1. Покойного Филипа Рота в The Guardian вспоминают его коллеги и читатели — Роберт Маккрам, Ханна Бекерман, Дэвид Хейр и отдельно — Мартин Эмис: «Враждебность по отношению к нему… главным образом социокультурного, а не литературного происхождения. Исторические обстоятельства можно понять, но мировое еврейство не поняло, что Рот гордился тем, что он еврей, так же, как тем, что он американец. Огульные обвинения со стороны феминисток вызваны неумением отделить Рота от его героев-повествователей, часто и впрямь омерзительных. Мне по-прежнему кажется, что бриллиант в его короне — „Случай Портного”. Еврейско-американский роман здесь сведен к одной идее: гойским девушкам, „презренным” шиксам, тому, как древние законы чистоты сталкиваются с американским представлением о том, что значит быть женщиной, с неизбежностью материальной Америки. Здесь все великие темы, кроме смерти: отцы, матери, дети, мужское либидо, страдание, Израиль. Рот разжигает этот костер гениальным сатирическим даром, какой случается — и то если повезет — у одного писателя в поколении».
На «Медузе» о Роте пишет Галина Юзефович, в ТАСС — Лев Симкин: «„Я американец, — говорил он. — Если я не американец, то я никто”. Филип Рот имел право так сказать, потому что написал лучший роман о современной Америке. Не слабее Фолкнера об Америке прежней, разве что короче». Симкин имеет в виду «Людское клеймо», в котором «„выбранная” идентичность, разрыв с корнями, как часто у Рота, заканчиваются катастрофой».
2. Прогрессивное человечество отмечает юбилей Людмилы Петрушевской. В «Афише» — интервью с Анной Наринской, куратором выставки «Петрушествие» в ММОМА: «Надо сказать, что кроме того, что я не специалист по Петрушевской, меня смущало вот что: Людмила Стефановна известна своим сложным характером. Но даже и без сложного характера — подумайте сами: вы проживший большую и непростую жизнь писатель, и тут к вам приходят люди, которые хотят вас в каком-то смысле препарировать и показать людям вас так, как сами вы о себе, возможно, не думаете. Ведь это такая задача: рассказать историю о человеке, который всю жизнь эти истории писал сам». Наринская рассказывает о сложностях организации выставки в здании, где не все помещения подходят для экспозиции, и о том, как с помощью небольших средств создать (не самую уютную) атмосферу прозы Петрушевской.
В «Коммерсанте» — возвышенная статья Ольги Федяниной «Спички для девочки»; Федянина объясняет, почему тексты Петрушевской лучше всего описывают и позднесоветскую, и современную Россию. «Собственно, иллюзия фотографического совпадения с поздней советской реальностью возникла как раз из того, что человеческую фигуру в текстах Петрушевской не оторвать от быта, интерьера, пейзажа. Человек накрепко, до неотличимости от обоев, приклеен к самой базовой повседневности — это самоощущение 70-х и ранних 80-х и есть мир персонажей Петрушевской, в котором покупка или переклейка этих самых обоев неизбежно и неизменно превращается в экзистенциальный кризис. <…> …но все это не коллекционирование реквизита бедной, убогой, мещанско-люмпенской жизни. Это устройство слуха, которое безошибочно в ходе любой — абсолютно любой — жизни различает шуршание повседневных драм и трагедий, мелких, неизбывных, все сгрызающих».
Наконец, «Полка» представляет статью Полины Рыжовой о «Времени ночь» — самой известной, вероятно, повести Петрушевской: семейно-бытовые дрязги, возведенные на уровень всечеловеческой трагедии, нездоровая любовь к внуку, прочитанный без спросу интимный дневник дочери и запутанные отношения с духом Анны Ахматовой.
3. Говорят, что готовится повышение НДС на книги — с 10 до 18 процентов. Forbes публикует неутешительный прогноз о том, как это скажется на качестве и стоимости книг. Борис Кузнецов напоминает, что российский книжный рынок не так уж велик: его емкость около миллиарда долларов. «Налоговые маневры на такой скромной площадке вряд ли серьезно помогут государственному бюджету. Зато для книжного рынка это будет весьма неприятным событием, которое способно разбалансировать хрупкую систему отрасли. <…> При дефиците финансовой „жировой прослойки” начинает сокращаться поле для экспериментов и рискованных проектов, развивается хроническая дистрофия идей, сокращаются и упрощаются инструменты продвижения». Прямые итоги — подорожание книг (и так уже не очень дешевых, хотя и более дешевых, чем в Европе и Америке), падение тиражей, ухудшение бумаги. «Больнее всего режим экономии ударит по детской книге, требования к качеству издания которой изначально выше, чем ко взрослой». И хотя повышение НДС не обрушит книжный рынок, заключает Кузнецов, его игроки окончательно избавятся от иллюзий о «государственной поддержке чтения».
