Беспокойный человек

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу. 

Сергей Беляков. 2 брата: Валентин Катаев и Евгений Петров на корабле советской истории. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2025. Содержание

Путь в начальство

Драматург Виктор Гусев как-то в разговоре со Всеволодом Ивановым назвал Евгения Петрова человеком загадочным. Это точно подходит Петрову, особенно в последние годы его жизни. В далеком прошлом осталась служба в одесском угрозыске. Для читателей он прежде всего писатель-сатирик, журналист, автор фельетонов и очерков, которые печатаются в «Правде», «Литгазете», «Огоньке», член редколлегии журнала «Крокодил».

В конце 1937-го Петрова включают уже в редколлегию «Литературной газеты». Евгений Петрович изменился даже внешне. С фотографий смотрит на нас советский начальник средних лет, прямо-таки образцово-показательный. Если без пиджака, только в рубашке, — то все равно при галстуке. Он не переставал общаться со старыми друзьями и умел производить впечатление на новых знакомых: «…высокий, живой, с испытующим взглядом темных, южных глаз», с «легкой, уверенной походкой спортсмена». Энергичный, предприимчивый, он «был полон стремления все вокруг себя перестроить, всех вокруг убедить в необходимости такой же перестройки, во все вмешаться, все переделать своими руками», — вспоминал Георгий Мунблит. Петрова отличало редкое среди писателей качество — «стремление к практической деятельности».

Десять лет сотрудничества с Ильфом как будто заставили забыть об этой черте. Литературная карьера складывалась столь успешно, что менять ее на административную было глупо. Но после смерти Ильфа Петров начинает другую жизнь.

Сколько они с Ильфом писали о непорядках в советском хозяйстве, о дурном обслуживании, о низком качестве товаров, даже о блате и судейском произволе! А ведь можно не только писать. Можно пробиться в начальство и самому исправлять «отдельные недостатки». Еще Ильф говорил: «Не надо бороться за чистоту. Надо подметать». И Петров был готов «подметать», наводить порядок, строить, управлять: «Однажды он признался мне, что ему до смерти хотелось бы хотя бы год поработать директором большого универсального магазина», — вспоминал Георгий Мунблит. Он был уверен, что Петрову удалось бы создать «лучший универсальный магазин в Советском Союзе».

Вспомним единственный немузыкальный сценарий Евгения Петрова — «Беспокойный человек». Его соавтор Георгий Мунблит утверждает, что главная героиня, Наташа Касаткина, списана с характера Петрова. Так что беспокойный человек — это сам Евгений Петрович.

Выпускница философского факультета Наташа Касаткина никогда не проходит мимо безобразий и непорядков, которые творятся сплошь и рядом. Вот видит Наташа, как заколачивают парадный вход во дворец культуры. Она возмущена: ведь во дворец надо ходить не с черного хода. Наташа устраивает скандал, ее выгоняют, но после диплома она добивается, чтобы ее распределили именно в этот ДК директором.

В ДК имени 1 Мая процветают семейственность, антисанитария, показуха. На стенах висят лозунги или бессмысленные («БОЛЬШЕ ВНИМАНИЯ РАЗНЫМ ВОПРОСАМ!»), или не самые актуальные: «ТЯЖЕЛУЮ АТЛЕТИКУ В МАССЫ!», «УВАЖАЙТЕ ТРУД УБОРЩИЦ!». Наташа считает, что уважать — не за что: урны переполнены мусором, который никто не убирает, повсюду грязь — заместитель директора клуба Гусаков и комендант Драпкин отправили уборщиц ухаживать за свиньями, курами и огородом. ДК превращен в частное хозяйство, почти что в ферму. Жена Гусакова Липа работает в ДК буфетчицей. В бильярдной подростки играют в карты, и среди них — сынок товарища Гусакова. Выпив водки, он грязно пристает к Наташе и получает пощечину. Тут же появляется Липа, которая будто сидела в засаде: «Змея! Приваживала ребенка, а теперь бьешь?! <…> Уличные, и те себе такого не позволяют». Тяжкое обвинение в совращении несовершеннолетнего…

Распоряжения Наташи игнорируют, ее приказы не выполняют, ее стараются выжить всеми средствами. Расплакавшуюся девушку-директрису успокаивает папа, ответственный работник. Он ведет дочь в райком, где партийные товарищи учат молодую начальницу, как надо управлять. Она возвращается в ДК и наводит порядок железной рукой: кому выносит строгие выговоры, кого увольняет. Но до победы еще далеко.

«На обеденном столе сдвинута скатерть. Гусаков, по обыкновению в подтяжках и кепке, высунув язык, сочиняет донос. Делается это при помощи на редкость невинных орудий — тоненькой школьной ручки и чернильницы-непроливайки». Смело для 1940 года.

