Cергей Есенин покончил с собой совсем не по тем причинам, какие назывались раньше; история его праха, поделенного между тремя женами; неслыханные по дерзости планы публичного самоубийства поэта; стихи «До свиданья, друг мой...» ненастоящие; настоящие последние стихи Есенина; что случилось с прахом поэта и его американской жены после их смерти; какую роль сыграл пакт Молотова — Риббентропа в судьбе Есенина и Дункан; у Сергея и Айседоры была дочь, которую нашли и попытались вывезти в Америку; кто и зачем придумал и распространил эту дичь; где она осела и что нам с ней делать. Обо всем этом читайте в материале, который подготовил профессор кафедры славистики Принстонского университета Илья Виницкий.

Некогда Федор Достоевский вывел из своего собственного опыта общечеловеческий «закон неверия»: представь мне хоть сотню доказательств чего-либо, все равно я этому не поверю, если не захочу поверить. Действительно, сколько бы аргументов ни приводили серьезные и честные ученые в опровержение теорий (большевисткого-чекистского-еврейского-масонского) заговора против Есенина, упрямые конспирологи остаются на своих позициях. В свою очередь, серьезные и честные исследователи зачастую с презрением относятся к любым «народным» фантазиям и слухам, не подкрепленным какими-либо документальными данными. А ведь даже самые бесстыдные мистификации и легенды могут быть по-своему информативны и культурно значимы.

В предлагаемой статье мы хотели бы увести бурную (еще недавно) политическую дискуссию о виновниках смерти поэта и фальсификаторах истории в более спокойное, как нам кажется, русло. Мы расскажем об одной из самых экстравагантных (если не самой экстравагантной и абсурдной) версий смерти Есенина и посмертной судьбе его знаменитого предсмертного стихотворения. Сразу заметим, что нас интересует здесь не столько реальный С. А. Есенин, ко дню рождения которого мы подготовили этот материал, сколько мифологическая фантазия выведенного нами на чистую воду создателя безумной легенды о русском поэте и его американской возлюбленной.

Чернильница и ваза

В новаторской статье русского писателя и американского слависта Владимира Федоровича Маркова «Легенда о Есенине», вышедшей в журнале «Грани» в 1955 году, «неудача» предсмертных стихов поэта «До свиданья, друг мой, до свиданья» объясняется его безвкусной, почти «оперной», хотя и ужасной смертью: «вскрытые вены, кровь в этрусской вазе, последние стихи кровью, завещание (сердце — Райх, кровь — Дункан, мозг — С. Толстой)». Это по меньшей мере странное завещание, к которому Марков, судя по всему, отнесся вполне серьезно, несомненно восходит к сведениям, приводимым в напечатанных в 1947 году воспоминаниях известного американского импресарио Сола Юрока — организатора скандального турне Айседоры (и Есенина) по Америке в 1922 году.

Как установил английский есениновед Гордон МакВей, приводимые Юроком сведения, в свою очередь, восходят к некой загадочной англоязычной публикации, начинающейся указанием на место и время сообщения «Москва, 14 ноября». В распоряжении МакВея была только вырезка этой статьи, присланная ему из Танцевальной коллекции Нью-Йоркской публичной библиотеки. Где именно вышла эта публикация, почти полностью приведенная им в книге о Есенине и Айседоре, исследователь не знал.

Отголоски этой истории мы находим (без указания на источник) в разных американских газетах и журналах 1950–1980 годов. В России она стала известна лишь в начале XXI века (по всей видимости, благодаря книге МакВея). Об удивительном завещании Есенина с негодованием писал в 2006 году сторонник теории заговора против русского поэта профессор Е. В. Черносвитов (это завещание, утверждал он, было выдумано американцами, чтобы опорочить нашего народного стихотворца). В свою очередь, Алла Марченко в статье 2011 года называет этрусской вазой чернильницу в номере «Англетера», в котором поэт покончил с собой в ночь на 28 декабря 1925 года: «Айседора, когда ей об этом рассказали, узнала по описанию свой последний подарок: крохотную этрусскую вазу».

