Сменится еще не одно поколение людей, прежде чем робот сможет ответить на этот вопрос.