Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ричард Лахман. Пассажиры первого класса на тонущем корабле. Политика элиты и упадок великих держав. М.: Издательство книжного магазина «Циолковский», 2022. Перевод с английского Н. Проценко
От переводчика: Написанная в годы президентства Обамы и Трампа и вышедшая в оригинале в 2021 году книга «Пассажиры первого класса на тонущем корабле» подводит итог исследовательской деятельности Лахмана, ключевыми темами для которого были конфликты между элитами европейских государств, формирование современной глобальной системы политической власти и упадок США как сверхдержавы. В «Пассажирах» автор, отталкиваясь от своих предыдущих работ («Капиталисты поневоле» и «Государства и власть»), с упором на современный американский материал анализирует механизмы обретения, сохранения и утраты глобальной гегемонии. Лахман сравнивает нынешнюю Америку с двумя предыдущими державами-гегемонами, Нидерландами и Великобританией, и приходит к выводу, что утрата американскими элитами способности проводить эффективные реформы предопределяет необратимый закат глобального доминирования Соединенных Штатов, хотя в финансовой сфере оно, скорее всего, продержится еще много лет. Книга богата фактическим материалом, но интересна также и с теоретической точки зрения, поскольку проблема гегемонии рассматривается в ней на основании критического прочтения ключевых макросоциологических концепций, таких как мир-системный анализ, военно-фискальная теория и др. При этом «Пассажиры» адресованы не только специалистам: их можно смело рекомендовать всем, кто хочет разобраться, как устроен современный мир.
НЕОЛИБЕРАЛИЗМ, ГРАБЕЖ И СОПРОТИВЛЕНИЕ
Первоначально американские вторжения в Афганистан и Ирак повлекли за собой относительно небольшие потери и не вызвали значительного сопротивления. Но вооруженное сопротивление американской оккупации в обеих странах неизменно появлялось, даже несмотря на то, что вместе со свержением прежних режимов убийства и разрушения прекращались, а Соединенные Штаты обещали уйти после того, как будет установлено приемлемое для них правительство.
Возможно, национализм является сегодня столь могущественной силой, что ни один народ не потерпит вторжения и оккупации иностранными войсками. Но если бы дело было именно в этом, то почему бы иракцам и афганцам не подождать до изначально обещанного ухода американцев, который, вероятно, и состоялся бы, если бы местное население смирилось с властями, навязанными им со стороны США? Почему афганцы и иракцы рисковали своей жизнью, бросая вызов армии, которая имела ошеломляющее преимущество в огневой мощи?
Поначалу администрация Буша отвечала на эти вопросы, утверждая, что сопротивление в обеих странах воодушевляли идеологически оболваненные неудачники из прежних режимов — партии БААС в Ираке и «Талибана» [организация, запрещенная в РФ] в Афганистане. В других случаях официальные лица Буша заявляли, что сопротивление в обеих странах поддерживалось и руководилось иностранными державами: в Ираке главным образом из Ирана, а в Афганистане — из Пакистана. Проблема с обоими этими объяснениями заключается в том, что остатки прежних режимов и зарубежная помощь повстанцам материализовались лишь спустя приличное время (в Ираке оно измерялось месяцами, а в Афганистане годами) после того, как рухнули правительства «Талибана» и БААС. Сопротивление в обеих странах началось с локального противостояния американской оккупации.