Автограф стихотворения Есенина «Поэт» и чернильница-непроливайка из фарфора, покрытого бело-синей глазурью. Московский государственный музей С.А. Есенина
Фото: предоставлено автором

Живучесть этого мифа в значительной степени объясняется важностью для есениноведов темы таинственной чернильницы, каким-то образом связанной с Айседорой Дункан. На самом деле в легенде о смерти поэта контаминируются две реальные чернильницы: присутствующая в номере «Англетера» (сторонники теории заговора видят в ней доказательство того, что в номере были чернила — поэту не нужно было писать кровью, а, следовательно, он был убит врагами) и та, которую Есенин купил для Айседоры в 1922 году. Последняя долгие годы простояла на его письменном столе в доме на Пречистенке и досталась потом секретарю (переводчику) Дункан Илье Шнейдеру, от которого перешла к известному есениноведу Ю. Л. Прокушеву и в итоге, кажется, «осела» в музее Есенина в Москве.

На периферии мифа о самоубийстве Есенина находится и некая «античная» ваза — так же, как и чернильница, представленная на фотографии номера в «Англетере», где поэт покончил с собой.

Фото номера гостиницы, сделанное В.В. Пресняковым по просьбе С. Толстой
Фото: предоставлено автором

Можно сказать, что фантастическая версия, которую приводит в своих мемуарах Юрок, вписывается в символический интерьер последнего приюта Есенина и причудливым образом соединяет мотивы чернильницы и вазы в легенде о смерти поэта.

Нам удалось обнаружить непосредственный источник этой версии и, потянув за эту ниточку, реконструировать любопытный литературно-мифологический сюжет, до сих пор остававшийся неизвестным исследователям и почитателям творчества Есенина.

Этрусская урна

Нет никаких сомнений в том, что информацию об этрусской чернильнице-вазе и завещании Есенина Юрок заимствовал из статьи, опубликованной в воскресном приложении к газетам американского магната Уильяма Рэндольфа Херста 27 ноября 1926 года под сенсационным заголовком «Поразительное самоубийство сумасшедшего русского мужа Айседоры Дункан, которому не дали сжечь себя на костре на главной площади в Москве. Молодой поэт вскрыл себе вену на руке и послал свою истекшую кровь Айседоре, своей отсутствующей жене, в Париж».

Анонимный автор этой фантастической по содержанию статьи, начинающейся со слов «Москва, 14 ноября» и обильно украшенной, в стилистике популярных воскресных приложений Херста, фотографиями и китчевыми иллюстрациями, сообщал о том, что мысль о зрелищном самоубийстве давно преследовала Есенина. В бытность свою в Америке он даже хотел спрыгнуть с небоскреба Вулворта, но побоялся убить невзначай кого-нибудь из прохожих или упасть на детскую коляску.

Второй тайный план самоубийства Есенина заключался в том, чтобы разжечь огромный погребальный костер на Красной площади и заживо сжечь себя на нем «как жертву нашей фальшивой цивилизации». Этот план был сорван милицией, арестовавшей молодого поэта. Судья народного суда сказал ему, что в Советском Союзе мы не имеем права уничтожать наши тела по собственной воле, ибо они являются общественной собственностью.

Советский полицейский (sic!) cпасает молодого русского поэта от самосожжения на Красной площади
Фото: предоставлено автором

Узнав о заключении и психическом состоянии своего бывшего мужа, сообщает автор статьи, Дункан послала к нему из Парижа для утешения одну из своих самых талантливых учениц, хорошенькую мисс Дороти Биллингс. Чудесное появление последней в камере заключенного вернуло Есенина к жизни. Он забыл о своих суицидальных мыслях и немедленно начал флиртовать со своей очаровательной посетительницей. Есенин признался ей, что увидел в ней девушку своей мечты и что все его стихотворения на самом деле были навеяны предчувствием ее появления в его жизни. Но когда миленькая Дороти узнала, что ее новый возлюбленный имеет, помимо Дункан, еще несколько жен, с которыми он не развелся, и что он вовсе не собирается жениться на ней из принципиальных соображений (женитьбы для него лишь эксперименты над собою и женами), она оставила презренного полигамиста, обещав прийти к нему (может быть) потом. Есенин, вскоре вышедший на свободу и поселившийся в гостинице Англетер, так и не дождался нового визита хорошенькой американки.

