Ксения Букша. Адвент. М.: Редакция Елены Шубиной, 2020
Обычно домой она ходила пешком, но сегодня как-то уж чересчур закрутило, ветер швырял снег в лицо, обратный автобус подкатил полупустой. Аня сдалась и прыгнула в него. Совсем другое дело! Без Стеши никто не уступал Ане места, не видел в ней страдающую мать, не спрашивал, сколько Ане лет, какой у нее размер лифчика, и в каких журналах у нее публикации, и кто рецензент, и предохраняется ли она, и чем («а моя невестка, знаете, сделала ЭКО»). Никому не было дела до Ани, и прекрасно.
Аня огляделась. Мимо, покачиваясь, проплывали темные заснеженные фонари. Ритуал дня продолжался и без Стеши: сейчас Аня приедет домой, заварит кофе, сядет работать, сделает часть работы, пообедает, затем начнет смеркаться, затем еще часть работы и прогулка до детского сада, потом вечер во всех его заранее известных подробностях. Можно, например, напечь блинов, и тогда возникает свой ритуал. Если закрыть глаза, можно представить себе, как ощущается консистенция теста, как оно сопротивляется ложке при перемешивании, как затем его зачерпываешь, с какой эмпирически точной скоростью оно льется на сковороду. Далее, если продолжать думать в эту сторону, можно легко представить себе, как продолжается жизнь, как привычки и ритуалы снова и снова воспроизводятся, немного видоизменяясь (вставляешь челюсть, проглатываешь таблетку, видишь перед собой привычную сетку трещин на стене), и в конце концов завершаются смертью, но так и не обретают...
— Шапку забыли, девушка! — дама вскочила с соседнего сиденья, потрясая вязаной шапочкой в вытянутой руке, но девушка, которая забыла шапку, уже вышла из автобуса, двери закрылись, автобус поворачивал на набережную.
— Давайте, я положу в потеряшки, — кондуктор взяла у нее шапку и унесла в кабину к водителю.
Девушка забыла шапку; можно забыть даже кейс со всеми документами и устроить себе большой геморрой с их восстановлением; от того, что ритуалы собьются с такта, смысл не появится, а жизнь не перестанет воспроизводить заданные формы.
Но, может быть, в этом есть «что-то еще». Вот, например, Бах — не Кристоф, о котором Аня пишет статью сейчас, а самый известный из Бахов, Иоганн Себастьян, кантор школы Святого Фомы в Лейпциге, человек, написавший несколько циклов церковной музыки, — он очевидно это «что-то» видел, стоял на этом, не мог иначе. В какие-то годы он писал по кантате в неделю, по маленькой одноактной опере, и разучивал ее с разношерстным коллективом музыкантов, и исполнял в церкви. Годовой церковный круг — колесо обозрения, гигантская шарманка, которая рассказывает одну и ту же священную историю, но каждый раз в новых деталях, каждый раз цепляя новые чувства, и в каждом прихожанине — чувства разные, темные, сложные (если он, конечно, слушает хоть сколько-нибудь внимательно, а не сплетничает в церкви, как это делало большинство). Кажется, что не под силу одному человеку делать столько работы, но у Баха была цель, он втайне надеялся, что после смерти такой музыкант, как он, встанет одесную Господа и будет продолжать крутить это необозримое колесо в вечности. Не странная ли награда за выполнение всех ритуалов — вечная вариативность и вечная повторяемость все того же движения?
Но если оставить Баха и посмотреть на других любителей порядка, более близких Ане, — то тут вспоминается Анина университетская подруга Ира.
умная
и чрезвычайно, потрясающе красивая
очень правильная, строгая
круглая отличница
перед зачетами и экзаменами
все однокурсники просили конспекты у Иры
потрясающие были конспекты
безупречные, безукоризненные
и отвечала она всегда идеально, исчерпывающе
и всегда примерно себя вела
почти всегда
кроме опозданий
Ира всегда везде опаздывала
хочешь встретиться с Ирой в пять —
скажи ей прийти в четыре тридцать
и еще Ира везде шапки забывала
каблуки все время ломала,
проливала на себя кофе
однажды волосы сожгла плойкой
не выспавшись начала их завивать, и сожгла
спешила тоже куда-то, наверно
и из сумки у Иры все так и сыпалось
воры вырывали у нее кошельки прямо из рук
еще Ира падала на коленки и расшибалась
зато конспекты у нее были самые крутые,
отличным разборчивым почерком
и училась она на отлично
так вот, и смеялась Ира тоже клево
ярко, громко и придурковато
смеялась она, только если дать ей хлебнуть вина
звонкий детский смех, дурацкий-дурацкий
щеки у Иры краснели, багровели, оранжевели
хлебнув вина, они с Аней, эти две скромницы,
становились как шальные
были готовы пуститься на приключения
ходили по гранитным парапетам на шпильках
однажды лимузин тормознули
а как-то полезли на крышу, и Ира напоролась
на железный штырь
пришлось в больнице зашивать живот
но все обошлось в итоге
наутро Ире бывало очень стыдно
она снова краснела — на этот раз
за свое поведение
ну полный коллапс! Как она могла!