4. Закрылась премия «Поэт», которая должна была стать образцовой «премией пантеона». «Поэт» успел наградить нескольких значительных авторов, еще больше — не успел. На его месте возникнет новая институция — премия «Поэзия», предприятие, судя по пресс-релизам, более камерное и структурированное. На «Кольте» Глеб Морев говорит с Александром Архангельским, возглавившим оргкомитет «Поэзии», о родовых проблемах прошлой премии и задачах нынешней. «С тем, что какие-то лауреаты „Поэта”, в том числе названные вами [Олеся Николаева, Юлий Ким и Геннадий Русаков], недостойны своего лауреатства, категорически не согласен. При том что мне как читателю не все было близко. Но с момента, как я согласился поучаствовать в запуске новой премии, связанной с поэзией, я потерял право на критические замечания в адрес поэтов», — говорит Архангельский. Он рассуждает о том, как найти консенсус в работе с обилием стилистик и аудиторий, некую золотую середину: «Есть, как мне кажется, две равновеликие опасности: поколенческий расизм и поколенческое же высокомерие. То есть: если премия ставит в неравное положение пожилых и молодых авторов… если она отличается комсомольской резвостью в заигрывании с „младшими”, то она никуда не годится. Но если она не считается с появлением новых поколений читателей, если она высокомерно отворачивается от них, брезгует привычными им формами существования культуры, она тоже обречена. Поэтому я сделаю все от меня зависящее, чтобы было обеспечено полное поколенческое, гендерное, стилевое равенство поэтов. И чтобы были учтены интересы молодых читателей. Новых, которые на подходе». Среди планов — YouTube-канал со стихами, три номинации (стихотворение, перевод, критика) и запрет самовыдвижения.
5. «Толкователь» публикует отрывки из дневника Пришвина, из которых явствует довоенная симпатия писателя к Гитлеру (в это самое время Пришвин — «на вершине своего творчества, обожания властью и читателем»). «Дело Гитлера для меня тем предпочтительнее дела союзников, что у них „все куплю”, а у него „все возьму”», или еще так: «Меня же… почему-то тянет к Гитлеру, и я чувствую даже, как от глупости своей у меня шевелятся уши, и все-таки радуюсь его победам и даже радуюсь, что СССР теперь вступает в границы старой России. И если самому себе добраться до своего окончательного и неразложимого мотива, то это будет варварское сочувствие здоровой крови, победе и т. п. и врожденная неприязнь к упадничеству как пассивному, так и нашему активно-интеллигентскому в смысле сектантских претензий на трон». Впрочем, когда Германия нападает на СССР, туманная романтика в дневнике заканчивается и уступает место сомнениям и недоумениям: «От нас скрыты разумные расчеты, мы не можем понять, какой смысл, даже просто расчет у германского вождя выставить всех своих рыцарей против нашей несметной азиатской орды. <…> Но одно верно, что кто бы ни победил в этой борьбе, истинная победа будет в единстве очарованного конюха с рыцарем злобы дня».
6. На «Сигме» — новые стихи Аллы Горбуновой, посвященные ее маленькому сыну Егору. Материнская лирика сегодня — вещь редкая, и ее обновление, которое происходит исподволь, не по запланированному замыслу, а в силу особенностей горбуновской поэтики, — это, при всей прямолинейности некоторых текстов, очень интересно.
Кто видит сон?
Кто проснулся?
Кто? Кто? Кто?
Никто не отвечает: Я
Когда ответит —
Прощай, Страна Чудес
Прощай, бессмертная мама
Прощай
Прощай
Нет синтаксиса
Нет решетки
Нет смерти
Грудь
Вот что есть
Абсолютная грудь
Тихое
Темное
Ф-ф-ф
Звук
Свет
У-а
У-а
7. «Афиша» публикует интервью трех российских театральных критиков с норвежским драматургом Юна Фоссе: в АСТ вышел первый в России сборник его пьес. В Норвегии Фоссе — общепризнанный классик; у нас его пьесы ставились несколько раз — в частности, в Школе драматического искусства (фотография актрисы Евгении Симоновой в спектакле «Сюзанна» помещена на обложку). «Сами пьесы немногословны, реплики персонажей напечатаны столбиком — как если бы это были стихи; знаков препинания практически нет. Вместо имен Фоссе зачастую использует нейтральные обозначения — Он, Она, Женщина, Пожилая женщина и так далее. Оригинальный язык произведений — новонорвежский, то есть не существующий в повседневной речи: он используется разве что в официальных обращениях или в новостных сводках центральных телеканалов. Перенесенный в художественную плоскость, этот искусственный язык превратился в язык притч и коанов», — пишет «Афиша». Фоссе рассказывает о том, что связывает его с Россией, об удивительном для него отличии разных постановок его пьес и о своем готовящемся 1800-страничном романе «Септалогия», который создается на границе прозы и поэзии. «Я работаю только над романом, я не могу работать над несколькими вещами сразу. Я отложил в сторону все переводы и только сижу пишу роман. Для того чтобы писать, мне нужна предельная концентрация. Мне нужно по меньшей мере две недели, чтобы никто меня не отвлекал, чтобы войти в универсум романа, — тогда я могу писать. И чем скучнее в этот период жизнь, тем лучше пишется».
