1. Во Франции скончался Анатолий Гладилин, писатель-шестидесятник, диссидент, автор «Хроник времен Виктора Подгурского» — едва ли не первого произведения, которым заявило о себе оттепельное литературное поколение, ориентировавшеся на не-советский стиль. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией его вспоминают Алла Гербер, Вероника Долина, Александр Генис и Юрий Кублановский. «Поколение в его повести не боялось сомневаться, не боялось не любить то, как мы жили, в чем мы жили и куда мы жили. Не боялось быть откровенным, быть грустным, не боялось быть депрессивным», — говорит Гербер, подчеркивающая, что новаторская проза Гладилина появилась еще до дебюта Василия Аксенова. Генис сравнивает Гладилина с Сэлинджером и добавляет: «Это были книги, которые сформировали меня, книги своего времени. Дело не в том, что они были антисоветскими, дело в том, что они были внеидеологичными — это и казалось антисоветчиной». Последние книги Гладилина на Гениса уже не производили такого впечатления: «Это как хиппи, которые пришли погреться в банк: они уже седые, лысые, они уже как бы не в своем времени». Гости передачи Владимира Кара-Мурзы рассказывают о том, как Гладилин защищал Даниэля и Синявского, рассуждают о том, почему мало кто из писателей-эмигрантов третьей волны нашел себя за границей, и предлагают переиздать раннюю прозу Гладилина. На RFI о Гладилине рассказывает подруга его дочери Вера Хван; в «Вечерней Москве» о фантастическом ощущении свежести после первого прочтения гладилинских «Хроник» пишет Ольга Кузьмина.
2. На этой неделе отмечали 80-летний юбилей Венедикта Ерофеева. К этой дате вышла первая биография писателя, написанная Олегом Лекмановым, Михаилом Свердловым и Ильей Симановским; мы уже не раз упоминали об этой книге. В журнале «Москвич» Лекманова и Симановского расспрашивают о Москве Ерофеева и его автобиографического героя: «Важнейшее место — здание университета, причем, не того, что на Ленгорах, а здания на Моховой, где сейчас находится журфак, потому что там находился филологический факультет, и о его пребывании сохранилось довольно много разных воспоминаний, в частности такое: он поднимается по лестнице (я преподавал на журфаке и легко могу себе представить это место — речь идет о непарадной узкой лестнице), а навстречу ему идет тогдашний декан факультета Самарин и говорит: „Ну что, Ерофеев, когда вы наконец будете сдавать сессию?” И Ерофеев тыкает декана пальцем в живот и говорит: „Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюле?” А это строчки из Игоря Северянина: „Мороженое из сирени”!» Здесь же, конечно, о Кремле и Курском вокзале.
В «Новой газете» о Ерофееве и его новой биографии пишет Александр Генис: «Из книги „Посторонний” мы можем узнать про Ерофеева все, что хотели, но не понимали, у кого спросить. Меня, например, остро интересовал вопрос: кто из писателей ему нравился. Ведь Ерофеев знал себе цену и мало кого считал коллегами». Тут можно вспомнить известную историю о том, что Ерофеев измерял степень уважения к писателю тем, сколько бы он ему налил, — и Генис замечает о «Москве — Петушках»: «водка — стержень, на который нанизан сюжет». «Автор глубокий и темный, он обрушивает на читателя громаду хаоса, загадочного, как все живое, — продолжает Генис. — У Ерофеева нет здравого смысла, логики, закона и порядка».
3. «Интернациональную» номинацию премии «Ясная Поляна» в этом году выиграл израильский писатель Амос Оз. Он приехал в Москву и прочитал публичную лекцию об Иисусе и Иуде. Лекцию пересказывает «Год литературы». «Сами евреи имеют очень смутное представление об Иисусе Христе, про Иуду же просто ничего не знают»; Оз же, чтобы понимать европейскую культуру, в 16 лет прочитал Евангелие и «влюбился в Иисуса», «в его поэзию, видение мира, чувство юмора, которые часто неотделимы от гнева». Зато история Иуды ему не понравилась, потому что показалась совершенно абсурдной; кроме того, она сделалась «ядовитым источником исторического архетипа деморализованного еврея». Главный герой романа Оза «Иуда» Шмуэль Аш излагает собственный взгляд на этот сюжет: Иуда, уверовавший в Иисуса, подстроил его казнь, чтобы Учитель воскрес», — «и тогда настанет Царствие Небесное, прекратятся все войны и распри». Идея эта, как справедливо замечает автор пересказа Татьяна Шипилова, совсем не новая, но для Оза фигура Иуды тоже важный исторический архетип, только не «деморализованного еврея», а предателя, двигающего историю вперед.
4. Избранные стихотворения Хельги Ольшванг опубликованы на сайте «Солонеба». Ольшванг — в числе самых тонко-музыкальных поэтов, пишущих по-русски:
— Ладно, спою. Будет тебе Испания, пение для спанья,
кум королю, буду я
петь тебе
колыбельную, Карл.