В горести он вскрыл себе вену ножом и написал кровью стихи, посланные возлюбленной:

«Позволь мне умереть, я пьян от жизни. // Ты обещала мне розы сразу, если я буду жить, — // Но один поцелуй — смилуйся, // Подари мне только один вздох из уст твоей души — // И я осушу чашу жизни до дна. // Все слова одновременно бушуют в моей крови: // Рай, ад, Нирвана и твои одурманивающие поцелуи» (Let me die, I am drunk of life / You promised me roses now if I will live / But one kiss if you please / Give only breath from the lips of your soul / And death’s cup I will drain to the lees. / All words are raging at once in my blood: / Paradise, hell, Nirvana and your intoxicating kisses).

Напуганная страстью Есенина мисс Биллингс бежала из Ленинграда в Москву, где поведала о случившемся Василию Каменскому — тоже поэту, но не такому радикальному, как Есенин. Каменский во всеуслышание заявил, что Есенин совсем спятил. Эти слова, подхваченные журналистами, были напечатаны одной московской газетой в статье о романе Есенина с очаровательной американкой. Прочитав статью, поэт сказал, что у него уже нет больше надежд на любовь и поэзию. Он вскрыл вену на левой руке, и его кровь потекла в маленькую вазу, которую Айседора подарила ему накануне их свадьбы и о которой сказала: «Пусть наш прах будет захоронен в этой исторической вазе, на дне которой находится прах сердца Клеопатры!».

Но тут Есенин вспомнил, что обещал своей первой жене, Зинаиде Мейерхольд, дочери (sic!) знаменитого театрального режиссера, на которой поэт женился за два года до Айседоры, что оставит ей в завещании пепел своего сердца, помещенный в драгоценный изумрудный амулет, в котором Екатерина Великая хранила пепел своего друга, американского адмирала Джона Пола Джонса. «Я оставляю свое сердце Зинаиде, кровь Айседоре, а моей последней жене Софье (внучке Толстого) пусть достанется мой мозг». Так, по свидетельству автора статьи, и было составлено завещание Есенина: ваза с кремированным телом — Айседоре, амулет с кремированным сердцем — Зинаиде, а большое рубиновое кольцо с кремированным мозгом поэта — Софье.

Подписав завещание, Есенин открыл перочинный ножик, перерезал артерию на левом запястье (опять?) и положил руку на вазу, подписанную им «Наследство моей жены Айседоры». Стекающей в вазу кровью Есенин и написал последнее стихотворение «Призыв к смерти» (Invocation to Death) — своего рода «ироническую балладу об иллюзиях жизни». Это стихотворение заняло две страницы: первая часть была полна огня и отличалась великолепием стиля, в то время как мысль второй части оказалась прерывистой и затуманенной к концу. Его последние строки были:

«Все кружится перед моими глазами, в моих ушах слышен звон и сладкая усталость покоряет себе мои мышцы. Сумерки... радуги... призраки... Спокойной ночи!» (It whirls before my eyes, bells sound in my ears and a sweet fatigue is overcoming my muscles. Twilight... rainbows... radiant... phantoms... Good night!).

Завещание Есенина не было исполнено большевиками, имевшими свои виды на тело поэта, для которого построили специальный мавзолей в Ленинграде. Впрочем, заявляет автор статьи, едва ли законные вдовы поэта согласятся с решением властей. Не далек тот час, когда они вскроют его могилу, извлекут оттуда его мозг и сердце (кровь уже хранится в «антисептической эмульсии») и выполнят волю поэта. Как сказала автору статьи Айседора: «Серж любил мою душу, он также любил обворожительную женственность Зинаиды и красоту Софии. У нас не было ссор и конфликтов». Последняя жена поэта София указала на важность для поэта каждой из пяти жен, с которыми он по очереди проводил по месяцу: «Для него важным романтическим событием жизни была встреча с женой, которую он не видел целых пять месяцев. Она была для него как новая любовь, и медовый месяц для него не имел конца». Вообще же у Есенина, неожиданно добавляет автор статьи, было шесть жен.