8. BBC попросили 108 писателей, журналистов, критиков, переводчиков со всего мира (привет, «Полка») назвать от одного до пяти главных сюжетных текстов в истории мировой литературы. Ну, условно сюжетных, потому что в итоговый список попала, например, «Песня о себе» Уитмена. В итоге получился список из 100 книг, где на первом месте «Одиссея», на втором — «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, на третьем — «Франкенштейн» Мэри Шелли (уверен, что еще лет 10 назад тройка финалистов была бы другой). Дальше следуют «1984» Оруэлла, «И пришло разрушение» Чинуа Ачебе, «Тысяча и одна ночь» и «Дон Кихот», а замыкают сотню Донна Тартт, Эзра Джек Китс и кашмирский прозаик и драматург Саадат Хасан Манто. Примечательно пятнадцатое место «Гарри Поттера» (всех семи книг). Список, конечно, уже критикуют за перекос в сторону Англии и Америки. Русская литература представлена тут довольно скромно и предсказуемо: «Преступление и наказание», «Война и мир», «Анна Каренина», «Мастер и Маргарита», «Один день Ивана Денисовича»; впрочем, больше русских авторов можно встретить в индивидуальных списках проголосовавших.
9. The Guardian рекомендует новые европейские романы, которые вскоре переведут на английский. Некоторые имена уже встречались в наших обзорах.
Францию представляет бывший рэпер, а теперь романист Гаэль Файе; его роман — история взросления мальчика во время войны в Бурунди и геноцида в Руанде — стал бестселлером; в разговоре с газетой он обсуждает вопросы своей идентичности («чувствует себя одновременно африканцем, европейцем, французом, руандийцем, бурундийцем»).
Представительница Норвегии — Вигдис Хьёрт, автор семейного романа «Завещания и заветы»; в центре повествование — завещание покойного отца, некогда домогавшегося маленькой дочери; «Норвегия, — пишет The Guardian, — маленькая страна, и знакомым семьи Хьёрт показалось, что они угадали, о ком идет речь в романе», так что одни рассматривают книгу как событие высокой литературы, а другие — как акт мести. Роман возмутил младшую сестру писательницу Хельгу, и она написала собственный: отец там ни в чем не виноват, а все проблемы — от старшей дочери.
Испанию представляет Фернандо Арамбуру, которого сравнивают то с Толстым, то с Кутзее; его роман «Родина» о вооруженном конфликте в стране басков разошелся семисоттысячным тиражом, HBO снял по нему сериал; теперь книга выходит и по-английски.
Далее — немецкая писательница Юли Цее, автор антиутопии «Пустые сердца»: 2025 год, Меркель уходит в отставку, ООН распадается, маячит Фрексит, баварские сепаратисты планируют теракты. Главная героиня — психотеравпевт Бритта Зёльднер — основала агентство «Мост», которое с помощью алгоритма находит в соцсетях потенциальных террористов и распределяет их по террористическим движениям; Бритта гордится тем, что «Мост» «поставил под контроль и стабилизировал рынок террористических услуг». В Германии писательницу называют наследницей Генриха Бёлля и Гюнтера Грасса.
Италия: писатель-затворник Паоло Коньетти, уставший от жизни в Милане и перебравшийся в уединенное жилище высоко в горах. Его роман «Восемь гор» — история горного детства. Лыжники здесь выглядят инопланетянами, а альпийских коров отличает от людей только отсутствие голоса. Коньетти прочат славу Элены Ферранте. Хорватия: Даша Дрндич, о которой говорят, что читать ее все равно что на каждой странице получать удар в живот. На английский перевели ее недавние романы «Триест» и «Белладонна». Последняя книга — история бывшего психолога, писателя, экскурсовода Андреаша Бана, который борется с раком. «Первые сорок страниц, где Бан узнает о своем диагнозе, — безжалостное описание физического распада. Но главной темой книги становится распад памяти».
Наконец, Польшу представляет Ольга Токарчук, только что получившая Международного Букера за роман «Бегуны». В центре внимания, впрочем, и другой ее роман — «Веди свой плуг по костям мертвых» (название — цитата из Блейка), экранизированный Агнешкой Холланд. Героиня романа — учительница Янина Душейко, внимательно следящая за тем, как язык манипулирует людьми, и защищающая польскую природу. На недавней демонстрации в защиту Беловежской пущи был плакат «Янина Душейко вас не простит!» .