Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Леонтий Ланник. Непосильная гегемония: Германская империя на фронтах Гражданской войны в России. М.: Евразия, 2023
Введение. Германская Ostpolitik в мучительном поиске основного контрагента
Задолго до финала Великой войны, а точнее почти с самого ее начала, стало очевидно, что на этот раз схватка великих держав изменит не только соотношение сил между ними, но и набор тех акторов, мнение которых что-либо значит на международной арене. Перемены в политической географии мира, а особенно таких его регионов, как Восточная Европа, будут отнюдь не косметическими. По мере того как на фронтах войны и в официальных заявлениях воюющих сторон повышались ставки, поиск вариантов послевоенного устройства в имперских столицах обретал черты игры ва-банк, с заведомо неоднозначными и безусловно тяжелыми для всех великих держав последствиями. Однако, несмотря на проницательные доводы целого ряда государственных деятелей, вопрос об определении проигравших и победителей с повестки дня никто не снимал. Демонтаж довоенного устройства ускорялся и стал необратимым в значительно большей степени, нежели того хотелось бы всем метрополиям. Порядок и правила послевоенного мира предстояло изобрести, а не просто согласовать очередные линии на карте.
Уникальность вставшей перед руководством всех великих держав задачи вовсе не сводилась к факту возникновения в ноябре 1917 г. «первого пролетарского государства», ведь в его исключительность долгое время попросту не верили, считая недолговечным экспериментом на грани абсурда. С точки зрения международных отношений значимость большевистского переворота сводилась к тому, сможет ли он что-либо изменить в противостоянии на Восточном и Кавказском фронтах, давно перешедшем в стадию клинча. Как хорошо известно из необозримой литературы по истории первого года существования Советской России, реальные действия руководства новой страны и достигнутые им результаты были далеки от заявленных в «Декрете о мире» элементарных лозунгов. Внешняя политика Совнаркома оказалась даже не двойственной, а в лучшем случае тройственной, имея в виду варианты с ориентацией на обе воюющие коалиции, а также ожидаемую вскоре глобальную революционную волну. Драматическая брестская эпопея ничего в этом не изменила и изменить не могла.
Ниже предлагается версия столь часто описываемых за последние 100 лет событий с необычного и даже странного для отечественного читателя ракурса. Вместо очередной составляющей истории Гражданской войны в России и борьбы центробежных и центростремительных сил в распавшейся империи Романовых здесь будут рассмотрены кульминация и финал Великой войны на Востоке с позиции Германской империи. При таком непривычном для российской историографии «сужении» подхода открывается целый ряд возможностей к решению давно назревшей задачи: преодолению искусственного, не исторического, а пропагандистского разрыва между отечественной и всемирной историей.
Вопреки очевидной необходимости и многим попыткам преодоления данного психологического феномена до сих пор Гражданская война в России продолжает восприниматься как смежное явление, а не составная часть Великой войны. То же относится и к большинству начавшихся до 1914 г. и окончившихся (на некоторое время) лишь к лету 1923 г. других конфликтов на территориях Восточной Европы, Ближнего Востока и Евразии в целом. Логика многослойного (во всех отношениях) противостояния по-прежнему сводится к учету лишь одной из его составляющих, с подчинением ей всех остальных или произвольным их игнорированием. Здесь в равной степени сказываются те или иные личные симпатии и заблуждения, а также политическая ангажированность любого градуса.
Масштабными усилиями историки различных стран существенно обогатили картину событий, поставили многие насущные задачи, однако едва ли добились желаемого, особенно в восприятии данного периода за пределами профессионального сообщества. До настоящего времени так и не выстроено недостающее звено в военно-дипломатической истории трансформации постимперских пространств. Между тем оно критически важно для анализа всего межвоенного периода и его финала, ошибочно сводимого лишь к прологу Второй мировой, но не к эпилогу Первой. Общая недооценка значимости и последствий Великой войны благодаря почти парадоксальному забвению подробностей ее финала на всех фронтах, кроме западноевропейских, приобретает гротескные черты, а потому и роковые последствия в сфере исторической памяти и практического ее применения.