«Не является ли вся эта статья чьей-то нездоровой шуткой (sick joke) или пародией?» — спрашивал Гордон МакВей в своей книге о Есенине и Айседоре. Мы полагаем, что для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно вначале поставить другой: кто был создателем этой фантасмагории, в которую поверили знаменитый американский импресарио и замечательный филолог-славист?

Творимая легенда

Установить авторство заинтересовавшей нас анонимной публикации возможно. Ведь это всего одна заметка из цикла воскресных статей об Айседоре и Есенине, охватывающего более двадцати лет и по целому ряду признаков написанного явно одной рукой. Эти статьи, несомненно вызванные к жизни газетным ажиотажем вокруг танцовщицы и ее «безумного» русского мужа во время их турне по Америке, объединены общими темами, мотивами и специфической манерой изложения материала: таинственная чаша с останками Клеопатры; замысел прыжка с небоскреба Вулворта и попытка самосожжения поэта на Красной площади; обещание предсмертного шедевра; тексты последних поэтических обращений к возлюбленным; утверждение, что стихи «До свиданья, друг мой, до свиданья» являются подделкой и вообще недостойны пера Есенина; какая-то почти маниакальная концентрация на теме полигамии; описания «танцев смерти», которые исполняют Айседора и ее бывший муж; напыщенный тон; выпячивание личности осведомленного друга-интервьюера; невероятные противоречия внутри каждой статьи и т. д. и т. п. Более того, этот апокрифический цикл о Серже и Айседоре постоянно дополняется новыми событиями их посмертной жизни (история вазы), разумеется, с отсылками к предыдущим «свидетельствам». Каждая их этих странных статей является своего рода главой авантюрного романа или актом фантастической драмы, создаваемой таинственным автором.

У истоков этого цикла находится статья, вышедшая 21 февраля 1926 года в воскресном приложении к газетам Херста. Она называлась «Ему не было суждено достичь триумфа, который он искал в смерти. Муж-поэт Айседоры Дункан покончил с собой так, как и говорил, но не сумел написать кровью обещанный шедевр». Безымянный автор статьи сообщал о том, что несколько лет назад в артистической студии в Гринвич Вилледж русский поэт с мальчишеской внешностью, прочитав свои меланхолические стихи, признался, что давно задумал покончить с собой таким образом, каким свел счеты с жизнью знаменитый древнеримский денди Петроний — вскрыв себе вены и созвав друзей. Однако способ Петрония, сообщал автор статьи, Есенин решил усовершенствовать: кровь из перерезанных запястий должна была быть использована как чернила для записи на бумаге его последнего, «триумфального шедевра» — стихотворения, которое он хранил в глубине своего сердца до прихода смерти.

Мысль о самоубийстве и великом стихотворении, которое должно было явиться в последний момент его жизни, сообщал анонимный автор, стала настоящей манией Есенина. «Это мой завет миру», — говорил он. Увы, этого триумфа смерти ему так и не удалось достичь. Найденные, по сообщениям газет, после смерти поэта рядом с его трупом стихи были диким и малохудожественным прощанием, обращенным к любимой женщине, возможно, к Айседоре Дункан. Эти стихи, по словам автора, не имеют никакой литературной ценности и никак не показывают талант Есенина. Нет, это явно не тот шедевр, который Есенин обещал миру. Это насмешка над самой смертью поэта.

9 октября 1927 года, уже после трагической смерти самой Айседоры, опять же в воскресном приложении к херстовским газетам выходит еще одна статья несомненно того же автора, названная «Айседору Дункан преследовал как наваждение предсмертный завет ее безумного мужа». Здесь разворачивается удивительная история прекрасной египетской (не этрусской) урны, подаренной Айседорой мужу накануне свадьбы, — той самой урны, в которой, по ее словам, хранился пепел сердца самой Клеопатры и в которой молодой супруг танцовщицы увидел символ их собственного соединения после смерти.

