Имя Григория Альтшуллера хорошо известно цветаеведам. Он в очень сложных обстоятельствах принимал новорожденного сына Цветаевой — Мура. Вот что рассказывает он сам об этом случае: «...ребенок родился с пуповиной, обмотанной вокруг шеи так плотно, что едва мог дышать. Он был весь синий... Я отчаянно пытался восстановить дыхание младенца, и наконец он начал дышать и из синего превратился в розового... я почувствовал, что опасность миновала»
А вот что говорила сама Марина Цветаева: «Сын мой Георгий родился 1 февраля1925 года в воскресенье, в полдень, в снежный вихрь. В самую секунду его рождения на полу возле кровати разгорелся спирт, и он предстал в разрыве синего пламени... спас жизнь ему и мне Г. И. Альтшуллер, нынче 12-го держащий свой последний экзамен».
Александра Захаровна Туржанская (1895—1974), близкий друг Цветаевой, крестная мать Мура, писала Екатерине Исааковне Еленевой, сестре Григория: «Катюшенька, моя родная ... М<арина> И<вановна> так тебя любила, хотя женщин она вообще не любила по свойству своего характера. Но ты ей очень нравилась, это она не раз мне говорила. Гришу она обожала: „Какой очаровательный человек. Как хорошо, что он доктор“».
Григорий Исаакович Альтшуллер (1895, Тверь — 1983, Нью Йорк) — сын известного врача Исаака Наумовича Альтшуллера (1870—1943), который был лечащим врачом и другом Чехова, лечил Льва Толстого во время его тяжелой болезни (1901—1902), общался со многими блестящими русскими интеллигентами Серебряного века (Шаляпин, Немирович-Данченко, Горький и др.). О Толстом и Чехове он оставил воспоминания в «Новом журнале» (1942, #2; 1943, #4).
Григорий окончил с золотой медалью Александровскую гимназию в Ялте, учился на медицинском факультете Московского университета. После революции 1917 года вернулся в Ялту. Оттуда в 1920 году вместе с родителями и младшей сестрой Екатериной выехал в Константинополь. Исаак Наумович был послан туда Командованием Вооруженных сил Юга России в качестве председателя санитарно-медицинской комиссии, чтобы помочь русским беженцам и раненым. В официальном документе от 23 мая 1920 года было сказано: «По выполнении возложенных на него поручений доктор Альтшуллер возвращается обратно в Россию». Однако в том же 1920 году красные захватили Крым и семья стала беженцами.
Григорий Альтшуллер закончил медицинское образование в Чехословакии. С 1938 года жил и работал в Нью-Йорке. Русские эмигранты отзывались о нем с благодарностью и восхищением. Бедняков он всегда лечил бесплатно. Он автор около полусотни научных работ, опубликованных в научных журналах на английском, французском, немецком, чешском, русском языках. А еще Григорий Альтшуллер был превосходным пианистом и интересным писателем. Он автор двух исторических романов о петровской эпохе. О них и пойдет речь в этих заметках.
Григорий Альтшуллер. Царь и доктор. Нью-Йорк, 1951
В 1951 году Альтшуллер напечатал свой первый роман «Царь и доктор». Книга вышла в Нью-Йорке, выразительную обложку сделал Мстислав Добужинский. Автор был превосходно начитан в литературе о петровской эпохе, тщательно изучил биографию своего героя — первого русского дипломированного (Падуанский университет) врача Петра Васильевича Постникова. К этому времени уже был написан великолепный роман Алексея Толстого «Петр Первый», и влияние его явно сказывается в книге Альтшуллера: Кукуй (Немецкая слобода) и грязная Москва, ненависть русских к «немцам» и пр. При этом он совсем по-другому, чем его предшественник, трактовал отношение царя-преобразователя к людям, даже горячим сторонникам его реформаторской деятельности.