Убывает и стелется их разговор по квадратам ночных городков,
каждый встречный как тореадор
машет тенью своей на ветру,
каждый куст наклоняет рога, и цветущие ветки торчат из боков
И когда зажигаются красные точки — в балконах и лоджиях для сигарет
завершающих, для сигарет,
как по нотам они затухают и вспыхивают,
утешают, горят.
Одолжи мне одну, позарез.
Эта музыкальность особенно явственна, когда Ольшванг пишет собственно о музыке; музыка же у нее всегда подразумевает обращение к другому. У нее есть адресат, рядом с которым позволено находиться и нам.
5. На YouTube появилась аудиозапись единственного выступления Льва Лосева в Москве после его эмиграции: оно состоялось в 1998 году и описано в лосевских воспоминаниях о московской поездке. Эта поездка была в основном неудачной, и Лосеву не хотелось выступать — но он был тронут тем, что на вечер пришло много народу, причем не только старые друзья: «странным и новым для меня переживанием было то, что незнакомые молодые люди знают и даже помнят наизусть мои стихи». Запись длится 84 минуты, лосевское чтение предваряет вступительное слово Дмитрия Кузьмина, организовавшего тот вечер.
Полноценной видеозаписи вечера Лосева нет, зато есть новый сайт фонда «Улисс». Здесь выложены видео с поэтами, выступавшими в цикле вечеров Ромы Либерова и Владимира Раевского «От автора». Среди поэтов — Сергей Гандлевский, Полина Барскова, Лариса Миллер, Алексей Цветков, Николай Байтов. Еще один раздел сайта — электронные зины, в основу которых положены классические стихотворения.
6. В «Мире фантастики» Александр Стрепетилов объясняет, как не разочароваться, читая трилогию китайского фантаста Лю Цысиня «В память о прошлом Земли». Только что sci-fi-импринт Fanzon выпустил третью часть истории борьбы землян с трисолярианами: если в первой части обиженная на весь белый свет китайская исследовательница космоса приглашала злых инопланетян завоевать Землю, а во второй Земля искала способы сопротивления, то третья, по мнению Стрепетилова, «скорее… тянет на спин-офф». У трилогии много недостатков, и главные из них — плоские персонажи и (как ни странно говорить такое про роман о борьбе с Альфа Центаврой) наивность сеттинга: «Большинство героев трилогии почти не развиваются на протяжении всего цикла. <…> Действия многих персонажей порой кажутся слишком наивными, а человечество действует единым фронтом». Но все это — не смертный приговор эпопее: отдельные эпизоды здесь действительно поражают воображение, идея общения с пришельцами через компьютерную игру выглядит неожиданно — и, наконец, книги Лю Цысиня вообще «разительно отличаются от привычной нам западной фантастики».
7. На «Медузе» — интервью с писательницей Лорой Альберт. В 2000-е она учинила масштабную мистификацию, в которую поверили рок-звезды и редакторы глянцевых журналов. Альберт придумала писателя-вундеркинда Джей Ти Лероя, написала от его имени несколько книг и уговорила сестру своего мужа художницу Саванну Кнуп изображать этого персонажа. Когда обман раскрылся, кто-то — например, люди из арт-среды — порадовался, а кто-то разозлился. «Среди поклонников Джей Ти были и люди, которые купили книгу, просто потому что она была чем-то статусным, вроде сумки Hermès Birkin, — но они ее даже никогда не читали. Они думали, что это сделает их круче; а когда все вскрылось, почувствовали себя обманутыми. Журналисты убедили их в том, что у них что-то отняли. Это как Трамп, убеждающий белых мужчин, что их обокрали. Но Джей Ти ничего ни у кого не брал, а только давал», — рассказывает Альберт, считающая, что ей удалось раньше других описать гендерную вариативность и небинарность. Разоблачение оказалось тяжелым опытом: «Мне казалось, что, если у меня заберут Джей Ти, я умру. Это как со сросшимися близнецами — один обычно сильнее второго. Так вот, Джей Ти всегда был сильнее меня».
8. Вышел второй номер литературного альманаха «Артикуляция»: среди прочего здесь можно прочесть стихи Алексея Макарова-Кроткова, Владимира Друка, Марианны Гейде, Олега Шатыбелко, Карины Лукьяновой: «Heard on the radio: / бабочка повторяет путь / ссылки родного тела / того, кто ее изучил. // Нехитрая цепь сближений / или, к примеру, / рецепция сентиментальной эпохи. // Но проложен отрезок: / энтомология и тирания / между крылом и железом». В прозаической части есть повесть Валерия Хазина «Двенадцать счастливых безумцев» с предисловием Евгении Риц («Перед нами новое, постборхесианское, решение мифа о библиотеке и лабиринте, о саде, дробящемся в окнах зеркал») и отрывок из книги Анастасии Вепревой и Романа Осминкина «Коммуналка на Петроградской» (своеобразный фьюжн дневника и антропологии).