Вся эта история передана в статье со слов русского журналиста, живущего в Америке и являющегося близким другом Есенина и Дункан, Ивана Народного (запомним это имя). Последний только что вернулся из Парижа, где успел взять интервью у великой танцовщицы незадолго до ее кончины. «Знаете ли вы, Иван, что он оставил ужасное послание для меня перед тем, как покончил с собой после освобождения из советской тюрьмы?» — сказала Дункан Народному. На упомянутой выше египетской урне, в которую умирающий сцедил свою драгоценную кровь, он написал слова: «Айседора! Я жду тебя!». Еще одним заветом Есенина Дункан считала его странные предсмертные стихи «Призыв к смерти», из которых Народный приводит несколько строк, уже известных нам по ноябрьской статье 1926 года (только там эти стихи были адресованы хорошенькой американке, ученице Дункан).

Айседора поведала Народному, что ее давно томят предчувствия смерти. Перед своей трагической гибелью от шарфа (Народный видел в гардеробе Дункан этот шарф и ее накидку, подаренные, разумеется, Есениным) она готовилась станцевать «Танец смерти», который считала своим высшим художественным достижением. Американский корреспондент стал также невольным свидетелем телефонного звонка первой жены Есенина Дункан (эта жена, как сказала Айседора, работала официанткой в парижском кабаре и предлагала обедневшей танцовщице материальную помощь, от которой та отказалась).

По словам Народного, Есенин был одержим мыслью о театрализированном самоубийстве. Вновь упоминаются его план покончить с собой на сооруженном им на Красной площади погребальном костре и арест милицией, которой поэт сказал, что хотел таким образом отпраздновать смерть своей последней иллюзии. Через неделю после выхода из тюрьмы он открыл себе артерию на запястье, предварительно завещав, чтобы кровь из его сердца была послана Айседоре. В финале Народный сообщал, что кремированные сердца Клеопатры и бурного Есенина покоятся ныне в древней урне.

К этой исторической вазе Иван Народный возвращается в вышедшей под его именем статье, озаглавленной «Пепел Айседоры Дункан и ее безумного возлюбленного спасен в последний момент» (май 1941 года).

В этой статье рассказывается о чудесной находке немецкого офицера в Париже — древней урне, на которой было написано: «Айседора! Я жду тебя». Эту урну обнаружила французская дворничиха в квартире русского писателя Алексея Ремизова и уже собиралась опустошить. «Эта находка обрадует Берлин!» — сказал остановивший дворничиху немецкий офицер своим подчиненным. В самом деле Гитлер и его канцелярия иностранных дел охотились за исторической вазой по просьбе самого Сталина, последовавшей сразу после заключения пакта о ненападении между двумя странами. Дело в том, что Иосиф Виссарионович решил установить в СССР культ Есенина как национального поэта-героя, а в урне, как мы уже знаем, был прах не только Есенина, но и жены поэта Айседоры, в свое время обласканной Советами.

Народный попутно рассказывает об отношениях к Есенину большевиков во главе с Лениным. Последний подарил ему дом в Ленинграде и пенсию, которую Серж всю тратил на водку. После расставания с Айседорой суицидальный Есенин поджег свой дом в Москве. Затем он зажег погребальный костер в центре Москвы, а через неделю после освобождения из тюрьмы взял старую этрусскую вазу, подаренную Айседорой, и написал на ней свой последний завет. Он также оставил распоряжение, чтобы его прах был отослан Айседоре в этой урне. Потом он перерезал запястье и умер романтической смертью от кровоизлияния.

