Жюль Верн, как известно, был очень плодовитым писателем. Однако настоящих шедевров у него единицы. О вкусах можно спорить, но для меня из его романов самый-самый — это «Таинственный остров». Восхищает в нем прежде всего идеальная бессюжетность. Между прилетом воздушного шара и финальным погружением острова в морскую пучину отсутствует всякая динамика, всякая необходимость в сцеплении событий — они могли бы происходить в той последовательности, а могли бы в другой. И правда, могли бы в другой: герои ухитряются разделать водосвинку, животное довольно крупное, за несколько глав до того, как у них появились ножи. Жюль Верн вынул из романа абсолютно все традиционные двигатели сюжета, включая любовный, — и продемонстрировал, что и без всего этого роман можно читать запоем, не отрываясь.
Причем заметьте: «Таинственный остров» не только бессюжетен, но и бесконфликтен. Между героями за все время не возникает ни малейших трений. Современный читатель испорчен «Повелителем мух», а для Жюля Верна сама мысль о том, что пятеро хороших людей на необитаемом острове могут испытывать желание прибить друг друга, невозможна. Удивительное дело: в одном месте собралось целых пять положительных героев, которые даже грубого слова друг другу не скажут (хотя, казалось бы, уж от моряка Пенкрофта следует ждать матросской непринужденности), а у нас это не вызывает никаких возражений. Эти герои совершенно не кажутся сахариновыми, они производят впечатление достоверно изображенных обычных людей, при том, что Жюль Верн явно не относится к мастерам психологического реализма. В чем же секрет? Очевидно, в том, что автор избегает показывать героев в ситуациях, где они могли бы смотреться слащаво. Они не совершают «благородных поступков» — они просто держатся с достоинством в повседневном быту.
Научно-познавательная ценность романа, разумеется, в настоящее время равна нулю. Что в нем действительно гениально — это осмысление самого жанра робинзонады. Название «робинзонада» естественным образом отсылает к «Робинзону Крузо» Даниеля Дефо — тексту, к которому возводят родословную жанра. На самом деле роман Дефо, вышедший в 1719 г., был не первой историей «человека на острове» в мировой литературе (вспомним хотя бы «Бурю» Шекспира). И все же он сыграл особую роль в истории литературы — настолько особую, что его по праву называют первым современным европейским романом.
Дефо первым сделал историю «человека на острове» главным сюжетом повествования. Роман эффектно обманывает читателя: после небольшой череды быстро сменяющихся приключений герой попадает на необитаемый остров, и… И ничего. Следующие 28 лет своей жизни (и бо́льшую часть романа) Робинзон проводит на острове совершенно один, даже Пятница появляется лишь в последней трети книги. Для тогдашней эпохи авантюрного романа, требовавшей непрерывных путешествий, интриг, любовных свиданий и поединков, это невероятно смелая инновация.
Для чего вообще Дефо понадобилось помещать одинокого героя на необитаемый остров? Вспомним, что автор «Робинзона Крузо» жил на заре эпохи Просвещения, которую живейшим образом интересовала проблема «естественного человека». Однако как определить, что для человека естественно, а что привнесено влиянием общества? Логично поставить мысленный эксперимент и попросту человека из общества «вынуть». По мнению Дефо, такой моделью может служить потерпевший кораблекрушение на необитаемом острове, вынужденный строить свою жизнь с нуля.
Но сам Дефо свою историю выстраивает отнюдь не с нуля. Здесь нужно пояснить, что большинство из нас читало в детстве не совсем того «Робинзона», которого написал Дефо. В пересказе К. Чуковского выпущена вся религиозная философия романа, а также многие несимпатичные детали юности героя — например, торговля рабами. В оригинале приключения, пережитые героем, постоянно комментируются с точки зрения Божьего промысла — вначале окружающими, а затем и самим Робинзоном. По какой-то причине Бог хотел, чтобы события развернулись именно так, и Робинзон угодил на остров. Острова в средневековых житиях были местом уединения святых отшельников. Робинзон вроде бы не святой — однако, как известно, лучшие святые получаются из раскаявшихся грешников.
Парадокс в том, что Дефо принадлежал к пуританам — течению радикального протестантизма, не признающего культа святых. Но тем не менее он строит повествование по житийному образцу. Робинзон раскаивается в беспутстве и жажде легкой наживы, учится жить смиренным трудом своих рук: хижина, козы и огородик — чем не быт отшельника? Чтобы уж совсем сомнений не возникало, святых в уединении обязан посещать дьявол, и, будьте спокойны, дьявол явится: «…всматриваясь в темноту (так как в глубине пещеры было совершенно темно), я увидал два горящих глаза какого-то существа — человека или дьявола, не знаю, — они сверкали, как звезды <…> Я оцепенел от ужаса; холодный пот проступил у меня по всему телу, и волосы встали дыбом, так что, будь на мне шляпа, я не ручаюсь, что она не свалилась бы с головы... Тем не менее я не потерял присутствия духа: стараясь ободрить себя тою мыслью, что всевышний везде может меня защитить, я снова двинулся вперед и при свете факела, который я держал над головой, увидел на земле огромного страшного старого козла».