Затем администрация Буша, а также комментаторы из журналистов и военных (отставных) предложили другое объяснение повстанческого движения: Соединенные Штаты небрежно осуществили первоначальную оккупацию. Результатом желания министра обороны Дональда Рамсфелда продемонстрировать, что вложения в высокотехнологичное вооружение и информационные технологии привели к трансформации американской армии (или же этот процесс продолжался), стало требование осуществить вторжение в Ирак меньшими силами, чем запрашивали генералы. Первоначально, вместе с крахом вооруженных сил Саддама Хусейна, эта ставка Рамсфелда как будто сыграла, но оказалось, что для задачи оккупации Ирака направленных США войск было недостаточно. Сам Рамсфелд отрицал, что просчитался — вместо этого он сделал нашумевшие заявления о том, что «всякое бывает», и о «свободе, нарушающей порядок», когда иракцы грабили правительственные здания и другие объекты инфраструктуры, не разрушенные американскими бомбардировками. Кроме того, выше уже приводилась точка зрения Роксборо, что нехватка миноискателей у американских военных препятствовала поставкам гуманитарной помощи, и это фатально отравляло обстановку в Ираке не в пользу американских сил.
Администрация Буша в дальнейшем реагировала на беспорядок в Ираке и поэтому по меньшей мере косвенно признала точку зрения, что американские силы вторжения были слишком малы, в 2007 году, когда произошло «быстрое наращивание» — решение временно направить еще 20 тысяч солдат в Багдад и провинцию Анбар, а также продлить период задействования войск, которые там уже находились. После этого масштаб насилия в Ираке действительно уменьшился, хотя невозможно утверждать, было ли это связано (или в каком масштабе) с наращиванием контингента, с выплатами США суннитским племенным лидерам, которые прежде сопротивлялись оккупации (так называемое пробуждение суннитов), с односторонним прекращением огня силами Муктады ас-Садра в условиях возросшего присутствия американских войск и сокращением нападений суннитов-сектантов, или же с тем, что суннитские ополчения к тому времени успешно провели этнические чистки на большей части Багдада. Так или иначе, пресловутое быстрое наращивание было для администрации Буша неожиданной политической удачей, позволившей ей убедить большинство мейнстримных американских журналистов, конгрессменов (включая тогдашнего сенатора Барака Обаму, который заявил, что увеличение контингента стало «успехом, превысившим наши самые смелые желания»), a с их помощью и большую часть американской общественности в том, что вторжение и оккупация Ирака в итоге привели к успеху. Это дало возможность республиканцам, включая «архитекторов» Иракской войны, к тому времени уже ушедших в отставку, обманным путем навязать ответственность за окончательный развал порядка в Ираке администрации Обамы.
Захватчики добиваются успеха, когда они являются с достаточным количеством сил для завоевания зарубежных территорий, однако в длительной перспективе поддерживать контроль им удается лишь при обеспечении местной поддержки. Подобно империям, рассмотренным в предыдущих главах, Соединенные Штаты в Ираке зависят от того, возьмут ли на себя местные элиты большую часть административной работы, а в дальнейшем и от того, сформируют ли эти элиты местные вооруженные силы для принятия на себя тех задач, которыми исходно занимались силы завоевателей. В конечном итоге подобные соглашения между захватчиками и местными гораздо более принципиальны для сохранения контроля, чем готовность и способность державы-завоевателя удерживать за рубежом большое количество войск или администраторов. Поэтому вместо утверждения Ниала Фергюсона, что «своеобразие американского империализма, а возможно, и его главный политический недостаток, заключается в его чрезвычайно коротком временнóм горизонте», необходимо обнаружить причины того, почему те администраторы и военные, которых Соединенные Штаты направляли в Ирак, Афганистан и Вьетнам, с самого начала оказались столь неэффективны в формировании и сохранении сети местных союзников, на которых можно было возложить выполнение американских распоряжений и при этом они бы успешно подавляли своих соотечественников, не относящихся к элитам.
В Ираке и Афганистане, как и во Вьетнаме, местные элиты оказались масштабно коррумпированными, а их армии были не готовы или неспособны подавлять повстанческие движения. Подобные слабости были неизбежны: в конечном итоге, кто будет вступать в союз с иностранным захватчиком, не рассматривая это как путь к личному обогащению? А поскольку умирать ради сохранения иностранного владычества не готов почти никто, туземные марионеточные армии обречены на трусость и постоянное взвешивание шансов на то, что их иноземные защитники отчалят, оставив их на милость националистов, которые освободят местных квислингов только в том случае, если они фактически втайне сотрудничали с повстанцами.