К счастью, Айседоре удалось с помощью своих учеников вызволить из Москвы урну, Дункан рассказала Народному, что надпись на урне с тех пор преследует ее как наваждение и она завещала положить собственный прах в эту же урну. Одним из последних творческих планов великой балерины, сообщает Народный, был танец, разыгрывающий последнее стихотворение Есенина «Призыв к смерти». В сентябре 1927 года танцовщица удавлена собственным шарфом, попавшим под колеса машины. Ее тело было кремировано и соединилось с пеплом Сергея, хранившимся в той самой вазе. А в Москве между тем решили возвратить домой прах народного стихотворца, в честь которого переименовали город в Рязанской области, где поэт родился. Самые мощные умы в ОГПУ пытались найти вазу и наконец установили, что она в Париже, у писателя Ремизова. Посол Германии в Москве сообщил своему начальству, что русские будут обижены, если урну не найдут ко дню рождения поэта 4 октября (sic!). Немцы почесали в затылках, допросили друзей Айседоры, нашли квартиру, где хранилась урна, и в последний момент, как мы уже знаем, остановили дворничиху, уже готовую выбросить драгоценное содержимое. Урна с пеплом, говорится в статье, уже находится по пути в СССР и должна поспеть к началу торжеств, связанных с годовщиной Есенина.

К этой легенде по какой-то безумной касательной относится и напечатанная летом следующего (1942-го) года анонимная воскресная история о романе Айседоры и нью-йоркского миллиардера Пэриса Зингера (сына «короля швейных машинок»), проделавшего секретную дверь прямо из своего манхеттеновского офиса на крышу дома Айседоры, которая ночами встречала там своего Лоэнгрина с... этрусской урной — в ней позже будет храниться спасенный гестаповцами по просьбе друга Гитлера Сталина прах ее мужа, сумасшедшего поэта Есенина. Сочинителем этой сказки, конечно же, был наш Народный.

Мистер Зингер встречается на крыше с Айседорой Дункан. Этрусская ваза – в левом нижнем углу. Справа, кажется, Клеопатра
Фото: предоставлено автором

Замечательно, что смерть и посмертное воссоединение Сержа и Айседоры (и Клеопатры) не остановили творческое воображение нашего мистификатора. В ноябре 1949 года он печатает под своим именем статью «Новая звезда танца открылась за железным занавесом», в которой рассказывает о том, что ему удалось найти родную дочь Есенина и Дункан. Девушку, воспитанную монахами в Псковской области, зовут так же, как и мать, от которой она унаследовала талант танцевать.

Эта новая Айседора получила в дар от родителей (разумеется!) урну, в которой прах Клеопатры смешался с пеплом ее родителей. Народный сообщает, что она хорошо знает историю Сергея и Айседоры, которых сам автор статьи не раз видел в «Доме фантазии» нью-йоркского миллионера и богемного художника Роберта (Боба) Ченлера. Народный указывает, что видел автограф последнего стихотворения Есенина, написанный кровью, и предал его в свое время огласке. Дочь танцовщицы и поэта, заключает он, является волшебным продуктом их высокой любви — синтезом танца и поэзии, — и скоро эта новая звезда балета должна появиться в США. В статье 1949 года помещена фотография найденной дочери Дункан и Есенина. Любопытно, что в своей мифологизированной — авантюрно-романной — фантазии графоман Народный приходит к тому же сюжетному «результату», что и Пастернак в эпилоге к «Доктору Живаго», — истории о чудесном обнаружении дочери роковой красавицы и ее возлюбленного поэта, Лары и Юрия.

Не сомневаюсь, что если бы Иван Народный не умер в 1953 году в своем маленьком доме на вершине горы в глубокой коннектикутской глуши, то он бы продолжил свой цикл о Есенине и Дункан: например, написал бы историю о талантливом сыне поэта (тоже поэте), рожденном в Калифорнии через девять месяцев после мимолетной связи Есенина с прелестной американкой Дороти в тюремной камере незадолго до трагического события в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года.

Кем же был неутомимый фантазер Иван Народный и зачем ему нужна была творимая на протяжении двух десятилетий легенда об Айседоре и Есенине?

вторая часть

Читайте также

«Бродский нас совершенно задурил своими стихами»
Беседа Юрия Левинга с переводчиком и радиожурналистом Ефимом Славинским
19 сентября
Контекст
«Вас Троцкий чаровал бодрящими словами»
Советские литераторы о Троцком — красном вожде, муже Ленина и помощнике поэтов
13 февраля
Фрагменты
«Дон Кихот не alter ego Сервантеса»
Научная биография филолога Светланы Пискуновой. Часть первая
14 июня
Контекст