Бес, впрочем, окажется ненастоящим — это было финальное испытание Робинзона перед тем, как Бог наконец пошлет ему Пятницу. Как и предусмотрено житийной традицией, проникшийся духом христианства Робинзон начинает приобщать к нему и своего экзотического товарища. Житийный шаблон — «проповедуйте истину язычникам» — незаметно перерастает в просветительский принцип романа воспитания: «воспитался сам — воспитай другого». И в полном соответствии с протестантской этикой, Робинзон Крузо обретает вполне материальное вознаграждение за то, что сумел духовно переродиться: по возвращении с острова он обнаруживает, что у него накопилось немалое состояние.
Жюль Верн, француз, живущий и пишущий полтора века спустя после Дефо, имеет совершенно иное мировоззрение, и его роман построен как сознательная полемика с «Робинзоном». С его точки зрения, герой Дефо проводит время на острове жутко непродуктивно (на одно только сооружение частокола у него уходит несколько лет), а молитвы не могут заменить общества других людей. Принадлежа к французской культуре, причудливо сочетающей католицизм и антирелигиозный скепсис, Жюль Верн вовсе не случайно выбирает в качестве героев американцев с Севера, практически единоверцев Дефо, ведь Север заселялся пуританами.
Русскому переводу и тут не повезло с цензурой: в оригинале Жюль Верн постоянно подчеркивает протестантскую набожность своих героев-американцев, которые, подобно Робинзону Крузо, всякий раз воздают хвалу Провидению, обнаружив очередной, так сказать, рояль в кустах. Вот только количество роялей в кустах зашкаливает, и набожных пуритан все больше и больше посещают сомнения. Разумеется, в конце концов окажется, что все чудеса и невероятные удачи имеют чисто земную природу и организованы капитаном Немо, который, раз уж на его остров занесло незнакомцев, решил помочь, но не афишировать своего присутствия. Ирония: тот, кого они принимали за Бога, не только оказывается обычным человеком — он даже не христианин.
Однако большей частью успеха герои все-таки обязаны своим знаниям, упорству и умению работать в команде. Изящным контрапунктом к истории пятерых американцев служит история Айртона, начальные условия у которого были гораздо лучше, чем у них. Айртон имел все, чем располагал Робинзон у Дефо: хижину, инструменты, огород, коз и Библию. Которая, увы, ему не помогла. Встрече с одичавшим до скотства Айртоном предшествует сцена, где экспедиция обнаруживает в заброшенном доме заплесневевшую Библию.
Робинзоновский сюжет перевернут дважды: неудавшийся Робинзон Айртон одновременно выступает и в роли Пятницы. Если у Дефо Робинзон занимается воспитанием дикаря Пятницы, приучая его к штанам и христианству, то герои Жюля Верна вытаскивают из состояния дикости деградировавшего белого человека, причем, что особенно иронично, один из участвующих в реабилитации — негр, бывший раб. Нам вообще сложно представить себе, что почувствовал бы американский читатель лет сто назад, добравшись до сцен, в которых Неб спрашивает, кто сегодня будет помогать ему на кухне. Думаю, Жюль Верн хорошо представлял себе, какую крамолу с точки зрения американцев он написал, и осознанно стебался. Полемический посыл очевиден: одинокого европейца с сомнительным прошлым на необитаемом острове ждет не переосмысление своей жизни и перерождение, а деградация; от религии тут помощи ждать не следует. Трогательная религиозность пятерых жителей острова Линкольна не причина, а следствие того, что у них и так есть нравственный стержень. Скепсис в отношении религии — традиционный и неотъемлемый элемент французской культуры, и здесь Жюль Верн, конечно, истый француз.
Вместе с тем сюжет о капитане Немо, подбрасывающем тайную помощь, прочитывается и по-другому: чистый эксперимент с робинзонадой поставить невозможно. Даже самая компетентная и здоровая команда не в состоянии выжить на острове без помощи извне. Невозможно в полевых условиях своими руками, например, изготовить современные медикаменты. Вспомним эпизод, где капитан Немо доставляет Герберту хинин: народное средство в виде ивовой коры, увы, оказалось бессильно против инфекции, занесенной в рану. А это значит, что при всем могуществе технических знаний на необитаемый остров лучше все-таки не попадать. Место человека — с человечеством. А уж идея забрасывать туда героя с воспитательными целями, как это сделал Дефо, — с точки зрения Жюля Верна, и вовсе абсурдна. Не случайно перевоспитание Айртона, когда он раскаивается в своих прежних поступках, происходит лишь благодаря контакту с другими людьми, а не уединенной жизни на острове с козами и Библией.