Чем закончилась Война двух царей

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Виталий Пенской. Битва при Молодях: решающее сражение «Войны двух царей» 1552–1577 гг. СПб.: Евразия, 2022. Содержание

Потерпев обидную неудачу и прекрасно понимая, что теперь роли переменились, Девлет-Гирей попытался тем не менее сохранить лицо и сделать хорошую мину при плохой игре. Как и в предыдущем году, на обратном пути хан отправил в Москву своего гонца Шах-Али со своими грамотами.

Получив известие о том, что к нему направляется татарский гонец, Иван Грозный повелел придержать его в Боровске «до указу». Теперь спешить было незачем, инициатива перешла в руки московского государя, и только 4 сентября в селе Лучинском на крестьянском дворе (примечательный факт: царского посла принимают на обычном крестьянском дворе!) царь соизволил принять Шах-Али и доставленные им ханские послания. На приеме на вопрос Ивана, не принес ли с собою гонец какого-либо царского слова, помимо писаных грамот, Шах-Али произнес речь, в которой изложил крымскую версию событий лета 1572 г.

«Ходили есмя на твою землю лето и, — передал царю слова своего господина татарин, — хотел есмя посылати к тебе болшими людми меж нами делать, и тебя на Москве не было» (то есть, выходит, царский приход на Оку в конце июля 1572 г. был не чем иным, как посольской миссией, которой так желал Иван). И далее гонец продолжал царское слово: «И пришел есми к реке и хотел к тебе послати, и тут тебя не было, и яз реку перешед не в одном месте, и пошел было есми к Москве» с намерением отправить послов, но тут вышло досадное недоразумение — «за мною люди твои [полки Ивана] пошли, и яз поворотил, и немногие наши люди с твоими людми потравилися». Вот так в изображении Девлет-Гирея легким мановением руки многодневное «стояние» при Молодях обратилось во всего лишь ничего не значащий эпизод, «травлю» русских «резвецов» с татарскими удальцами.

Ту же самую версию случившегося хан повторил и в своей грамоте, которую передал Шах-Али Ивану Грозному. «Хотенье мое было с тобою, — писал Девлет-Гирей московскому „брату“, — при въстрече став, слова не оставив переговорити», «по-прежнему на свою роту и о добре быти или прямой ответ от тебя взяти». А вопрос, на который хан хотел получить ответ, был все тот же — отдаст Иван ему, крымскому царю, Казань и Астрахань или же нет. В противном случае, угрожал хан, «с недругом твоим с королем в дружбе быв, и зиму, и лето на тобя учну ходити, от тебя не отойду». На том аудиенция и закончилась — Иван Грозный не дал ответа и взял паузу в переговорах.

8 сентября приставленный к ханскому гонцу сын боярский Ю. Темирев допросил Шах-Али на предмет ханских предложений. И тут выяснилось, что Девлет-Гирей готов пойти на определенные уступки и сбавить цену. Конечно, неплохо было бы, если великий князь отдаст ему, крымскому царю, и Астрахань, и Казань. Ведь у его московского «брата» земля обширна, «в длину земле его ход — девять месяц, а поперег — шесть месяц», и кроме Астрахани и Казани у него много и иных городов, «землю деи яз его видел». А не даст Казани, так Девлет-Гирей был готов удовольствоваться одной Астраханью «для того, что ему сором от брата своего от Турского, что он со царем и великим князем воюетца, а ни Казани, ни Асторохани не возметь, и ничего с ним не учинит». И ежели Иван передаст ему Астрахань, то, обещал Девлет-Гирей, «яз и до смерти на царевы и великого князя земли ходить не стану», и «голоден деи не буду» при этом, ибо «с левую деи мне сторону — Литовъской, а з другую сторону — черкасы, и яз деи стану тех воевати» и с тех земель «сытее того буду». И насчет поминок гонец передал ханское слово — его господин готов удовольствоваться любыми поминками, какие пришлет к нему его московский «брат».

Выяснив для себя, чего на самом деле желает хан, Иван приказал отослать Шах-Али и сопровождавших его лиц в Дорогобуж к находившемуся там татарскому послу Джан-Болды и ждать царского указа, который и определил бы их дальнейшую судьбу. Торопиться с ответом теперь было совсем необязательно — в роли просителя теперь выступал Девлет-Гирей.