Иммиграционная политика президента Трампа затруднит вербовку местных союзников на любых условиях. Поскольку Соединенные Штаты обладают весьма небогатым списком выигранных войн, местным коллаборантам необходимо планировать, как покинуть свою страну в случае военного поражения. Введенный Трампом «запрет на [иммиграцию] мусульман» исходно включал Ирак, а это означало, что коллаборантам из этой страны не удастся попасть в США. Афганистан не был включен в список из семи стран, на которые был возложен данный запрет, однако посольство США в Кабуле перестало принимать заявления на визы, поскольку количество специальных иммиграционных виз, зарезервированных для подобных коллаборантов, было исчерпано. Вину за это нельзя возложить на одного Трампа. Для этой программы Конгресс выдал квоту лишь на 1500 виз на четыре года, даже несмотря на то, что подходящими для нее считались 10 тысяч афганцев.
Таким образом, участь американской оккупации Ирака, Афганистана и Вьетнама, подобно присутствию Британии в Индии, тринадцати североамериканских колониях и любых других частях ее империи или голландцев, французов и испанцев в их колониях, зависела от способности оккупантов предлагать существенные стимулы местным элитам. Эти стимулы должны быть достаточно внушительны и выглядеть довольно продолжительными, чтобы преодолеть опасения коллаборантов по поводу мести со стороны их соотечественников, которых они предали. В вербовке и удержании коллаборантов в Ираке и Афганистане в XXI веке Соединенные Штаты сталкиваются с более масштабными сложностями, чем они же или их имперские предшественники испытывали в прошлые столетия. Это связано с возросшей американской коррупцией, обусловленной приватизацией [государственных функций], и приверженностью администрации Буша к внедрению определенной разновидности неолиберализма — впрочем, эта же тенденция продолжилась и при Обаме, — которая лишает местные элиты благоприятных возможностей для обогащения, доступных для аналогичных элит времен холодной войны во Вьетнаме и других местах.
Неоконсерваторы, которые на протяжении нескольких лет до 11 сентября 2001 года выступали за вторжение в Ирак ради свержения Саддама Хусейна и надеялись, что серия войн позволит сместить правительства в Иране и Сирии, предлагали откровенно колониальный проект. Их неолиберальный план для Среднего Востока подразумевал не просто попытку приватизировать государственные корпорации (в других местах планеты этот процесс обогатил как местные, так и американские элиты), сократить социальные льготы и гарантировать свободный поток финансового капитала. Скорее, они рассматривали серию вторжений как способ обогащения американцев, которые получат контроль над масштабными запасами иракской и иранской нефти и другими активами.
Роберт Бреннер указывает, что неолиберализм и в ядре, и на периферии запускает «механизмы политически санкционированного мошенничества». В задачи перераспределения богатств Ирака, к которому призывали неоконсерваторы и которое американцы попытались реализовать в виде распоряжений Коалиционной временной администрации, не входило привести Ирак к экономическому росту — этого и не произошло. Напротив, состоялось перераспределение с нулевой суммой от иракцев в пользу американцев. Как следствие, в Ираке американцы могли рассчитывать на меньшую поддержку элиты или масс, чем американские оккупанты в предшествующих войнах, которые не направлялись подобными притязаниями неоконсерваторов. Соответственно, в Ираке Соединенным Штатам приходилось почти исключительно полагаться на военную силу, которая была менее эффективна и доступна в меньших объемах и на более короткий период времени, чем в ходе предшествующих войн.
