Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Лекмановым Олегом Андершановичем либо касается деятельности иностранного агента Лекманова Олега Андершановича.
Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
В этом рассказе, впервые опубликованном в 1991 году*Улицкая Л. Перловый суп // Столица. 1991. № 46–47. С. 120–121. Здесь и далее рассказ цитируется по этой публикации., взгляд на окружающие события и на людей девочки «лет четырех» совмещается со взглядом взрослой женщины. Когда текст строится подобным образом, взрослому персонажу часто достается с умилением или с раздражением корректировать неправильности в мировидении себя — ребенка («Тогда я думал(а) так-то, а теперь понимаю, что...»).
Однако рассказ «Перловый суп» устроен принципиально по-иному. Отвечать на загадки, которые в нем несколько раз возникают из-за особенностей детского взгляда на мир, здесь призван не повзрослевший персонаж, а читатель, если только он даст себе труд на эти загадки обратить внимание.
Начнем с едва ли не сáмого очевидного примера. В рассказе упоминается «праздник», который девочка «запомнила очень хорошо»:
«Отец вел меня за руку по нарядному городу, и повсюду были выставлены косые красные кресты. Я начинала тогда разбирать буквы и спросила у отца, почему всюду написано „ХА-ХА-ХА...“. Он раздраженно дернул меня за руку, а потом объяснил, что эти косые кресты означают еще цифру тридцать».
Чуть ниже рассказывается, что девочка слышит, как отец следующим образом отвечает на вопрос мамы, которая не понимает, зачем из каморки в их доме выселили двух несчастных стариков: «Город к празднику почистили...».
Читатель, который захочет задаться вопросом: «Какой праздник хорошо запомнился девочке?», без особого труда ответит на этот вопрос. Речь идет о праздновании тридцатилетия Октябрьской революции, когда вся Москва, действительно, была украшена тремя римскими десятками. За свою любознательность такой читатель будет вознагражден. Ответив на вопрос, он легко вычислит, что действие рассказа разворачивается в 1947 году, то есть в один из самых страшных периодов в истории Советского Союза, а может быть и России, — в последнее семилетие правления Сталина, длившееся с 1946 по 1953 год.
В ряде других случаев читателю приходится легче или, наоборот сложнее, то есть он должен проявить меньшее или большее внимание.
Коротко рассмотрим случаи, когда читателю приходится легче.
Рассказчица вспоминает, как ее, маленькую, мама посылает с котелком перлового супа к тем самым несчастным старикам: «Я спускаюсь на марш, поворачиваюсь, вижу маму, которая терпеливо ждет меня в дверях и улыбается своей чудесной улыбкой, от которой красота ее немного портится». Согласно традиционным представлениям, от улыбки, да еще «чудесной», красота лишь расцветает еще больше. Почему же здесь она «немного портится»? Потому что в этом фрагменте читатель видит маму глазами девочки и, соответственно, должен понять логику ребенка. А логика эта, как кажется, такая: без улыбки мама выглядит романтично, а улыбка ее слишком очеловечивает. Из сказочной принцессы мама превращается в живого человека.
Параллель «мама / сказочная принцесса» не моя, а самой Улицкой. Далее в рассказе набросан еще один портрет матери: «Мама красивая, как принцесса. Одно только смущает: кажется, у принцесс белокурые волосы, а у мамы веселые черные кудряшки, подхваченные сзади двумя заколками...». В этом микрофрагменте четырехлетнюю героиню вновь чуть смущает неполное соответствие мамы усвоенному девочкой идеалу красоты. Заметим, что «улыбке» из первого фрагмента во втором соответствуют «веселые», а потому разрушающие сказочное впечатление «кудряшки». Еще одна крохотная загадка, однозначного решения которой найти, наверное, не удастся: из каких источников девочка почерпнула сведения о том, что принцессы непременно должны быть белокурыми? Из детских дореволюционных книжек с картинками и подробными описаниями внешности принцесс? Или из советского фильма «Золушка», вышедшего в прокат как раз в 1947 году? Главную роль в этом фильме играла белокурая Янина Жеймо.
Еще одна простая для читателя загадка связана с количеством семей, которые обитают в той коммунальной квартире, где в одной из комнат живут мама, папа и девочка. Второй из трех эпизодов, составляющих рассказ «Перловый суп», начинается так: «Воскресным утром в дверь позвонили. Один раз, а потом еще один. Дверь в нашу комнату была первой по коридору. Один звонок был общий, два — к нам, три — к Цветковым... восемь — к Кошкиным». Здесь внимательному читателю нужно обратить внимание на многоточие. Что оно обозначает? Очевидно — пропуск фамилий. То ли взрослой рассказчице, то ли девочке не хочется загромождать текст длинным перечислением, и поэтому четыре фамилии (между Цветковыми, к которым три звонка, и Кошкиными, к которым восемь) пропущены. Тонкость состоит в том, что далее в рассказе лакуна частично восполняется. Упоминаются «тищенковская этажерка» и «рогатая вешалка Кудриных», то есть неизвестными в итоге остаются фамилии жильцов только двух комнат, а общее количество семей, живших в квартире, как легко подсчитать, оказывается равно семи (учитывая, что «один звонок был общий»).
Главное же, что принцип легкой загадки, основанной на неполном понимании девочкой сути происходящих событий, лежит в основе двух историй из трех, объединенных темой перлового супа.