Брестскому миру в этой связи «повезло» более прочих, ведь он пал жертвой не исторической амнезии, а стойкой примитивизации. Засилье штампов и иллюзий о возможности «все понять, ничего не объясняя», здесь оказалось особенно сильно. Между тем нет никаких оснований для этого, с учетом корпуса опубликованных на разных языках документов и современных возможностей их получения и анализа. Непосильный объем задач по воссозданию в кратчайшие сроки, причем в условиях продолжающейся Мировой войны сколько-нибудь приемлемого modus vivendi, по отладке новых правил международного взаимодействия — в основном в экспериментальном порядке и с явно завышенными требованиями — и переход к попыткам постепенного преодоления гуманитарной катастрофы, затронувшей десятки миллионов людей, — все это было попросту не замечено и забыто потомками, утешившимися фразами о «похабном мире» без ознакомления хотя бы с текстом договоров, не говоря о деталях дискуссий, ведшихся вокруг них неделями. Решение судеб не только всех 4 воевавших империй и их младших партнеров, но и сопредельных с ними нейтральных стран и колоний разменяли на хлесткие цитаты.
В еще более тяжелом положении оказалось осмысление не возникновения и оформления Брестского мира (точнее, целого ряда договоров о мире на Востоке), а процесса их имплементации и попыток ее деформировать в любую сторону. История этих событий была вписана в совершенно иной контекст в зависимости от акцентов, необходимых той или иной стране, что предопределило степень корректности анализа. Системная природа международных отношений может и должна рассматриваться с учетом человеческого фактора, в том числе на субъективном уровне, с учетом психологических нюансов, однако она не подвластна предпочтениям насчет удобства исследователя и благим пожеланиям в адрес изучаемого объекта. Именно поэтому следует изучать системы не только состоявшиеся и долговременные, но и деформированные, неоформленные и в итоге не состоявшиеся, те, что следовало бы отнести к особой категории failed system. Основанием для такой постановки проблемы является как минимум факт ненулевых последствий от развития подобных систем для любого последующего и кажущегося столь стабильным и принципиально отличным международного порядка.
При такой постановке проблемы немедленно возникает масса терминологических и методологических проблем, однако их рассмотрение более уместно в диссертации или в специальных научных статьях. Здесь же куда важнее наметить общую динамику системы, хронологию и общие рамки ее существования. Решающую роль в этом играли взаимоотношения главных элементов системы, хотя импульсы к деформации и усложнению, а также множество коэффициентов в разного рода взаимодействии внутри системы (особенно экономическом) задавалось воздействием второ- , а то и третьестепенных акторов, тем более при их совместных действиях против гегемона. Общая динамика развития системы диктовалась не только интенсивностью противодействия ей извне (со стороны Антанты), при сравнительно слабом сопротивлении внутри (со стороны разной «расцветки» отрядов, выступивших против интервентов), но и темпом, и возможностями для обмена ресурсами и информацией, а также качеством управленческих механизмов и эффективностью их реакции на непрерывную череду проблем и обострений. С установлением перемирия на фронтах от Балтийского моря до границ Персии (то есть с 12–18 декабря 1917 г.) немедленно стартовал процесс становления новой системы международных отношений, которую уместно назвать Брестской. Ее географические рамки постепенно расширялись. Не только потому, что на мирной конференции ставился все более широкий круг вопросов, но и так как насильственная дезинтеграция и фрагментация бывшей Российской империи только набирала обороты. Усложнение системы, расширение пространства и сфер ее воздействия, многочисленные деформации по результатам столкновения различных сил, в том числе внутри воюющих коалиций, — все это началось немедленно, не дожидаясь не только всеобщего мира (хотя иллюзии о начале переговоров о нем сохранялись до середины января), но и подписания любых других соглашений, кроме договоров о перемирии.
Уже на этой стадии пролога, когда будущее переустройство Восточной Европы и сопредельных регионов за пределами совещаний в Бресте почти не просматривалось, системные эффекты и взаимодействия дали себя знать вполне отчетливо. Именно это — а не только личные ошибки, амбиции или аппетиты — предопределило кризисы и деградацию переговорного процесса: его участники попросту не владели инструментарием, необходимым для анализа бурно развивающейся ситуации. Это касается и все еще находившейся в традиционных рамках дипломатии Центральных держав, и готовых играть любыми привычными категориями делегатов Советской России. Еще менее способными к целостному осмыслению проблемы оказались разнообразные национальные политические группировки, не желавшие вникать ни в какие проблемы общесистемного, то есть имперского уровня, а требующие лишь вполне конкретных шагов регионального, если не локального масштаба.
