Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Анри Бейль, взявший себе псевдоним Стендаль, был не из тех, кто шел в ногу со временем. Он не мечтал с юных лет, как Гюго, «быть Шатобрианом или ничем», да и позже, став писателем, не восторгался Шатобрианом, как другие романтики; он защищал романтизм другими аргументами, нежели его современники, к тому же называл его на свой лад — романтицизмом; в отличие от большинства писателей своего поколения, он поздно приобщился к сочинению художественных произведений — его первый шедевр, роман «Красное и черное», вышел, когда автору уже исполнилось 47 лет, и не был восторженно встречен читателями. Наблюдая скорее равнодушную, чем доброжелательную реакцию на свои книги, Стендаль постоянно прикидывал, когда же к нему придет слава, называя то 1880-й, то 1935-й, а то и 1980-е годы. Он любил математику, мечтал, но не смог поступить в Политехническую школу, выпускником которой сделал заглавного персонажа своего романа «Люсьен Левен», но в творчестве хотел быть не только «точным», но и «пламенным», одновременно беспокоясь, «что, желая высказать истину, я записываю только вздох». Он никогда не употреблял слово «автобиография», никогда не писал романы и новеллы от первого лица, но, вложив автобиографические черты в героев своих романов, оставил о своей жизни свидетельств едва ли не больше, чем его собратья по перу тех лет; наконец, по существу, он написал собственную биографию, наделив себя именем Анри Брюлара. Но и в этом произведении реальные факты из жизни Стендаля тесно сплелись с художественным вымыслом, писатель предстал здесь одновременно «собой» и «другим», так что «Жизнь Анри Брюлара» можно считать предвосхищением жанра автофикциональной прозы, распространившейся в эпоху постмодерна. Как выразился Поль Валери, «на своих приватных подмостках» Стендаль «безостановочно ставит спектакль о Себе Самом».
Молодой Анри Бейль. Источник
В его биографии легко найти фрейдистские мотивы, что обыкновенно и делают многие критики. Не любивший отца, он с нежностью относился к рано умершей матери. Ближе всего ему был дед по матери, Анри Ганьон, поклонник Вольтера и идей Просвещения. Анри Бейль часто менял свои пристрастия: поначалу, размышляя о литературном творчестве, он считал правильным для достижения успеха «отстраниться от своего века», «сделаться современником Корнеля», а позднее, работая над эссе «Расин и Шекспир», отчетливо осознал невозможность писать так, как классики, поскольку «мы совсем не похожи на тех маркизов в расшитых камзолах и больших черных париках стоимостью в тысячу экю, которые около 1670 года обсуждали пьесы Расина и Мольера». В Гренобле, во время школьной учебы, Анри увлекся математикой, строил планы о поступлении в Политехническую школу в Париже, но, записавшись вместо этого в наполеоновскую армию, стал мечтать о воинских подвигах и славе, отказавшись на некоторое время от других амбиций. А после краха Наполеона и своей военной карьеры, переживая несколько любовных романов, Бейль загорелся желанием понять чувство любви, классифицировать ее разновидности — и выпустил книгу «О любви». Он заявил в эссе «Расин и Шекспир», что «при малейшем политическом намеке мы теряем способность к тем утонченным наслаждениям, которые должен доставить нам поэт», а через несколько лет опубликовал, как гласит подзаголовок, «Хронику XIX века», то есть по существу политический роман «Красное и черное», в котором один из его героев утверждает: «Если ваши герои не говорят о политике, значит, это не французы тысяча восемьсот тридцатого года». Он был влюблен в Италию, в ее искусство, литературу, людей, он даже предложил высечь на своем могильном камне слова: «Enrico Beyle, Milanese» («Энрико Бейль, миланец»). И в то же время он был не просто французом по происхождению, но и воплощением «духа Франции», по выражению известного современного философа, социолога, журналиста Режиса Дебре, автора книги «О французском гении» (2019). Одновременно в ту эпоху он, быть может, представлял собой наиболее яркий пример европейца — человека, собравшего в своем характере, психологическом складе общие черты носителя европейских культурных ценностей.
Подобно другим писателям, Стендаль впитывал в себя прочитанные им книги — Сервантес, Шекспир, Тассо, Руссо... его называют не только «читателем романов», но и «жителем романов» (Альбер Тибоде), носителем «синдрома Дон Кихота». Но, как верно заметила Мари-Роз Корредор, «ни один другой писатель его поколения не имел такого конкретного опыта истории, причем столь полного и разнообразного, как Стендаль». В самом деле, Анри Бейль не только жил и работал несколько лет в Италии. Он побывал с наполеоновскими войсками в Германии и Австрии, посещал богатую библиотеку в Брауншвейге, был на оперных спектаклях в Вене, его знаменитый псевдоним происходит от названия небольшого немецкого городка Stendal, он испытал на себе все трудности похода в Россию: был свидетелем Бородинского сражения и пожара Москвы. По его собственному признанию, он старался сохранить контроль над своими эмоциями, наблюдая хаос, смерть, голод и холод, переживая перипетии отступления Великой армии из России. В Париж Бейль смог вернуться в 1813 г. Его письма к родным, в которых он делился своими впечатлениями от московского похода, не достигли адресатов, поскольку курьер был убит по дороге и почту передали в канцелярию Александра I. Лишь спустя 100 лет эти письма были отданы Франции и опубликованы.