В книге противопоставлены Россия и Западная Европа XVII века. Выразительно описаны реалии каждого из миров. «В древней Москве было мало широких и прямых улиц... На этих главных улицах... было устроено подобие мостовой. Толстые бревна были переброшены тесно одно около другого от края до края дороги, и по ним, как по деревянному мосту, медленно продвигались повозы, лошади и пешеходы... От каждой из них, под косыми углами разбегалась сеть кривых переулков и улиц между рядами неровных бревенчатых в два жилья на подклетьи поставленных домиков. Громадные лужи не пересыхали неделями, в топкой зловонной грязи гнили нечистоты, отбросы, торчали остатки разбитых телег, копались свиньи, плескались гуси и утки. Даже днем приходилось передвигаться с опаской, чтобы не увязнуть в грязи... Кругом была темь и грязь — лучше было сидеть по домам, заперши ворота и спустивши с цепи злую сторожевую собаку».
И рядом с этим неопрятным, неуютным неприветливым, замкнутым миром существует кусочек совсем другого, европейского — Немецкая слобода. «По обеим сторонам прямых и чистых улиц стояли красивые опрятные домики с садами, заборами, с окнами, завешенными занавесками, с цветными горшками на подоконниках, с флюгерами на крышах... Чисто было на улицах, и чисто было в домах. Аккуратные хаусфрауен скребли и мыли, пекли и варили, вешали на стены картинки, привезенные с далекой родины, крахмалили головные уборы и нижние юбки... Умывшись, отдохнувши... Можно было пойти посидеть в недалекий трактир с тяжелым дубовым столом, покрытым чистой скатертью, с удобными стульями с высокими спинками с толстым веселым хозяином».
Противопоставление проходит через всю книгу. Постников многие годы проводит на Западе, в Италии, Голландии, Англии, Франции. Здесь даже время течет по-другому, размеренно, четко, организованно. А в России никто никуда не торопится — месяцами не отвечают на письма, не выполняют приказы. С ленью, неорганизованностью безуспешно борется и второй главный герой книги — царь Петр.
Противопоставление двух тезок, Петра Алексеевича и Петра Васильевича — вторая важнейшая оппозиция романа. Она начинается с первых страниц. Маленький Петр Васильевич не бедняк, не нищий. Отец его дипломат, дьяк Посольского приказа, но... «игрушек было немного, а покупных не было вовсе. Но живое воображение помогало превращать в ружья и сабли обломки деревьев, кусок ненужной веревки или старый заржавевший гвоздь». А у Петра Алексеевича «везде игрушки. Они и на лавках, и в ларьках, и по углам; они заполняли всю комнату, и они заполняли всю жизнь маленького Петра. Деревянный потешный конь на железных колесиках, весь обтянутый жеребячьей кожей, с седлом, обитым серебряными гвоздиками, с позолоченными стременами и уздечкой, украшенной изумрудами. Кораблик весь из серебра, отделанный драгоценными каменьями. Золотые луки с серебряными стрелами, игрушечная пушечка, топорики, ножички, булава».
И далее автор, переходя от одной главы к другой, подробно описывает жизнь, учебу, работу первого русского врача и детство, юность, свершения одного из самых значительных правителей России. И в этом противо(со)поставлении постепенно раскрывается важнейшая, может быть, самая серьезная трагедия всей русской истории.
Ведь на самом деле никакого противостояния, никакого конфликта между двумя протагонистами нет. Царь Петр стремится преобразовать, переделать Россию, доктор Постников, «проходя мимо прекрасных статуй, мимо редких коллекций, сидя на лекциях, хочет скорее узнать больше и, узнавши, сохранить и довести это знание до Москвы, чтобы помочь учиться другим русским людям». На разных социальных уровнях, на невероятном иерархическом расстоянии друг от друга герои стремятся к одному и тому же. Оба западники, обоим не нравится нынешняя Россия, оба хотят сделать ее другой, процветающей, богатой, похожей на Запад.
Постникова вызвали к царю, когда «Великое посольство», в состав которого входил и волонтер Петр Михайлов, отправилось в Европу. В Амстердаме два Петра встретились. Царь Петр принял молодого врача, тоже Петра: «Пишут, что ученый, говоришь по-голландски, по-латыни и по-французски. Такие мне нужны». Царю в данный момент нужен был человек, владеющий языками, знающий уклад западной жизни, и... все мечты молодого человека служить России своими знаниями, умениями, учить, заниматься наукой пошли прахом: «тяжелая рука молодого царя уже гнала безжалостно русский народ по новым путям, — и что могли значить желания и надежды одного человека, если он был нужен для пользы московского государства».