Переход от протосистемного, чуть ли не эвентуального состояния к новому и более чем наглядному этапу развития последовал 8–11 февраля 1918 г. Очередной кризис в переговорах сменился серией решительных шагов, призванных фиксировать хотя бы часть желаемых результатов, покончив с уже ненужными фикциями и иллюзиями противника, а также с дезинформацией общественного мнения. Вопреки внутри- и внешнеполитическим трудностям гегемон системы, то есть Германская империя, форсировала ее оформление. Был срочно подписан мирный договор между Центральными державами и Украинской народной республикой, доведен до логического финала торг с Троцким, так что переговоры были прерваны, а гуманитарные миссии стран Четверного союза в Петрограде поспешили подписать соглашения о хотя бы частичной репатриации военнопленных и интернированных. Вопреки мнению о заранее спланированном и вполне управляемом германской стороной последующем «принуждении к миру» Советской России, возобновление боевых действий на Восточном и Кавказском фронтах далось Центральным державам ценой тяжелого внутриполитического и коалиционного кризиса. На фоне драматических событий в Советской России и бурной эскалации боевых действий в различных регионах в русскоязычной историографии это, как правило, совершенно не учитывается.
Развитие военной кампании 1918 г. на Востоке оказалось неожиданным для всех ее участников, включая активно действовавшие миссии Антанты. Этап первичного оформления Брестской системы был столь деформирован местной спецификой и огромной инерцией задействованных Германией сил, что с трудом поддается общей для разных регионов периодизации. Сложное взаимодействие интересов стран Четверного союза и различных национальных государственных проектов уже на этом этапе привело к появлению в рамках едва намеченной зоны германской гегемонии целого ряда региональных подсистем. Их лишь частично и порой далеко не сразу удалось оформить базовыми соглашениями, то есть мирными договорами (с Финляндией, Румынией, странами Закавказья), и рядом более частных внутрикоалиционных и двусторонних соглашений (о поставках оружия и сырья, финансовой помощи, разделе сфер влияния и т. д.). Но сам факт наличия этого набора штучных компромиссов (количество которых в итоге исчислялось десятками) сильно девальвировал значимость и устойчивость главного документа, положенного в развитие системы — Брест-Литовского мирного договора между Советской Россией и Центральными державами, подписанного 3 марта 1918 г.
Обстоятельства его «согласования», ратификации и выполнения обеими сторонами были таковы, что сомнения в действенности данного соглашения преследовали всех подписантов на протяжении всего его действия. Активное противодействие имплементации Брестского договора со стороны Антанты, поддерживавшей любые «антибрестские» силы, стало важнейшим фактором всей недолгой истории германской гегемонии на развалинах Российской империи.
Вторым и не менее весомым обстоятельством являлась принципиальная нерешенность вопроса о том, какая из национально-политических группировок займет в итоге место империи Романовых на международной арене, пусть даже частично. Именно поэтому анализ Брестской системы некорректно сводить к истории советско-германских отношений, ведь в «чистом виде» их вплоть до Рапалльского договора и не существовало. Германия (как и ее союзники, и Антанта) вполне обоснованно исходила из того, что Советской Россия останется ненадолго или лишь на части территории. Это предопределяло перспективы всех национальных правительств в государствах-лимитрофах и продолжало сказываться на германской политике на Востоке (Ostpolitik) не только до Компьенского перемирия, но и значительно позже него.
Столь тяжелые «родовые травмы» Брестской системы, ставшей плодом не только мирных конференций, но и военной кампании 1918 г. (или шантажа ее началом), отчетливо проявились уже на этапе ее оформления, начавшегося 8–11 февраля и постепенно завершившегося в конце апреля — начале мая 1918 г. Важнейшими признаками финала очередной стадии стала остановка основной фазы наступления Центральных держав (не считая боевых действий в Закавказье), установление официальных дипломатических отношений между Советской Россией и странами германской коалиции (с некоторыми оговорками), оформление зоны Первой оккупации и стабилизация обстановки на демаркационной линии между германскими войсками и их региональными союзниками и РККА.