У частных корпораций (особенно в тех случаях, когда их контракты и счета преимущественно не могут подвергать ревизии государственные аудиторы, как это было и в Ираке, и в Афганистане) имеется больше возможностей выкачивать деньги как из военных структур, так и из программ развития, нежели у коррумпированных государственных служащих. Наиболее принципиально то, что частные компании могут завозить работников и товары и тем самым действовать в обход местных политиков, землевладельцев и бизнесменов, с которыми американским чиновникам приходилось иметь дело во Вьетнаме. Таким образом, приватизация устраняет те траектории, при помощи которых в ХХ веке правительство США предлагало стабильные и длительные возможности для личного обогащения местным пособникам во Вьетнаме, Корее и других местах. В отсутствии подобных траекторий местные элиты будут действовать в своих интересах — заключат союз с повстанцами или как минимум самоустранятся и позволят повстанцам вытеснить США из Ирака и Афганистана, не вступая в альянс с оккупантами.
Местные элиты могут поддерживать повстанческие движения, примиряться с их существованием или даже возглавлять их, однако они слишком малочисленны, чтобы обеспечить то количество бойцов, которое требуется для того, чтобы вынудить армию оккупантов покинуть страну или нанести ей непосредственное поражение. Таким образом, вновь необходимо поставить вопрос о том, почему обычные иракцы и афганцы были готовы рисковать своей жизнью, противостоя самой могущественной военной силе в мире, а не тянули время в ожидании, пока американцы уйдут. Частичный ответ на этот вопрос дает неготовность элит контролировать массы людей, но при этом питавшие повстанческие движения отчаянность и безотлагательность воспламенялись навязываемым американцами неолиберализмом. Наиболее обстоятельный анализ политических и экономических мер США в Ираке дает Майкл Шварц. Помимо часто принимаемого во внимание решения [главы оккупационной администрации] Пола Бремера распустить иракскую армию, оставив тысячи хорошо подготовленных и вооруженных солдат без работы и с обидой на Соединенные Штаты, Шварц демонстрирует, что Бремер и его команда стремились запретить возобновление деятельности принадлежащих государству корпораций во всех секторах иракской экономики. Иными словами, Коалиционная временная администрация постановила, что иракцы будут работать на частные компании, главным образом принадлежащие иностранцам, и покупать у них товары и услуги — или не будут работать и что-либо покупать вовсе. Стимул для данных решений был отчасти идеологическим — речь идет о готовности ликвидировать саму модель принадлежащих государству корпораций, которые пусть и не процветали, но продолжали свое существование на протяжении многих лет эмбарго и войн. В результате высказывание Маргарет Тэтчер «альтернативы нет» удалось бы применить к одному из немногих сохранявшихся в постсоветскую эпоху бастионов государственной собственности.
Однако еще более значимым для Соединенных Штатов моментом, чем зарабатывание идеологических очков, были ожидания практических экономических выгод. Поскольку принадлежащие государству компании были закрыты, это создавало иностранным, главным образом американским, фирмам благоприятные возможности для поставок (первоначально с помощью американских правительственных субсидий) товаров и услуг, которые некогда производили для себя сами иракцы. По мере того как американские корпорации строили, импортировали и устанавливали электрические генераторы, канализационное оборудование, возводили больницы, школы и т. д., иракцы оказывались в зависимости от американских работников и компаний, которые управляли этими объектами. Жители страны, прежде работавшие в соответствующих секторах, стали специалистами в починке и наладке старой инфраструктуры, в которой использовались советские, французские и другие более старые технологии, закупленные до эмбарго, установленного после Войны в заливе 1991 года. Поскольку на смену им приходила новая американская техника, необходимость в иракских работниках отпала — занять их было нечем. Отсюда и отчаянное стремление иракцев покончить с оккупацией до того момента, пока трансфер технологий и собственности не будет завершен, или по меньшей мере устроить беспорядок такого масштаба, чтобы это препятствовало американским подрядчикам устанавливать американское оборудование.