В критической части Елена Георгиевская ругает рецензию Ивана Смеха на сборник «Авторицы и поэтки», а Анна Голубкова пишет о стихотворении Заболоцкого «Некрасивая девочка», которое в наше время читается и осмысляется в контексте гендерной проблематики. Недавний проект с кавер-версиями современных поэтов на «Некрасивую девочку» позволяет сделать вот какие выводы: «Для мужчин в первую очередь важны затрагиваемые в этом тексте философские вопросы, неочевидные, но очень важные связи с биографией поэта и т. д. А вот главная проблема некрасивой девочки как невозможности воплощения Вечной Женственности их совсем не волнует. Более того, во многих стихотворениях поэтов-мужчин четко прописано, что такая девочка может быть для кого-то красивой или же что она будет вполне востребована даже в своей некрасивой ипостаси. Отношения поэтов-женщин со стихотворением Заболоцкого намного сложнее: тут и попытка, переработав текст, каким-то образом вывести его за рамки реалистической конструкции, и прямые нападки на моральный облик Заболоцкого, и проживание в стихотворении судьбы некрасивой девочки от имени своего лирического персонажа. Все это говорит о том, что мысль о несоответствии патриархальным стандартам красоты и, как следствие, возможная невостребованность в мужском мире является крайне мучительной абсолютно для всех женщин».
9. Писатель Джефф Джексон (чей роман о рок-музыке недавно рьяно хвалили в Chicago Review of Books) составил для Electriс Literature свой список главных американских рок-н-ролльных романов. Свою собственную работу Джексон называет «попыткой написать последний рок-роман», но отдает себе отчет в том, что обязан здесь многим предшественникам. Итак, вот список Джексона: «Стоун-Арабиа» Даны Спиотты (роман «исследует, что значит музыка в отрыве от аудитории и насколько разнородны мотивы и источники подлинного творчества»); «Господин реальности» Джона Дарниелла; «Морверн Каллар» Алана Уорнера; «Девушка из H.O.P.P.E.R.S.» Джейми Фернандеса (графический роман); «Концерт в Медисин-Парке» Констанс Скуайрс; «Это машина памяти» Дэвида Кинана (роман о вымышленной панк-группе и в то же время «анатомия Шотландии 1980-х); «Грейт-Джонс-стрит» Дона Делилло, герой которого — нечто среднее между Миком Джаггером и Бобом Диланом.
10. Ирландский прозаик Колм Тойбин выпустил книгу об отцах Оскара Уайлда, Уильяма Батлера Йейтса и Джеймса Джойса. Рэчел Кук рецензирует эту книгу в The Guardian. Тойбин, явно вслед за Фрейдом и Ричардом Эллманом, пишет, что отцы гениям сильно мешали: Уайлд, например, настаивал, что «создал себя сам», так что наличие отца для него было неприятным обстоятельством — при том, что у них было немало общего: например, карьера уайлдовского отца Уильяма, известного врача, закатилась после секс-скандала (пациентка обвинила доктора в том, что он ее соблазнил); в каком-то смысле, считает Тойбин, это было предвестием катастрофы, постигшей Оскара Уайлда. Кук пишет, что интересные факты у Тойбина — на каждой странице. В главе о Джойсе Тойбин ищет его отца на страницах джойсовской прозы, но лучшая глава, по мнению Кук, — о Джоне Йейтсе, «художнике, которому никогда не удавалось завершить картину и который писал портреты только тех, кто ему нравился: акт творчества для него был актом расположения. Его влияние на поэзию сына было глубоким; находясь далеко от него, в Штатах, он часто и увлеченно писал Уильяму о его произведениях». Кук особо отмечает, с какой любовью Тойбин пишет о своих героях.
И еще одна тойбиновская публикация в The Guardian: прозаик проводит для читателей воображаемую экскурсию по Дублину. Здесь то и дело встречаются имена ирландских революционеров и писателей — вот, скажем, гостиница Finn’s Hotel, «из которой Джойс выудил две книги» и в которой он познакомился со своей женой Норой, которая там работала. «Между гостиницей Норы Джойс и домом Оскара Уайлда — улица Клэр-стрит, на которой располагалась оценочная компания отца Сэмюэла Беккета. Мемориальной таблички тут нет. Когда в 1933-м году их отец умер, брат Беккета унаследовал его дело, а праздный Беккет занял чердак. Как и все лентяи, он давал множество обещаний — себе самому и матери. Себе обещал, что будет писать, матери — что будет зарабатывать уроками языка. Но особенно ничего не делал. Хорошая была бы табличка: „Здесь Сэмюэл Беккет ничего особенно не делал”».
Дальше речь заходит о друзьях Тойбина — например, о поэте Энтони Кронине, который скончался два года назад: «Вот здесь за углом он жил с писательницей Энн Хаверти» (и посвятил ей стихотворение о том, как он возвращается домой). Упомянуты здесь и отцы Уайлда и Джойса, и бродивший по этим улицам 16 июня 1904 года Леопольд Блум.