Андрей Белый боялся фамилий гоголевских героев, Николай Васильевич Гоголь записывал украинские «срамные» песни, Владимир Ильич Ульянов пользовался псевдонимом Тяпкин-Ляпкин, а сын Николая Семеновича Лескова упоминал в мемуарах художника из крестьян, который изменил имя Антон на Анатолий, а фамилию Елдаков на Ледаков. Как все эти занимательные факты связаны между собой? Рассказывает Виктор Щебень (Спрингдейл Колледж).

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Посвящается выходу в печать многострадального V тома Полного собрания сочинений Н. В. Гоголя, в котором дядя автора принял мизерное участие на заре своей научной карьеры в 1994 году.

Немолодой мужчина на остановке (знакомясь). А у вас какое фамилиё?
Интеллигентная дама (игриво). О, да вы иностранец!
— Из наблюдений

1

По точному замечанию Владимира Набокова, многочисленные смешные и несуразные фамилии, придуманные Гоголем, являются в сущности кличками, «которые мы нечаянно застаем в тот самый миг, когда они превращаются в фамилии, а всякую метаморфозу так интересно наблюдать». Хочу обратить внимание на одну такую замечательную метаморфозу в диалоге из маленькой комедии «Лакейская» (публ. 1842) — осколка незавершенного амбициозного «Владимира 3-й степени» (1832–1834):

Господин в шубе. Федор Федорович дома?

Григорий. Никак нет.

Господин. Досадно. Не знаешь, куда уехал?

Григорий. Неизвестно. Должно быть, в департамент. А как об вас доложить?

Господин. Скажи, что был Невелещагин*В написании Гоголя — «Нѣвелещагинъ».. Очень, мол, жалел, что не застал дома. Слышишь? Не позабудешь? Невелещагин.

Григорий. Лентягин-с.

Господин (вразумительнее). Невелещагин.

Григорий. Да вы немец?

Господин. Какой немец! Просто русский: Не-ве-ле-ща-гин.

Григорий. Слышь, Иван, не позабудь: Ердащагин!

Господин уходит.

Смешные фамилии из этой сцены, явившиеся на мгновение и, казалось бы, растворившиеся без следа, вошли в литературный оборот и даже по-своему материализовались. Драматург и беллетрист А. Д. Аверкиев (тот самый враг демократической общественности 1860-х годов, которого Д. И. Писарев назвал рыцарем «мракобесия и сикофантства») подписывал псевдонимами «Невелещагин» и «Ердащагин» свои куплеты в еженедельном сатирическом листке с карикатурами «Оса». Зоолог-антисемит и писатель-спирит Н. П. Вагнер (Кот-Мурлыка) изобразил «урода и лгуна» Ердыщагина (sic!) в аллегорическом «Сне Папильона» (1895) наряду с другими «гоголеобразными» персонажами — Рясоедовым, Весюнцовым, Лизоблюдововым, Кишкиным и др.: «сонные, маленькие глазки его сияют», «широкоскулое лицо смотрит так человечно, так приветно, что Папильон сам потянулся поцеловать его по-братски», «по-русски, крест на крест... крепко-на-крепко».

Юморист Аркадий Аверченко нашпиговал этой и другими гоголевскими фамилиями и именами один из своих политических фельетонов, вышедший в журнале «Новый Сатирикон» в июне 1917 года («Как мы это понимаем»). К «сахарным» господам Маниловым, аллегорически изображающим коалиционное Временное правительство, приезжает из Германии (см. немецкий мотив в гоголевской сцене) «немытый, небритый, нечесаный» хам и провокатор — «дорогой, милый, замечательный» «свободный гражданин» Ердащагин. Этот собирательный, по Аверченко, образ неряшливых развязных парней «с небритыми лохматыми сердцами», развалившихся «у нас в России» с ногами на стол и поучающих «несчастных малых сих», обращается к крохотным и сопливым Алкивиаду и Фемистоклюсу Маниловым: «Не подчиняйтесь Временному Правительству, хоть будь это раскоалиционное, раздемократическое! Берите все, грабьте, хватайте за горло! К черту дисциплину! Солдаты, братайтесь с немцами, к черту начальство, к дьяволу порядок! Ой, жги, жги, жги, говори!*Революционная история этого рефрена, канонизированного Эйзенштейном в знаменитой песне Басманова во второй части «Ивана Грозного», рассматривается моим дядей И. Ю. Виницким в статье «Царская Марсельеза. Литературная генеалогия песни Федора Басманова в „Иване Грозном“ Сергея Эйзенштейна» // Киноведческие записки (2022). № 116/117. Теперь настало время: чего твоя нога хочет, да здравствует твоя замечательная, прекрасная мозолистая нога! Ко всем чертям Учредительное Собрание, когда-то оно еще будет, а теперь свергайте правительство и бери, хватай, что каждому нужно! Да здравствует Германия!»