Особенно виртуозно в этом отношении выстроена вторая история. В коммунальную квартиру, где живут девочка и мама с папой, является «огромная темная женщина», которая сообщает маме, что она и ее семья погорельцы, и просит о помощи. Мама собирает для погорельцев вещи, а в это время женщина, под плащом которой нет никакой одежды, ворует из общего коридора ковер соседей, обматывая его вокруг себя. Девочка наблюдает за сценой кражи, удивляется, но потом находит для себя детское, нелепое со взрослой точки зрения объяснение случившемуся. Читателю же до поры до времени о краже не сообщают, и мама девочки тоже ее не замечает. Она кормит женщину перловым супом (причем та ест неохотно, потому что не это насыщение — ее цель), затем женщина просит у мамы девочки денег, «скороговоркой» благодарит ее и быстро покидает квартиру. Читателю и матери пока не очень понятно, в чем причина торопливости женщины и почему она не соглашается сразу же надеть нижнее белье и другую одежду, которые дала ей мать. После ухода женщины, «собирая с полу разбросанные вещи», мать спрашивает девочку: «А штаны сразу могла бы надеть, правда?» Однако на свой риторический вопрос она неожиданно получает вполне конкретный ответ, содержащий детскую интерпретацию произошедших событий: «Штаны холодные, — сообразила я наконец, — а ковер теплый». Но мама пока не слушает девочку и отправляет ее гулять. Тут и выясняется, что снаружи, перед дверью квартиры, лежит «разворошенная куча маминых вещей». Мать снова недоумевает, и тогда девочка повторяет свою реплику, а затем расшифровывает ее и для непонятливой мамы, и для читателя:
«— Я же тебе говорю, штаны-то холодные, а ковер теплый... — все пыталась я объяснить маме положение вещей.
— Да какой ковер? — наконец услышала меня мама.
— Тот, что на сундуке лежал... Она его на себя надела, — объяснила я несмышленой маме.
И тогда мама вдруг всплеснула руками и захохотала:
— Ой, что же я наделала! Ну, Цветкова меня убьет!..»
Загадка третьей истории совсем простая и разрешается прямо в тексте. Девочка и мама сидят на кухне, когда туда входит «странная» соседка Надежда Ивановна, живущая в комнате с дочерью Ниной, «взрослой девушкой, тяжелой сердечницей». Она «молча» тянет «маму за рукав» и уводит ее с кухни. Когда две женщины возвращаются, девочка чувствует: «Что-то переменилось». Мама пытается дать Надежде Ивановне валерьянки, но та неожиданно просит налить ей перлового супа и ест его из одной тарелки с мамой. При этом обе женщины плачут. Затем следует решение загадки:
«— Вкусный ты суп варишь, Марина Борисовна, — сказала Надежда Ивановна. — И чего ты в него ложишь?
Она последний раз облизнула ложку и положила ее рядом с тарелкой:
— Спасибо тебе. Отмучилась моя доченька».
Кроме простых загадок, в рассказе читателю задается как минимум три более сложных.
Первую из них можно обозначить как «загадку бабушки». Бабушка упоминается в рассказе три раза и всегда мимоходом. В самом начале говорится о «дореволюционных идеалах моей бабушки», «громадной темной женщине» мама отдает «бабушкину коверкотовую юбку и старинную огромную рубаху из пожелтевшего батиста», а когда девочку отправляют гулять, на нее надевают «желтую плюшевую шубу, сшитую бабушкой из старого покрывала». При этом сама бабушка ни разу в рассказе не появляется, и тому читателю, который обратил внимание на ее заочное присутствие в тексте, остается только гадать почему? Бабушка умерла? Она живет в другой квартире? Или она просто не участвует в историях, связанных с перловым супом?
Вторая загадка опять-таки связана с восприятием окружающей действительности маленькой девочкой. Когда в первой из трех новелл «старушка по прозвищу Беретка» переливает перловый суп «из котелка в банку», то она «бормочет что-то неразборчивое, похоже на „мыло, мыло“». Можно предположить, что Беретка, в отличие от своего сожителя Ивана Семеновича, еврейка и бормочет она на идиш междометие מילא (мейле), что в переводе означает: «ну, ладно», «ну, хорошо»*Благодарю за консультацию Валерия Дымшица..
И наконец, третья трудная загадка — ключевая для рассказа и, возможно, послужившая первопричиной возникновения в тексте остальных — это заглавная загадка перлового супа. Ею задается не ребенок, а взрослая рассказчица. С формулирования этой загадки рассказ начинается: «Почему ранняя память зацепилась трижды за этот самый перловый суп?» Потом загадка варьируется еще раз, примерно в середине рассказа: «Готовила мама <...> преотлично. И соуса, и пироги, и кремы... Дался же мне этот перловый суп! Не так уж часто мама его варила». А в финале, так прямо и не ответив на вопрос из зачина, рассказчица констатирует: «И перловый суп я никогда не варю».
Почему «никогда не варю»? Потому что никогда не сравняюсь в его приготовлении, как и в детском, простодушном милосердии, с мамой? Потому что с этим супом связаны тяжелые воспоминания о страшном времени? Потому что прошлое не вернешь? По-видимому, и первое, и второе, и третье, и еще что-то четвертое, о чем в рассказе не говорится и что даже с помощью филологического анализа уловить невозможно.