Взятая Иваном пауза растянулась больше чем на год. Предполагая негативную реакцию в Крыму на нее, в Москве весной 1573 г. готовились к отражению нового вторжения, приведя в боевую готовность гарнизоны «украинных» городов и отослав на «берег» большую 5-полковую рать. Однако ни весной, ни летом татары не явились, и только осенью небольшая татарская рать во главе с царевичами подошла к рязанским землям, но быстро ушла обратно в степь после столкновения с «украинными» воеводами. Выступивший было на помощь своим товарищам большой воевода князь С. Д. Пронский с полками «берегового разряда» татар уже не застал.

Тем временем на исходе осени 1573 г. в Москву вернулись наконец после многолетнего пребывания в Крыму фактически под арестом Афанасий Нагой и его люди. Вслед за ними явился и ханский посол Мустафа, который был переправлен в Радонеж и там задержан до государева указа. Лишь 30 января 1574 г. Иван соизволил принять Мустафу и дать наконец ответ на ханские предложения. И ответ этот был однозначно отрицательным. Иван в своей речи, обращенной к послам, подчеркнул, что Казань издавна, еще со времен первых крымских ханов, всегда была под московским протекторатом и, взяв Казань в 1552 г., Иван лишь наказал «изменивших» московским государям казанцев, проливших «многие крови крестьянские». В Астрахани же русские воеводы появились после того, как прежние астраханские ханы, посаженные там на стол волею московских государей, «неправду учинили» Москве. Что же касается пресловутых «магмед-киреевских поминок», то и здесь хану был дан от ворот поворот. В присланном от «брата» нашего, крымского царя, заявил Иван, письме были написаны столь «великие запросы, чего и в ум вместить нелзе, хотя и турского и цесарева казна, — и с те его запросы не собрати».

Девлет-Гирей, судя по всему, понял, что означает сделанный Иваном перерыв в пересылках. Не в силах что-либо изменить, он поспешил выдворить Афанасия Нагого из Крыма, причем сделал это, что поставил ему в укоризну Иван, «не по прежним обычаем, а с ним ни о чем не приказал, ни грамот, ни гонцов с ним вместе... не отпустил». В грамотах же, которые доставил Мустафа и его товарищи, о «добром деле» меж двух государей ничего сказано не было — речь шла лишь об отпуске татарских послов, застрявших в Москве, об устранении преград на пути купцов и о выкупе пленных.

На большее, видимо, крымский царь и не рассчитывал — даже устроить набег, чтобы оказать давление на своего московского «брата», он так и не решился. В Москве ожидали, что в кампанию 1574 г. татары предпримут большую военную экспедицию против русской земли. Во всяком случае, литовские «шпеги»-шпионы доносили оршанскому старосте Ф. Кмите о том, что 3 татарских царевича с «великим войском» в начале весны этого года встали на Овечьих Лужах, готовясь к походу на Москву. Однако вторжение это не состоялось, и «береговой разряд», развернутый по Оке, напрасно ожидал появления неприятеля. Так что поход 1572 г., как отмечал А. В. Виноградов, оказался «последним крупным военным предприятием его [Девлет-Гирея] царствования». До самой своей смерти 29 июня 1577 г. старый и тяжело больной хан больше не садился в седло и не пытался взять реванш за неудачу при Молодях, занятый улаживанием свар в своем многочисленном семействе.

Решить эту проблему Девлет-Гирей, последний действительно великий крымский хан, так и не смог. Фактически после поражения при Молодях и его смерти, как отмечали французские исследователи А. Беннигсен и Ш. Лемерсье-Келькеже, Крымское ханство, ослабленное внутренними распрями, «отказывается от своих притязаний на золотоордынское наследие и от надежды восстановить чингизидские державы в Казани и Астрахани». Более того, продолжали они, «отныне татары будут прилагать усилия на западном направлении, в Венгрии, Польше или на Украине — либо в качестве простого помощника Порты, либо, иногда, в качестве независимой или даже противостоящей Порте силы...» И хотя Крым еще долго будет досаждать своим соседям, и Российскому государству в том числе (и даже спустя двадцать лет после московского пожара 1571 г. крымское войско во главе с ханом Гази-Гиреем II, сыном Девлет-Гирея, снова объявится под московскими стенами), его золотой век остался позади. Под Молодями был поставлен жирный крест на крымском имперском проекте. Москва же, выстояв в растянувшемся на несколько десятилетий противостоянии с Крымским ханством и закалившись в этой борьбе, превратилась в конечном итоге в могущественную империю и в 1783 г. поставила точку в долгой истории русско-крымских отношений.