Перед нами не что иное, как сатирический пересказ «Апрельских тезисов» и других речей и манифестов известного германского гостя-агитатора, которого автор фельетона призывает немедленно выбросить вон из России вместе со всеми, «кто развращает армию, подстрекает устно и письменно малосознательный народ, кто губит всю Россию».

Одним словом, по иронии судьбы летучее словцо нерадивого слуги, вылившееся из гоголевской чернильницы, породило в российском консервативном политическом воображении не просто очередного «нигилистического беса, давно уже терзающего Россию» (Н. А. Бердяев), а «звуковую маску» самого Владимира Ильича Ульянова (интересно, что среди псевдонимов и прозвищ последнего были не только известные Ленин и Старик, но и Дядя, Ленивцын, синьор Дринь-дринь, а также Собакевич и Тяпкин-Ляпкин, потому что, по словам толкователя, он «до всего доходил собственным умом»)*Вольперт И. Н. Псевдонимы В. И. Ленина. Ленинград, 1968..

Замечу, что Ленин-Ердащагин впоследствии высмеял лакейские качества меньшевистских, эсеровских и других буржуазных деятелей в статье под названием «В лакейской» (1919) и отплатил Аверченко в рецензии на книгу последнего «Дюжина ножей в спину революции» (Париж, 1921). «Интересно наблюдать, — писал вождь революции, — как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки. <...> Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Злобы много, но только непохоже, любезный гражданин Аверченко! Уверяю вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо их знать. А вы их не знаете».

2

О том, что странное звучание гоголевских имен порождает мистическое (демоническое) чувство ужаса и тоски, писал в свое время символист Андрей Белый. В «Мастерстве Гоголя» (1934) он говорил, что от фамилии «Невелещагин», как и от других подобных ей ономастических монстров писателя, несет «серою пылью чехлов». В свою очередь, «Ердащагина» Белый включил в список фамилий, проходящих «по чину гротеска»: «[В]думайтесь в ничтожество звуков <...> Читатель, ведь — ужас!»

Юрий Манн в «Поэтике Гоголя» (1988) обратил внимание на «миражную» функцию мимолетного персонажа — носителя этой фамилии: «Роль появляющегося в „Лакейской“ „господина в шубе“ состоит лишь в том, чтобы назвать свою трудную фамилию — Невелещагин (трижды напоминал он Григорию свою фамилию, а тот все же переврал — Ердащагин!)». Назвал — и исчезнул.

Заметим, что сам по себе «Невелещагин» является, по всей видимости, причудливо деформированным «негативным» вариантом реальной фамилии «Верещагин», происходящей от глагола «верещать» (среди носивших эту фамилию в первой трети XIX века были переводчик благочестивой повести «Александр и Мария, или Любовь и честность в испытании», растерзанный толпой по вине московского генерал-губернатора, полковник, художник, домовладелец, титулярный советник и даже один иссиня черноусый ротмистр по имени Николай Егорович — Н. Е.Верещагин, если с инициалами). Кстати сказать, по-украински, согласно словарям начала XX века, «верещака» означает «крикун, пискун»*Борис Грінченко. Словарь української мови. Киев: 1906. Т. 1. С. 136.. А где-то на заднем фоне маячат вне протяжения «не велик» и «невеличка» (как в поздние годы писал Гоголь, «сам по себе я человечек не велик» [намек на свой небольшой рост и, возможно, каламбурное обыгрывание слова малорос(с)]). А еще здесь слышатся «величание», «веление», «вещание», «щелина», «щи» («Ах, боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи! Кажись, так бы теперь весь свет съел») и даже (тут нам помогла электронная программа составления анаграмм) — распыленные «В. Ленин» и «Евангелие».