Сходный эпизод имеется и в романе Алексея Толстого. Артамон, сын богатого купца Бровкина, «без запинки, как горохом», отвечает на вопросы Петра по-французски, по-немецки, и «уже с запинкой» по-голландски. Петр восхищен. Судьба молодого полиглота, «нужного для пользы государства», обеспечена. У Толстого проницательный, умный владыкa делает своих сподвижников счастливыми. Не то у нашего автора, глядящего на современную ему тоталитарную Россию из другого заокеанского мира.
Постников переводит разные тексты, участвует в дипломатических переговорах, занимается кучей других пустых и мелких поручений: «искал часы для Возницына, переплеты для книг второго посла, граненые стекла, вазы, белье». И на этом его мечты о науке, врачебной работе навсегда кончатся. Всю дальнейшую жизнь он проведет на дипломатической службе, исполняя (не всегда успешно) то мелкие, то более серьезные поручения. А закончит свою жизнь доктор Постников переводчиком при посольском приказе, куда был определен царским указом. «Умер в одиночестве и нужде в 1716 году. К медицине он так никогда и не вернулся».
Петр создал и освятил своей бурной деятельностью страшного идола — великое государство, могучую колесницу Джаггернаута, под которой уже после смерти преобразователя и вплоть до наших дней погибли многие миллионы жителей России. Идею примата государства над личностью, даже царской, Петр превосходно сформулировал 29 июня 1709 года, в день Полтавской битвы. Обращаясь к солдатам, он писал: «...не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное... А о Петре ведайте, что ему жизнь его недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе».
Одной из жертв могучего Молоха — государства — оказался и первый русский доктор Петр Васильевич Постников. «Предисловие» к своей книге автор заканчивает несколькими словами, в которых говорится о трагедии героя и, думается, звучит и некоторая автобиографическая горечь: «Это история о том, как скромный человек, любивший науку, был раздавлен в грозе и буре социальных потрясений, поднятых волей великого преобразователя». А последние слова его исторического романа возвращают нас к его началу и подводят итог многим трагическим судьбам русских людей, не только погибших под колесами государственной колесницы, но и не сумевших отдать ей свой ум и талант: «Петр служил сам и заставлял служить других: не себе, но России. Но это служение родине только для немногих избранных было овеяно успехом и славой. Для миллионов простых и безымянных людей, которые и были народом и во имя которых велись войны и крепла Россия, оно было безропотным рабством».
Григорий Альтшуллер. Дело Тверитинова. В 2 т. Вашингтон: Издательство книжного магазина В. Камкина, 1963
Следующий роман «Дело Тверитинова» вышел в 1963 году в двух томах. Он был издан известным книгопродавцем и издателем В. П. Камкиным. Этот роман, как и первый, основан на реальных исторических событиях и рассказывает о судьбах людей, живших в петровскую эпоху. В нем описана жизнь лекаря и философа-богослова Дмитрия Евдокимовича Тверитинова. Эта личность гораздо более крупная, чем доктор Постников, герой предыдущего романа.
Тверитинов отрицал иконопочитание, евхаристию, почитание святых. Сомневался в роли церкви как посредника между человеком и Богом. Единственным авторитетом считал Библию (Ветхий и Новый завет). В его взглядах ощутимо влияние протестантизма, лютеранства. В романе противники Тверитинова называют его «лютор». Двое его последователей погибли. Студент Иван Максимов после пыток умер в тюрьме. Двоюродный брат, цирюльник Фома Иванов, не покаялся, изрубил икону и был сожжен в срубе на Красной площади (1714).
Новая книга Альтшуллера отличается от первой. Люди обрисованы в ней живее, полнокровнее. В отличие от первого романа здесь появляются и вымышленные герои, получающие плоть и кровь только воображением автора. Такова жена Тверитинова — Ксения, красавица, влюбленная в мужа, верная ему во всех сложных перипетиях его жизни и трагически погибающая.