Разумеется, киносценарий Петрова и Мунблита заканчивается торжеством добра над злом. Гусаковым занялась прокуратура, дворец культуры процветает, а Наташа Касаткина по-прежнему не находит себе покоя: беспорядков в окружающей жизни еще немало.

При всей наивности сценария мы видим главное: героиня Петрова стремится навести порядок, опираясь на помощь влиятельных людей, партийных начальников.

Номенклатура

Советская власть вовсе не была властью советов народных представителей. Все в СССР и за рубежом знали, что реальная власть находится в руках генерального секретаря ЦК ВКП (б) Иосифа Виссарионовича Сталина, то есть «всего-навсего» руководителя правящей партии. Партия контролировала назначение «руководящих кадров» — чиновников в государственном аппарате, командующих в армии, директоров предприятий и научных институтов, ректоров университетов. У каждого высокого партийного органа власти — от политбюро до райкома — был свой круг, список должностей. Это и была номенклатура (от латинского nomenclatura — «перечень, список»). Министры и послы — это номенклатура Политбюро, заместители министров и директоры институтов — «номенклатура Секретариата ЦК КПСС. Без соответствующего решения ЦК не будет ни голосования в Верховном Совете, ни указа его Президиума, ни постановления Совета министров, ни выборов в почтенном общем собрании Академии наук».

Большой террор открыл множество вакансий, которые требовалось заполнить надежными, преданными и компетентными людьми.

28 июня был арестован ответственный редактор «Литературной газеты» Алексей Александрович Болотников. На его место поставили Льва Матвеевича Субоцкого. Он руководил «Литгазетой» около трех месяцев, а 26 сентября 1937 года тоже был арестован.

Хотя «Литературка» и считалась газетой правления Союза писателей, но не писатели решали, кто будет ею управлять. Должность редактора и состав редколлегии «Литгазеты» относились к номенклатуре Оргбюро ЦК ВКП (б). Осенью 1937 года это товарищи Сталин, Каганович, Андреев, Жданов и Ежов. А материалы для Оргбюро готовил и кадры подбирал Отдел печати и издательств ЦК ВКП (б), которым заведовал Мехлис.

Лев Захарович считал положение дел в газете «крайне тяжелым». Редколлегии нет, ответственный редактор арестован. Всем руководит заместитель редактора товарищ Плиско, который допустил «грубейшие политические ошибки». «Аппарат редакции слаб и засорен сомнительными людьми. Газета ведется на исключительно низком идейно-политическом уровне. Она оторвана от жизни писательских организаций и проходит мимо крупнейших явлений советской литературы. Требуются срочные меры, чтобы выправить положение в газете», — писал Мехлис Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову, Ежову.

Мехлис предложил воссоздать редколлегию и ввести в нее не только коммунистов, но и беспартийных. Такая мера «поднимет уровень самой газеты, улучшит настроение беспартийных писателей и, несомненно, благоприятно скажется на ее связях с писательской средой».

В редколлегию Мехлис включил В. Ставского (партийный), Е. Петрова (беспартийный), В. Лебедева-Кумача (беспартийный), Н. Погодина (беспартийный) и О. Войтинскую (партийная).

Петров впервые оказался в такой компании. Владимир Ставский знаком нам со времен РАППа. В 1937-1938-м он — генеральный секретарь Союза писателей СССР и главный редактор журнала «Новый мир». Фанатичный большевик, он не считал зазорным следить даже за Михаилом Шолоховым и докладывать Сталину о его «настроениях». Именно Ставский написал 16 марта 1938 года наркому внутренних дел Ежову о Мандельштаме, «авторе похабных, клеветнических стихов о руководстве партии и всего советского народа» и настойчиво просил товарища Ежова «помочь решить этот вопрос об Осипе Мандельштаме». Товарищ Ежов, как известно, помог.

Заместителем главного редактора «Литературной газеты» Мехлис предлагал назначить критика Ольгу Войтинскую. Ее рекомендовал Мехлису Ставский. Кандидатуру ответственного (главного) редактора пока так и не подыскали, Войтинская исполняла и его обязанности. Одновременно она «вела разведывательную работу по заданию органов НКВД», о чем сообщала в своем письме к Сталину. Госбезопасность не раскрывает свою агентуру, но Войтинская сама называла себя «работником НКВД».

На фоне Ставского и Войтинской поэт-песенник Лебедев-Кумач смотрится совсем безобидно. В интригах и доносах вроде бы не замечен. Зато никто из редколлегии «Литгазеты» не мог сравниться с Лебедевым-Кумачом в известности. Из каждого динамика звучали песни, написанные на его стихи: «А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер», «Широка страна моя родная», «Марш веселых ребят», «Москва майская».