3

Игра с этой фамилией составляет фонетический микросюжет комедийной сцены, давшей пищу ономастико-политическим фантазиям, о которых я говорил выше*Забавно, что цитата с этим именем была включена в „Russian Reader: accented texts, grammatical and explanatory notes“, изданный в Чикаго в 1906 году (а потом переизданный в 1932 году): „Скажи, что был Невелещагин. Очень, мол, жалел, что не застал дома. Say thаt Neveleshchagin came and was very sorry not to find him (your master) at home“. Так и хочется услышать, как произносили эту фамилию американские студенты.. Причем совершенно очевидно, что Григорий — слуга не тугоухий или тупой, а насмешливый. Он явно издевается над громоздкой фамилией русского дворянина-гостя: вначале переделывает ее в «Лентягина» (явная отсылка Гоголя к «Чудакам» Якова Княжнина и характерной для неоклассической комедии традиции говорящих имен*У Княжнина Лентягин, «недавно вышедший в дворянство, весьма богатый и по-своему филозофствующий человек», спрашивает Вертомаха: «И так ты Русским быть обидой почитаешь? — Вот знатный дворянин».), затем дурашливо интерпретирует ее как «немецкую» (вроде бы на немецкий язык непохоже, разве что на «Нихтферштеин» или, менее вероятно, «Небельштрайф», а может быть, здесь сквозит стереотипное представление о немце, хлебающем русские щи, «чтоб его считали за русского») и, наконец, переиначивает (фирменный гоголевский кульбит) в уродливого Ердащагина*В какой-то момент Гоголь отказался от первоначальной формы «Ерещагин», свидетельствовавшей об ослышке Григория. (в этом звучании уже (пред)слышатся Фердыщенко Достоевского и Щедрина*В «Истории одного города» Щедрина фамилия градоначальника пишется не через ферт, а через фиту: «Ѳердыщенко». [да и сам псевдоним Салтыкова], Епиходов Чехова, Енфраншиш Белого и наизаумный дырбулщыл-убеш-щур Крученыха, сгустивший до предела неприятное сочетание звуков русского языка, представленное Гоголем).

Но у Гоголя звукоформа «Ердащагин» не столько фонетически чудовищна и уныла (такое восприятие гоголевских имен начинает формироваться, как мы видели, только в эпоху Достоевского [сатиры Аверкиева и Вагнера], а затем канонизируется в эпоху символизма и революционной политической фельетонистики), сколько курьезна, смешна и, кажется, по-барковски непристойна.

В самом деле, если выдуманная аристократическая «семивершковая» фамилия «Невелещагин» (в ней, как я полагаю, актуализируется для Гоголя глагол «величать» — именовать, звать «по батюшке») сама образована в результате переработки реальной фамилии «Верещагин», то язвительный слуга, скорее всего, сохранил в своей дразнилке звук «л» — то есть, скорее всего, сказал «Елдащагин», а не «Ердащагин» (как вышло в цензурном тексте)*См. в «Большом словаре русского мата»: «елда, елдак, елдарить, елдач, елдачить, елдаш, елдырить, елдырь и другие». Происхождение гоголевского шуточного имени мой украинский знакомый интерпретирует так: был, скажем, козак с неприличным прозвищем Елдак; потом оно переделано было в Елдыщук (потомок Елдака), затем трансформировалось в Елдыщак и, наконец, было переписано на русский манер — Елдыщагин. Обсценности, как известно, нередки в творчестве Гоголя (вспомним в «Мертвых душах» шутку об устрицах, заплатанный предмет и обращение Чичикова к крестьянской девочке).. Такой вот у не жаловавшего немцев слуги, как говорил Венедикт Ерофеев, «басурманский елдык» получился. (Вспомнилось, что сын писателя Н. С. Лескова в своих мемуарах упоминал художника из крестьян, который, явившись в столицу, изменил имя Антон на Анатолий, а фамилию Елдаков на Ледаков). Много лет спустя подобную (возможно, с оглядкой на Гоголя) шутку использовал Чехов в фамилии городового из «Хамелеона» — Елдырин.