Анализу происходившего на оккупированных Центральными державами территориях Восточной Европы была посвящена предыдущая книга серии — «После Российской империи», вышедшая в начале 2020 г. Данная монография является не столько продолжением, сколько необходимым дополнением к ранее опубликованной работе, нисколько не уступая (но и не превосходя) по значимости излагаемого ниже материала. Книга посвящена истории взаимоотношений между основными элементами Брестской системы, то есть Германской империей и Советской Россией, а также сложному взаимодействию с Центральными державами различных антибольшевистских сил имперской направленности. Они стали заложниками оформления гегемонии Кайзеррейха вне зависимости от своего отношения к Великой войне, Антанте и любым проблемам за пределами того или иного региона. Краткое содержание этого периода с заявленного угла зрения следовало бы сформулировать так: германская Ostpolitik в мучительном поиске основного контрагента. История ее реализации в 1918 г. отмечена на первый взгляд парадоксальным сочетанием очевидных и неизменных мотивов и целей основных контрагентов новой системы международных отношений и чрезвычайной нестабильностью и всякий раз полной непредсказуемостью для них очередного поворота событий. Именно поэтому столь напрашивающиеся решения, диктуемые смертельной схваткой Германии в Великой, а Советской России и Белого движения в Гражданской войне, на практике часто сменялись едва ли не противоположными поступками лидеров и эмиссаров всех задействованных сторон.
В 10 главах описаны дальнейшие этапы развития Брестской системы, успевшей пройти еще несколько коротких, но крайне насыщенных стадий оформления, экспансии и трансформации. Рубежами между ними стали события конца июня 1918 г. (правительственный кризис в Германии, заключение соглашения о репатриации от 24 июня, начало переговоров о новой советско-германской глобальной сделке), затем подписание 27 августа 1918 г. Добавочного договора, значение которого для становления системы сопоставимо с договором от 3 марта, а потом переход к эндшпилю Великой войны с начала октября 1918 г. (смена правительства в Германии, нотная переписка с Антантой, подготовка к разрыву отношений с большевиками и новому этапу взаимодействия с Белым движением). Неизбежные тенденции к расширению пространства воздействия Брестской системы до всей Евразии вызывали встречные усилия Антанты в регионах, которые до сих пор считались совершенно не затронутыми договором от 3 марта 1918 г.: Урал, Сибирь, Туркестан, Дальний Восток. Это последовательно усложняло структуры системы и давало новые импульсы к ее беспрерывному «редактированию». Переход к демонтажу Брестской системы начался 5-6 ноября 1918 г., после краха германской коалиции, разрыва дипломатических отношений между основными элементами системы и подписания Компьенского перемирия. Аннулирование Брестского мира ВЦИК 13 ноября 1918 г. было не отказом от взаимодействия с Берлином, а попыткой «перезагрузить» систему, от которой переживавшая Ноябрьскую революцию Германская республика отказалась, что поставило ее перед дополнительными трудностями.
Выстроенное на основе большого количества мало- или вовсе не известных в России архивных материалов, а также громадной базы опубликованных источников, мемуаров и историографии полотно отличается крайней насыщенностью. Дополнительно осложняет мозаику и предпринятая попытка максимально учесть не только системные тенденции и геополитические закономерности трансформации постимперских пространств, но и субъективные факторы развития событий. Значение последних на исходе 4-летнего глобального противостояния, да еще и в обстановке острого революционного кризиса, оказалось максимальным из возможных. Темп событий и размах происходящего зачастую исключал затяжные размышления или последовательную реализацию заранее согласованной программы. Остро ощущаемый слом эпох сопровождался накопившейся усталостью, психологическими срывами, утратой всяких ориентиров. Господствовали импульсивность, наскоро принятые решения, спорные заимствования и импровизации, а также сведение личных счетов любой ценой, вопреки национальным интересам и идейным установкам, а то и здравому смыслу. Искусственно упрощенный фасад — будь то «военная диктатура» в Германии, «ленинский» Совнарком в России, «верное союзникам» Белое движение — слишком часто не выдерживает проверки имеющимися данными.
Эта личностная сторона происходившего в 1918 г. на просторах Брестской системы часто недооценивается в угоду ложно понятой объективности и сомнительным обобщениям. Однако появление, развитие, деформация и крушение хаотических систем — при притязаниях основных акторов на управление, а то и на предвидение основных составляющих этого процесса — не могут быть корректно реконструированы без подчеркнутого внимания к характерам людей и стечению многих «технических» обстоятельств. Последовательное стремление к «расшифровке» различных факторов принимавшихся решений и преимущества системного анализа способны избавить от ощущения бессилия перед почти бесконечным многообразием полотна событий самого насыщенного года XX столетия. Предоставить модель, удобную не только для накопления фактологии, но и для превращения Хаоса «великого и страшного» года 1918-го в Космос «отдельно взятой» системы, — такова была важнейшая из задач, поставленных автором этой книги.