Трогательно и живо рассказывается о ее девичьей влюбленности. Правда, автор допускает здесь некий ментальный анахронизм. Не могла девушка, воспитанная в строгих правилах ортодоксальной купеческой семьи, твердо настаивать на своем праве на любовь перед строгими родителями: «Ни за кого не пойду... За Дмитрия одного». Юная феминистка начала XVIII века выбегает из дома к возлюбленному. Первая (как пушкинская Татьяна, что и столетие спустя было нарушением всех норм) признается в любви и страстно целует своего избранника.
Впрочем, подобный ментальный анахронизм допустил однажды и Пушкин, за что его справедливо упрекнул Булгарин. В знаменитом монологе Борис Годунов говорит:
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный жар мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся...
Булгарин по этому поводу не без сарказма заметил: «В 17 веке, после царствования благочестивого Федора Иоанновича, в обществах, из коих исключен был женский пол, не знали и едва ли помышляли о мгновенных обладаниях!»
Иван Лажечников, автор очень хороших исторических романов, рассказывает о любви русской девушки XV века в большем соответствии с нашими представлениями о средневековой России («Басурман», 1830). Белинский в рецензии на роман Лажечникова писал: «Влюбленная Анастасия думает, что басурман сглазил ее, околдовал ее, и решается идти к нему просить его, чтобы он сжалился над нею — отворожил ее от себя. Черта прекрасная — бесспорно». И у Альтшуллера брат героини, впоследствии ярый враг Тверитинова, размышляет вполне в духе старинных представлений, отмеченных Лажечниковым: «Любит, его, ох, как любит... И откуда любовь такая? Уж не приворожил ли зельем каким?»
Как и в первом романе, может быть, даже лучше, тут изображен быт Московской Руси, хранящей и в переходную эпоху старые обычаи и привычки. Вот только один пример — трапеза в доме почтенного богатого купца Олисова: «подошло время обеда... Ели долго и истово, накладывая еду толстыми деревянными ложками прями из горшков на оловянные большие тарелки. Пили водку. Снова ели, молча, старательно, полными ложками. Снова пили. Пили романею из серебряных чарок, пили водку, заедая соленьем, покрякивали от удовольствия и потом тщательно вытирали рукавами мокрые губы... После щей, густо забеленных сметаной и вареных из соленой, из Астрахани привезенной осетрины, ели пироги, начиненные рыбой и кашей, и вареную репу с чесноком и луком, и лапшу с подливом из свежего топленого молока. Ели теплый, свежий, дома печенный хлеб. И снова пили: водку, мед, холодное, мутное пиво».
Живее, чем в предыдущем романе, обрисован и главный герой Дмитрий Тверитинов. В первом романе автор детально рассказывал биографию Постникова, подробно описывал его учебу и бюрократическую деятельность. Изображение героя получилось достоверным, но достаточно плоским. Во втором романе главный герой оживает. Тверитинов здесь красив, умен, красноречив, немного высокомерен, упрям и вспыльчив. Вместе с тем он внутренне несколько холоден, эгоистичен, остается почти равнодушным, узнав о смерти жены и исчезновении сына. В то же время склонен к некоторому конформизму. На следствии настойчиво твердит о своей ортодоксальности, следовании всем церковным обрядам. Не упоминает о своих сомнениях и исканиях.
На последних страницах романа друг Тверитинова не без упрека противопоставляет его другим членам кружка, погибшим в застенках, казненным: «Видал я людей... Чем жив был, с тем на дно пойдет. Не отдаст своего. Лучше золота, дороже камней самоцветных ему его ноша. И ноша та не на нем, а в нем. И нет ему от той ноши спасения. Им бы жить, Митька, да не судьба». Этим твердым в своих исканиях, до конца верным идее людям противопоставлен в словах друга протагонист романа: «Видал я людей, — ты его в воду кинешь, — ждешь, побарахтается, покричит малость, уж вот-вот на дно пойдет. Мнишь: пришла ему конечная гибель. Ан нет! Уж не видно его, весь под воду ушел, а глядишь — выплыл и на берег вылез, отдувается. Все бросил, нагишом стоит в чем мать родила, а жив. Оглянешься на него, а он уж и одет, и обут, и идет, посвистывает. И сколько его ни топи — не утопишь. Выплывет».