4

К слову сказать, я думаю, что (не)вышедший из гоголевской шинели Достоевский подхватил и развил именно этот прием Гоголя — игровое ретуширование (сдвиг) неприличного слова. Так, несчастный Фердыщенко («очень неприличный и сальный шут, с претензиями на веселость и выпивающий») мучается от того, что у него такая ужасная фамилия: «Разве можно жить с фамилией Фердыщенко? А?» Но почему, спрашивается, нельзя? Лещенко, Терещенко или Даргомыщенко звучат вполне обыденно (в отличие от Епанчина, Иволгина да и Мышкина). Начинается с ферта? Но это же не неприличная фита («фетюк» у Гоголя). Думаю, что шутка тут в том, что начальное «Ф» вуалирует «реальную» (или подразумеваемую) фамилию персонажа — Пердыщенко*Эту перекличку услышал фонетически чуткий Дмитрий Быков. Ср. в его романе «Июнь»: «Лейтенант, которому идеально подошла бы фамилия Фердыщенко или даже Пердыщенко, являя собою твердыщенко обороны...». У Достоевского несколько раз подчеркивается, что этот герой неприличный и сальный шут. В народной (лубочной) культуре есть традиционный персонаж Фарнос — шут-пердун (да и известный шут Педрилло этим славился, ведь испускание газов считалось одним из профессиональных навыков шутовской профессии). Был еще и знаменитый московский шут Сальников (Савельич), умевший задом исполнять «Гром победы, раздавайся»). Наконец, как заметили лингвисты, «ф» нередко используется в эвфемистическом качестве — причем не только для замены «х» («фуяслице», «фуячечная»), но и «п» — например, «физдец». То есть фамилия Фердыщенко — это такой фонетический коктейль, размывающий обидный (зд. скатологический) смысл или, точнее, загоняющий его вглубь. В эпоху символистов это имя утратило чисто комический (зд. карнавально-непристойный) смысл и стало восприниматься едва ли не как демоническое заклинание. Между тем Достоевский здесь ближе, как мне кажется, к Гоголю с его украинским юмором и балагурством (сама украинская фамилия шута из «Идиота» отсылает к гоголевской традиции).

Вообще интересно и важно выяснить, какое влияние на творчество Гоголя оказал украинский «сороміцький фольклор», который он знал наверняка лучше барковской традиции. Друг писателя М. А. Максимович познакомил его с рукописью «Украинских песен, собранных Ходаковським». На обороте нескольких листов обоих томов этого собрания Гоголь записал 12 своих песен из цикла «похабных». Часть их сохранилась в собрании в копиях В. П. Науменко. Приведу в пример одну из них для контекста:

Ой летіла баба з неба,
Бо там її не потреба.
Як летіла, то перділа,
А як впала — п...у всрала
[ІР НБУВ, ф. 1, од. зб. 772, б. д., 151 зв.].

И еще одну как возможный источник известной эротической сцены (и даже имени главного персонажа) из «Вия»:

Ой поїхала до торгу,
Хома на мені,
Ой приїхала із торгу,
Хома на спині,
Ой спасибі Богу ще і Хомі
І святому пониділку,
Що провертів дірку
[ІР НБУВ, ф. 1, од. зб. 772, б. д., 40 зв.]*Цит. по: Марія Маєрчик, Олена Боряк. Криптадії Федора Вовка: винайдення сороміцького Етнографія сексуальности на межі XIX-XX століть. Київ: Критика, 2018. С. 25..

Напомню вызванную этой песенкой романтико-эротическую фантазию:

«он видел, как старуха подошла к нему, сложила ему руки, нагнула ему голову, вскочила с быстротою кошки к нему на спину, ударила его метлой по боку, и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих. Все это случилось так быстро, что философ едва мог опомниться и схватил обеими руками себя за колени, желая удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского бегуна. Когда уже минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как уголь, лес, тогда только сказал он сам в себе: „Эге, да это ведьма“».

Гоголь далее описывает «какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство», которое испытывает во время полета Хома, но ничего не говорит об ощущениях оседлавшей его ведьмы. Но я ушел в сторону и вообще пора и честь знать.

Развязка

Представим себе в качестве мысленного эксперимента, поверяющего мою антисимволистскую, аполитичную и непристойную гипотезу, реакцию возвратившегося из департамента барина в «Лакейской»:

Федор Федорович. Не приходил ли кто ко мне?

Григорий. Господин Елдащагин заходили-c.

Федор Федорович. Как? Как?

Григорий (вразумительнее). Ел-да-ща-гин!

Федор Федорович (задумчиво). Ни <...> себе.

З а н а в е с