А Николай Погодин в конце тридцатых — успешный, востребованный драматург. Как раз в ноябре 1937 года, к двадцатилетию Октябрьской революции, Рубен Симонов поставил в театре Вахтангова его пьесу «Человек с ружьем». Скоро она пойдет во многих театрах страны, а в 1938-м Сергей Юткевич снимет по ней фильм.

Оргбюро редколлегию, предложенную Мехлисом, утвердило.

В «Литературной газете»

О том, какой властью и какими полномочиями обладал Петров в «Литгазете», есть две точки зрения. Лидия Яновская считала, что Петров «фактически „делал“ газету». Сам Евгений Петрович признавался Елене Сергеевне Булгаковой, что в редакции он «состоит на роли Ревунова-Караулова», то есть на роли свадебного генерала. Решения о публикации сколько-нибудь значимых материалов принимала Ольга Войтинская.

В «Литгазете» Петров занимался в основном отделом фельетонов, своим привычным делом. Много работал с авторами, сам занимался редакторской правкой, учил работать молодых фельетонистов, принимал посетителей. Человек экспансивный, он как-то даже накричал на писателя Раскина, который сдержанно отозвался о книге Сергеева-Ценского: «Это великолепный, огромный мастер, — кричал Петров, — и я удивляюсь, что вы так говорите о нем! Возьмите его книгу „Массы, машины, стихии“. Ведь это лучшее, что было у нас написано о мировой войне. Сознайтесь, вы ее не читали?  <…> Так прочтите, — сказал Петров». И вероятно, после этого разговора посвятил Сергееву-Ценскому большую статью, опубликованную «Литгазетой».

В архивах сохранилось мало записей заседаний редколлегии, но и по сохранившимся материалам видно, что Евгений Петрович проявлял обычную для себя активность. Так, на заседании редколлегии от 21 февраля 1938 года Войтинская, Погодин, Лебедев-Кумач высказались по разу. Петров — трижды, и его выступление вышло далеко за рамки повестки заседания.

Готовился праздничный номер к 23 февраля, двадцатилетней годовщине Красной армии. Обсуждали оформление, постоянные рубрики, корректуру (в «Литгазете», по словам Войтинской, было много опечаток). Но Петров хотел пойти гораздо дальше. Он рассказал о своем малоизвестном визите в редакцию газеты «The Times», где им с Ильфом показали так называемый зал покойников: «В этой комнате можно найти любого человека, фамилия которого хотя бы в какой-то степени известна, — продолжал Петров. — Там есть папки с целым рядом вырезок и материалов на каждое известное лицо, с его биографией, всеми важнейшими датами и событиями его жизни вплоть до кончины». Кстати, Ильф и Петров нашли в этом зале сведения и о себе, а Петров изучал досье на короля Георга: подробнейшие, исчерпывающие сведения о его жизни, множество фотографий. «Очень хотелось бы провести это в жизнь и у нас. Нам нужно по линии литературы быть готовыми к любому юбилею, к любому событию. Нам нужно иметь такие дела на всех наших писателей».

Иными словами, Петров предложил создать базу данных, которой не было прежде в «Литгазете», да и в других советских изданиях. Он считал, что нужно ввести в штат новую должность, и пусть новый сотрудник займется составлением такой базы данных. Пополняться она должна постоянно, каждый день.

Судя по стенограмме, на предложение Петрова никто не откликнулся, будто и не заметили.

Петров проводил и редакционные совещания, неясно, правда, в присутствии Войтинской или без нее. Ольга Сергеевна была моложе Петрова. В 1938-м ей исполнилось только тридцать три года. Во втором МГУ, а затем в Институте красной профессуры она преподавала диалектический материализм. Это было нечто вроде нового марксистского богословия, новой схоластики, обязательной для изучения во всех вузах страны. Женщина решительная и властная, она была фанатично предана большевизму и Сталину: «Петров мне серьезно доказывал, что „Литературная газета“ не должна печатать постановлений пленума ЦК и речь товарища Молотова, так как это не имеет отношения к литературе», — с возмущением писала Войтинская Жданову. Должно быть, Евгений Петрович в первые недели своей работы хотел сделать «Литературную газету» собственно литературной. Войтинской это казалось политически наивным. Ей вообще приходилось «выдерживать борьбу против беспартийных членов редколлегии, людей бесспорно наших, но еще много не понимающих», путавших «свободу печати» с «буржуазной свободой печати».

Возможно, за предложением Петрова не печатать партийный официоз скрывалось и желание не участвовать в поддержке Большого террора. Ведь и «Литгазета» регулярно публиковала стенограммы так называемых больших московских процессов, речи прокурора Вышинского и отклики писателей, что одобряли расправу над «врагами народа». Ильф и Петров и прежде в таких кампаниях не участвовали. А вот их друг и покровитель Михаил Кольцов в 1930-м, как мы помним, репортажи с процесса «Промпартии» вел с мастерством непревзойденным.