«Классицизм Стендаля погиб в Москве», — утверждает Мишель Крузе, один из крупнейших исследователей творчества писателя. Действительно, опыт московского похода стал для Стендаля и важным эстетическим опытом. Со второй половины 1810-х годов он задумывается о новой, романтической литературе, в 1818-м пишет в Милане по-итальянски статью «Что такое романтизм? Спрашивает г-н Лондонио» (она осталась в рукописи), читает Вальтера Скотта и восторгается им: множество раз упоминает его романы в книге «О любви» (1822), а в «Жизни Россини» (1823) подчеркивает гениальность итальянского композитора, сравнивая его с английским романистом. Стендаль становится на сторону любимого романтиками Шекспира, а не классициста Расина в эссе «Расин и Шекспир» (1823, 1825); как позднее и Гюго, рассматривает понятие «драматическая поэзия» максимально широко. Для него примером драматического жанра является роман Скотта: «это романтическая трагедия со вставленными в нее длинными описаниями», к тому же прозаическая, а для нынешнего молодого поколения трагедии и «должны писаться прозой». Однако уже в этом своего рода манифесте «романтицизма» (как, на английский манер, предпочитает говорить Стендаль) он дает этому типу творчества своеобразное определение: «...Это искусство давать народам такие литературные произведения, которые при современном состоянии их обычаев и верований могут доставить им наибольшее наслаждение», к тому же «французский ум особенно энергично отвергнет немецкую галиматью, которую теперь многие называют романтической». Подобная позиция позволила современному литературоведу утверждать: «„Расин и Шекспир“ — трактат, мало соответствующий романтическим идеям той эпохи».
Пожар в Москве, 1812. «Самый красивый пожар в мире», по словам Стендаля. Источник
Так или иначе, уже к концу 1820-х годов писатель отходит от безусловного предпочтения скоттианской поэтики. В статье «Вальтер Скотт и „Принцесса Клевская“» (1830) он сопоставляет Скотта и мадам де Лафайет как «два имени, обозначающие два противоположных типа романа». Полагая, что «от всего, что ему предшествовало, XIX век будет отличаться точным и проникновенным изображением человеческого сердца», Стендаль уже не уверен в истинном «романтицизме» автора «Айвенго»: «Персонажам шотландского романиста тем больше недостает отваги и уверенности, чем более возвышенные чувства им приходится выражать. Признаюсь, это больше всего огорчает меня в сэре Вальтере Скотте». Не будучи сторонником дорогого романтикам «местного колорита» (описания «одежды героев, пейзажа, среди которого они находятся, черт их лица»), живописности, затуманивающей стиль, Стендаль, требующий «ясности», считает также, что Скотту недоступно изображение индивидуальной психологии, что ему «легче описать ошейник на теле какого-нибудь средневекового раба, чем движения человеческого сердца», между тем как мадам де Лафайет «описывает страсти и различные чувства, волнующие души».
«Волнующие душу чувства» становятся главным предметом изображения в стендалевских романах — как глубокого и одновременно тонкого «писателя о любви» его ставят в один ряд с Мариво и Верленом. Но Стендаль при этом избегает патетики и аффектации, он пишет ясно и сдержанно, его стиль аналитичен. Хотя Стендаль и заявлял, что сочинения Расина были хороши в свое время и нынче нужно писать иначе, можно согласиться с теми литературоведами, которые полагают, что, как и персонажей Расина, героев Стендаля отличает «словесное поведение», действие движется прежде всего внутренней рефлексией героев (не случайно в его текстах так много несобственно-прямой речи) и их высказываниями.