Ира снова надевала пиджак, наносила на лицо
неяркую, но плотную косметику
становилась строгой и правильной.
Иначе никак!
Они обе рано начали работать
но Аня работала на всяких случайных работах
и надеялась на научную карьеру
а Ира совершенно отбросила
всякое музыковедение
ей удалось устроиться в банк
и она быстро пошла в гору
попала в отдел, где требовался
самый дотошный и кропотливый труд
работала она под началом психопатичной
и взбалмошной дамы
которая третировала Иру как могла
в банке был строгий дресс-код, опоздал больше,
чем на пятнадцать минут — штраф
Ира опаздывала, она ничего не могла с собой
поделать
и получала штрафы
забывала на работе шапки, ломала каблуки
и все такое прочее
такая уж она была — олицетворение порядка
и беспорядка в одном лице
она рассказывала:
когда ей было два года, а ее брату год,
их отдали в ясли
и вот они идут навстречу друг другу
из разных углов комнаты в яслях
потом в центре обнимаются и плачут
из яслей их забирали последними
мать часто била
ну а потом Ира вышла замуж
жених попался распертый
финансовый аналитик — да не просто
а в десятке лучших финансовых аналитиков
мира
у него была коллекция трусов от Calvin Кlein
штук двести, что ли
и вот каждое утро
он становился перед зеркалом и выбирал трусы
несколько штук перепробует
потом только наденет и пойдет
в общем, свадьба двух перфекционистов
должна была пройти как надо
а прошла она из рук вон плохо
во-первых, Ира на свадьбу опоздала
и не на каких-то там жалких полчаса
это же свадьба все-таки, а не лекция
или встреча с подругами
нет, на свадьбу Ира опоздала часа на четыре,
не меньше
свидетельницей была Аня
и она знает, почему Ира опоздала на свадьбу
дело в том, что ее психопатичная начальница
знала про свадьбу
и что Ира потом уедет в путешествие
и поэтому она за два дня до свадьбы дала Ире
всю работу, которую никто, кроме нее,
не хотел делать
там надо было в специальной программе
все свести, посчитать кучу цифр
и не ошибиться в них ни разу
и вот все оставшееся до свадьбы время
Ира сидела и считала
пару раз она совершала ошибки,
и приходилось пересчитывать
программа тоже глючила, что-то в ней подвисало
ело цифры — Ира вводила их снова и снова
конечно, Ира две ночи не спала —
об этом и упоминать нечего
может, и три
и вот настал день свадьбы, и все уже готово,
пора выходить
но тут у Иры ломается каблук
на свадебных туфлях
Ира наступила на щель между досками
и каблук просто отделился от туфли
ну говно были туфли, что говорить
свадьба богатая, а туфли говно, так бывает
ну кто, в самом деле, будет
белые туфли для свадьбы покупать дорого
тем более что свадьба запланирована была
в кредит
ну и решили сэкономить
ну и, как выяснилось,
не оптимальное было решение
увидев, что каблуку капут, Ира, как была,
в свадебном платье, фате и туфлях,
легла в кровать и зарыдала
и вот представьте себе
четыреста родственников мужа ждут их
в самом дорогом ресторане города
а Ира лежит на кровати
вся в искусственном шелку и слезах
ну, Аня, конечно, взялась тут за дело с усердием
зачем и нужна подружка невесты,
если не для этого
она стала Иру утешать, гладить,
вытирать ей слезы
отпаивать водой, потом вином
и постепенно довела ее до того самого
ангельского хохотания
между приступами рыданий Ира хохотала
надели другие туфли (не белые)
прическу тоже пришлось восстанавливать
до идеальной
макияж аналогично, но это уже казалось
пустяками
к моменту появления невесты гости успели
перепиться и передраться
так что пьяная невеста не произвела
решительно никакого фурора
тем более что за правую руку ее держала
свидетельница (Аня), а за левую — жених
невозможно вспомнить без содрогания
ну почему нельзя сказать жениху, уже почти мужу,
что тебе плохо
почему надо держать перед ним лицо
а лица-то и нет
что это за лицо, если его надо каждый день
держать
намазывать кремом, пудрить
и, держа лицо, тысячу лет куда-то в маршрутке
ехать
теряя каблуки и шапочки