Как демонстрирует Шварц, неолиберализм в сочетании с коррупцией американских подрядчиков одновременно воспламенял повстанческое движение и гарантировал, что проекты реконструкции Ирака, оплачиваемые из средств американского правительства (или иракских средств, замороженных на американских счетах после вторжения Саддама Хусейна в Кувейт в 1990 году), шли на ветер. Американские должностные лица в Ираке терпимо относились к низкопробной и незавершенной работе, оплачивая услуги американских корпораций авансом, до проверки результатов или аудита выставленных счетов. В большинстве тех случаев, когда проекты так и не были завершены или были плохо реализованы, получившиеся объекты не могли быть доведены до ума иракцами, которые не обладали знаниями американских технологий или не проходили соответствующей подготовки. Так или иначе, американские корпорации никогда не объясняли иракцам, каким образом управляться с созданными объектами, поскольку они планировали еще долго получать прибыль за счет контрактов на обслуживание предприятий и не хотели, чтобы конкуренцию им составляли квалифицированные иракцы. Именно этот момент, а не якобы наивность чиновников Госдепартамента, на которой делал акцент Питер ван Бьюрен, сам бывший кадровым чиновником внешнеполитической службы, объясняет то возмущение, которое пробуждала в иракцах американская оккупация.
Поворот американского государства к грабительскому неолиберализму в его отношениях со всеми странами мира, кроме наиболее могущественных и самостоятельных, подрывает попытки вести войны с повстанцами, направленные на обретение поддержки среди местных жителей. То, что делали Соединенные Штаты в Ираке, отличалось от той разновидности неолиберализма, которую они стимулировали в остальном мире, прежде всего в России, где принадлежавшие государству компании были проданы местным капиталистам (впрочем, зачастую имевшим американских партнеров). В Ираке же от местных игроков преимущественно избавлялись, поскольку администрация Буша стремилась создать в этой стране экономику, где полностью доминировали бы американские компании. План заключался в том, чтобы американские нефтяные корпорации добывали энергоносители, а прибыль от них использовалась для платежей другим американским компаниям, которые бы строили инфраструктуру и управляли ей, а также импортировали бы американские потребительские товары. Местные капиталисты и трудящиеся были бы полностью вытеснены из ключевых секторов этой новой иракской экономики. Данная форма неолиберализма устранила бы большинство возможностей для обогащения, которые Соединенные Штаты могли предложить элитам, уничтожив рабочие места и мелкие предприятия, от которых зависит пропитание обычных людей, включая занятость работников нефтяной промышленности, в значительной степени охваченных профсоюзами и дававших отпор. Благодаря этому сопротивлению способность Соединенных Штатов действовать силой посредством приватизации не оправдала надежд.
Когда неолиберализм навязывается на почтительном расстоянии посредством торговых сделок, соглашений о реструктуризации долгов или кажущихся неумолимыми рыночных механизмов, затронутые им люди не могут отомстить банкирам, топ-менеджерам компаний и правительственным чиновникам, которые организуют такую политику. Но когда Соединенные Штаты предпринимают меры по устранению недружественных политических режимов, а затем быстро проводят реструктуризацию экономики, как это недавно было сделано в Ираке и Афганистане, американские войска становятся мишенью для повстанцев. Когда неолиберальные меры сочетаются с грабежом и коррупцией со стороны американских подрядчиков и неверными приоритетами в инвестициях в системы вооружений и подготовку военных, о которых говорилось выше, цена американской оккупации и в долларах, и в жизнях американских солдат становится неприемлемой.
До недавнего времени Соединенные Штаты не предпринимали иных попыток навязать грабительский неолиберализм, кроме двух начинаний администрации Буша — Афганистана и Ирака. Нам еще предстоит увидеть, попробуют ли Соединенные Штаты воспроизвести этот проект где-либо еще, либо изменят свои цели в будущих войнах, да и состоятся ли новые вторжения вообще. В конечном итоге между окончательной победой коммунистов во Вьетнаме и вторжением в Ирак в 2003 году прошло почти тридцать лет. Сколько еще времени пройдет до того момента, когда Соединенные Штаты вновь предпримут вторжение или войну против повстанцев?