Самое известное и популярное произведение Стендаля сегодня, насчитывающее наибольшее количество переводов на другие языки и переизданий, — роман «Красное и черное». Толчком к его созданию стала заметка в гренобльской газете о преступлении некоего Антуана Берте, честолюбивого крестьянина, убившего свою любовницу. Стендаль вдохновился этой историей, почерпнутой из уголовной хроники, чтобы рассказать о поколении, «опоздавшем родиться»: молодой, способный и амбициозный Жюльен Сорель, выходец из народной среды, поклонник Наполеона, не расстающийся с книгой «Мемориал Святой Елены», весь во власти «наполеоновской легенды», ныне, в условиях Реставрации, при которой ему выпало жить, не может избрать для себя никакого другого пути социального восхождения, кроме церковного, хотя вовсе не жаждет посвятить свою жизнь Богу, в которого не слишком верит. Однако лицемерие оказывается слишком высокой платой за преуспеяние, и Жюльен в конце концов бросает карьеру, ради которой должен был отказаться от искренней любви, больше того — от искренности вообще. По терминологии самого Стендаля из книги «О любви», «любовь-страсть» Жюльена к госпоже де Реналь так и не отступила перед «головной» «любовью-тщеславием» к Матильде де ла Моль, сулившей ему блестящую карьеру. Выстрел в госпожу де Реналь, приведший Жюльена на эшафот, свидетельствует о сохранившейся искренности и подлинности его чувства, а суровый суд над ним, как сам герой отметил в речи по ходу процесса, является выражением социальной несправедливости, жажды верхов общества наказать дерзкого плебея. Протест против религиозного ханжества и социальной несправедливости, явно выраженный в произведении, заставил Ватикан в 1864 году включить «Красное и черное» в Индекс запрещенных книг, а русского царя Николая I в 1850-м — запретить распространение этого романа в России, где он даже не был еще переведен.
Последний прижизненный портрет Стендаля. Источник
В 1830 году Стендаль был назначен консулом в Триест, а на следующий год переведен в другой город, Чивиттавеккиа. Здесь он взялся за автобиографические сочинения — «Мемуары эготиста» (1832), «Жизнь Анри Брюлара» (1835—1836), а также написал свой второй, оставшийся незавершенным роман «Люсьен Левен» (1835—1836, другое название — «Красное и белое»). Все эти произведения писатель так и не опубликовал при жизни. Однако после того, как «Люсьен Левен» вышел в самом конце XIX в., его высоко оценили и критики, и читатели. Богатый и образованный заглавный герой как будто противоположность плебею Жюльену. Но он тоже ощущает свою отверженность в обществе пошлости и лицемерия, а потому разочаровывается в самых разных сферах деятельности — военной, дипломатической, политической. Социальную линию Стендаль вновь сплетает с любовной, которая также приносит герою разочарование — впрочем, порожденное тем, что Люсьен поверил клевете на свою возлюбленную. Тонкий психологический анализ в романе переплетается с острой социальной сатирой. Историки литературы предполагают, что именно из-за прямой и беспощадной критики режима Луи-Филиппа Стендаль отказался от попыток завершить и опубликовать этот роман. И, как и «Красное и черное», «Люсьен Левен» — своего рода автофикциональное «письмо о себе»: «Романист хотел бы быть на месте Жюльена подле мадам де Реналь или Люсьена Левена рядом с мадам де Шастеле. Но он не был ни тем, ни другим, они были лишь рупорами его чувств», — замечает современный критик.
За время пребывания в отпуске в Париже в 1837 и 1838 годах Стендаль напечатал в «Ревю де дё Монд» несколько фрагментов путевых заметок «Итальянские хроники», а в 1839-м опубликовал еще одно знаменитое произведение — роман «Пармская обитель», действие которого происходит в Италии. В нем писатель, мастерски сплетающий личные впечатления от жизни в этой стране и знание некоторых старинных итальянских хроник с художественным вымыслом, обратился к истории сына французского офицера и итальянской маркизы, Фабрицио дель Донго, который оказывается втянут в водоворот политических событий наполеоновского и посленаполеоновского времени. Одновременно Стендаль вновь вплетает в историю персонажа, находящегося в разладе с обществом, проникновенную любовную историю. Этот роман еще при жизни автора получил одобрительную оценку Бальзака, а Лев Толстой, признававший, что многим — прежде всего, знанием о войне — обязан Стендалю, осознанно ориентировался в романе «Война и мир» на то непафосное, неромантическое изображение битвы при Ватерлоо, которое в «Пармской обители» передано глазами юного Фабрицио.
Сюжеты стендалевских романов тонко передают атмосферу жизни в XIX столетии, а его герои при всей их индивидуальности — типичные молодые люди той эпохи. И все же нельзя не отметить, что они вполне современны, что сегодняшних молодых людей волнуют близкие чувства и идеи. Ощущение острой современности стендалевского творчества проистекает из многих факторов: так, по мнению уже упоминавшегося Режиса Дебре, сегодня мы все «стендалисты», то есть индивидуалисты, ценящие свой «эготизм», а следовало бы вновь стать «гюгоистами», проявить милость к «отверженным» и поверить в их нравственное преображение. Однако вряд ли стоит противопоставлять Стендаля и Гюго, «дух Франции» и ее «душу»: оба они, хоть и по-разному, верят в гуманизм, ценят достоинство литературного творчества, которое вовсе не предназначено «для послеобеденного отдыха буржуа», по выражению Стендаля, а призвано к высокой этико-эстетической миссии. Правда, всегда сомневающийся в своих способностях Стендаль полагал, что его книги предназначены лишь для «happy few», «горсточки счастливцев», и надолго останутся таковыми. Сегодня мы можем сказать, что «счастливцев» — ценителей стендалевского творчества — довольно много и число их растет с каждым днем.