Именно так и случилось с Тверитиновым. Он «выплыл». Был арестован в 1713 году, провел в заключении пять лет. После выхода из тюрьмы продолжал свою лекарскую деятельность, а после смерти главного ненавистника, Стефана Яворского, с него снято было церковное проклятие, и он во второй раз женился. Умер Тверитинов после 1741 года в весьма почтенном, особенно для того времени возрасте (родился в 1667 году), надолго пережив Петра I. О последних годах его жизни в конце романа рассказано скороговоркой на нескольких страницах.
Несмотря на то что для главного героя само его «дело» закончилось сравнительно благополучно, в целом судьба философа-лекаря оказывается достаточно трагичной и в чем-то напоминает судьбу Петра Постникова. Оба живут в переломную для России эпоху, эпоху поистине великих преобразований (как бы ни относиться к методам их осуществления). Казалось бы, что вся жизнь думающих людей того времени определялась тем, на чью сторону в этой борьбе старого и нового они становились. От этого зависели их успехи и неудачи и сама их жизнь или гибель. Парадокс ситуации, описанной в романах, заключается в том, что оба интеллигента вполне разделяют идеи и стремление властителя России, могучего Преобразователя, но это не приносит им счастья.
О Постникове мы уже говорили. Тверитинов размышляет: «Чего не наслышался о царе: и антихрист, и немец... Видел другое: в Москве завелись аптеки, по полка́м — лекаря. В Сухаревой башне новая школа, кто пойдет в войско — обещали свободу... Свет увидели... Только бы кончить войну». Он с восторгом воспринимает указ царя (правда, только для иноземцев и напечатанный в брошюре на немецком языке) о том, что «всякий волен верить в Бога по-своему» и уверенно ссылается на этот указ, споря с фанатичными противниками: новый царь, мол, позволяет людям иметь собственное мнение и свободно говорить то, что они думают. Восторгается Тверитинов и новой строящейся столицей: возникающему на болотах городу посвящены выразительные страницы романа.
Тем не менее судьбы протагонистов обоих романов далеко не счастливые. Обоим не удается делать то, в чем они видят главный смысл и интерес своей жизни. Постников так и не смог в своей родной стране лечить людей и заниматься медицинской наукой. Тверитинов за свои размышления о Боге и отношениях между Богом и людьми пять лет провел в тюрьмах и, выйдя оттуда, навсегда отказался от философских размышлений.
Оба романа оканчиваются одинаково. Постников «к медицине так никогда и не вернулся», Тверитинов «никогда больше ни с кем не спорил о вере». И это произошло в стране, где правил царь, которому оба героя симпатизировали, которым восхищались. И мы понимаем главную мысль автора: любое авторитарное государство подавляет личность. Оба ярких и умных человека оказались песчинкой в жерновах могучего государственного Молоха, созданного Петром. Роман о Тверитинове имеет характерный эпиграф: «Злы быисть дни тыи ... (Из старинной рукописи)».
Личность важнее государства, а авторитарное (тем более тоталитарное) государство всегда подавляет творческую, думающую личность. Таков основной смысл добротных исторических романов, написанных доктором Григорием Альтшуллером почти три четверти века назад.
P. S. Читатель, возможно, обратил внимание на совпадение фамилий автора этой заметки и ее героя. Мы действительно родственники, только очень-очень дальние. Родство восходит к XVIII веку. По семейному преданию, в Праге какой-то не очень грамотный писарь вставил второе «л» в фамилию нашего предка. Двойное «л» отличает его потомков от других носителей этой распространенной фамилии. Мое знакомство с родной сестрой Григория Екатериной Исааковной Еленевой (Альтшуллер) началось с ее письма (она прочла какие-то мои статьи в газете «Новое русское слово»): «Вы пишете свою фамилию через два Л. Наверное, мы родственники...»