напарываясь на железные штыри
какое там уж лицо, если все надо скрыть, чтобы
лучше показать
показать, чтобы скрыть
если все вывернуто и каждый шаг дается
с дикой болью
через месяц после свадьбы
Ира пригласила подруг в новую квартиру
ну да, она была огромная
и вся белая, как свадебные туфли
но не такая дешевая, наоборот — очень дорогая
на Крестовском острове
кожаные кресла — белые
ковер белый
и все безупречное, без единого пятнышка,
будто тут и не живет никто
а не было в этой квартире только одного
там не было штопора
поэтому пришлось вытаскивать пробку руками
Аня взялась это проделать и стала качать ее
туда-сюда
как стоматолог расшатывает зуб,
который решил вырвать
и вдруг пробка как вылетит
а вино как брызнет
и пара шальных брызг долетела-таки до потолка
хотя он и был три с половиной метра
специально, чтобы вино не долетало, наверно
Ира стала вся белая, как этот потолок
и говорит:
он меня убьет
тут Аня и прочие заметались
поставили стул на стол, потому что стремянки
тоже не было
как и штопора
стали туда по очереди громоздиться
и друг друга держать
и применять к потолку
разные химические средства
но ничего не помогало
влажные салфетки не помогали
средство для мытья посуды — а, *** [шиш] там
ацетон для снятия лака еще хуже растер
Ира уже в голос рыдала
но тут Аню осенило: корректор, *** [черт],
корректор для конспектов!
Белая такая жидкость, которая быстро твердеет
исправлять описки, опечатки и брызги вина
на белом потолке
квартиры лучшего финансового аналитика
в десятке мирового рейтинга
и вот Аня стоит и махонькой кисточкой
из корректора потолок белит аккуратненько
замазала все капли по одной
и пятно вокруг побелила
стало все как раньше
Ира успокоилась
посидели еще внизу под корректором
посмотрели на потолок — неа, незаметно!
Вот радость-то!
Вот счастье!
Вино выпили, еще купили —
и дошли понемногу до того состояния
в котором можно было услышать Ирин смех
Ирин чудный смех
свободный, идиотический, младенческий
наверно, когда Ире было шесть месяцев
и ее папаша еще не покинул семью
(мать у нее была гиперответственная
а папаша — летун)
наверное, тогда она смеялась именно так
Аня представляла себе, как папа щекочет
маленькую Иру за пятки
и оба хохочут, как два Амадеуса
из фильма Милоша Формана
бессмысленным безоглядным смехом
очень скоро Ира и аналитик развелись
во-первых, Иру достали трусы от Calvin Кlein
во-вторых, аналитик запрещал ей
сушить волосы после часа ночи
у нее были шикарные кудри почти до пояса
а приходила домой Ира поздно
потому что была трудоголиком
и никак не могла она раньше часа начать мыть
волосы и потом их сушить
пока ототрешь все белое
пока двести трусов погладишь
и никак
и в результате Ира все-таки сушила волосы
уже после часа ночи
и ее финансовый звездоносец
в фирменных трусах
просыпался с бранью
а однажды не выдержал совсем
и попытался Иру ударить
но у нее в руке в этот момент был уже не фен
а стакан горячего молока из микроволновки
и она его вылила ему прямо в трусы
от Calvin Кlein
он перестал соображать на минутку —
вверх или вниз пойдут акции
он визжал, а Ира смеялась
так вот они и развелись
потом Ира долго не могла смеяться
и теперь, возможно, ей не так просто
это делать
когда понимаешь, что смех не выход
наступает тупик
есть такие вещи как депрессия, например
тупик, из которого нужно долго и трудно
выбираться
или просто — жизнь
которая течет, как песок сквозь пальцы
вечная, как солнце — а ты не вечен
они не виделись тысячу лет
Аня отдалилась от всех подруг
но и Ира тоже ни с кем из них не видится
все как-то отдалились
и вообще: что-то ведь было, обещало, брезжило
и вроде что-то сбылось — не то чтобы ничего
все вроде бы не так уж плохо
откуда же это ощущение конца, тупика
почему кажется, что ничего больше не будет
кроме вечного повторения,
из которого никуда не выскочить
и можно ли вообще из этого выскочить
и если да — то куда
есть ли что-то еще, кроме всего этого
и что с этим делать